Валерий Брюсов - Urbi et Orbi

• Название: Urbi et Orbi
• Автор: Валерий Брюсов
• Жанр: Поэзия

---

Громадный, неподвижный, серый.

И что-то было в нем родным и близким мне.

Он глухо мне шептал, и понимал его я…

И смешивалось все, как в смутном сне:

Мечта о неземном и сладкий мир покоя…

………………………….

Недавно я прошел знакомым переулком

И не узнал заветных мест совсем.

Тот, мне знакомый, мир был тускл и нем —

Теперь сверкало все, гремело в гуле гулком!

Воздвиглись здания из стали и стекла,

Дворцы огромные, где вольно бродят взоры…

Разрыты навсегда таинственные норы,

Бесстрастный свет вошел туда, где жалась мгла.

И лица новые, и говор чужд… Все ново!

Как сказка смелая — воспоминанья лет!

Нет даже и во мне тогдашнего былого,

Напрасно я ищу в душе желанный след…

В душе все новое, как в городе торговли,

И мысли, и мечты, и чаянья, и страх.

Я мальчиком мечтал о будущих годах:

И вот они пришли… Ну что же? Я таков ли,

Каким желал я быть? Добыл ли я венец?

Иль эти здания, все из стекла и стали,

Восставшие в душе как призрачный дворец,

Все утоленные восторги и печали,

Все это новое — напрасно взяло верх

Над миром тем, что мне — столетья завещали,

Который был моим, который я отверг!

1903

Москва

IN НАС LACKIMARUM VALLE[5]

Весь долгий путь свершив, по высям и низинам,

Твои зубцы я вижу, наконец,

О горный кряж веселости и смеха!

В рассветный час ты вырос исполином,

Как до небес воздвигнутый дворец,

И гулко на привет твое мне вторит эхо.

За мной падений стыд и боль палящих ран,

Теснины скал и быстрины потоков,

За мной покинутый в равнине бранный стан,

За мной пустыня — мир безумцев и пророков.

Кругом меня — немые тополя,

Как женщины, завернутые строго.

Свивается причудливо дорога,

Вся белая, мглу надвое деля.

И лилии, закрыв в сыром тумане

Кадильницы ночных благоуханий,

Сгибают выгибы упругого стебля.

Чу! ближний ключ запел неравномерно…

Долина слез! чье имя как печаль!

Как все в тебе неясно и неверно.

Но для меня уже белеет даль,

Я вышел из страны позора и успеха,

Снимаю я с своей главы венцы.

Уже блестят в огне, уже блестят зубцы,

Твои — о кряж торжественного смеха!

Я взойду при первом дне

Хохотать к зубцам, на выси,

И на смех завторят мне

Неумолчным смехом рыси.

Стану рыскать наугад

Вверх и вниз я лугом, лесом:

Встречный друг и вечный брат

С нимфой, с зверем, с богом, с бесом.

Повлекут меня с собой

К играм рыжие силены;

Мы натешимся с козой,

Где лужайку сжали стены.

Всем настанет череда

Выпить острый сок услады.

Лица скроют от стыда

В чащах белые дриады.

Зазовут меня в свой грот

Скальных недр владыки — гномы.

Буду пить я дикий мед,

Гость желанный и знакомый.

Я сдою им про Грааль,

То-то будет им веселье!

Подарит мне Рюбецаль

На прощанье ожерелье.

Канет в сумрак летний зной,

Лунный глаз проглянет слева, —

Обручальный перстень свой

Мне подаст лесная дева.

Я его, склонясь, приму,

Уроню свой плащ багровый…

Ночь длинней протянет тьму,

Отлетят ночные совы.

Я к вам вернусь, о люди, — вернусь, преображен,

Вся жизнь былая будет как некий душный сон.

Я к вам вернусь воскресшим, проснувшимся от сна…

Волна волну стирает, и все ж она — волна.

И я иной, чем прежде, но все же это — я,

И песнь моя другая, но это — песнь моя.

Никто ее не может сложить, как я могу,

А тайну прошлых песен я в сердце берегу.

И все мои напевы еще подвластны мне:

И те, что пел я в детстве, и те, что пел во сне.

Дано мне петь, что любо, что нравится мечтам,

А вам — молчать и слушать, вникать в напевы вам!

И что бы ни задумал я спеть — запрета нет,

И будет все достойно, затем, что я — поэт!

И в жизнь пришел поэтом, я избран был судьбой,

И даже против воли останусь сам собой.

Я понял неизбежность случайных дум своих,

И сам я чту покорно свой непокорный стих.

В моем самохваленьи служенье богу есть, —

Не знаю сам, какая, и все ж я миру весть!

6/19 июня 1902

Венеция

ЭЛЕГИИ

ЖЕНЩИНАМ

Вот они, скорбные, гордые тени

Женщин, обманутых мной.

Прямо в лицо им смотрю без сомнений,

Прямо в лицо этих бледных видений,

Созданных чарой ночной.

О, эти руки, и груди, и губы,

Выгибы алчущих тел!

Вас обретал я, и вами владел!

Все ваши тайны — то нежный, то грубый,

Властный, покорный — узнать я умел.

Да, я вас бросил, как остов добычи,

Бросил на знойном пути.

Что ж! в этом мире вещей и обличий

Все мне сказалось в единственном кличе:

«Ты должен идти!»

Вас я любил так, как любят, и каждой

Душу свою отдавал до конца,

Но — мне не страшно немого лица!

Не одинаковой жаждой

Наши горели сердца.

Вы, опаленные яростной страстью,

В ужасе падали ниц.

Я, прикоснувшись к последнему счастью,

Не опуская ресниц,

Шел, увлекаем таинственной властью,

К ужасу новых границ.

Вас я любил так, как любят, и знаю —

С каждой я был бы в раю!

Но не хочу я довериться раю.

Душу мою из блаженств вырываю,

Вольную душу мою!

Дальше, все дальше! от счастья до муки,

В ужасы — в бездну — во тьму!

Тщетно ко мне простираете руки

Вы, присужденные к вечной разлуке:

Жить мне и быть — одному.

1902

СВИДАНИЕ

В одном из тех домов, придуманных развратом,

Где всем предложена наемная кровать,

На ложе общих ласк, еще недавно смятом,

И мы нашли приют — свою любовь скрывать.

Был яркий летний день, но сдвинутые шторы

Отрезывали нас от четкого луча;

Во мгле искусственной ловил я только взоры

Да тени смутные прически и плеча.

Вся жизнь была в руках; я слышал все биенья,

Всю груди теплоту, все линии бедра;

Ты прилегла ко мне, уже в изнеможеньи,

И ты на миг была — как нежная сестра.

Но издали, крутясь, летела буря страсти…

Как изменились вдруг внизу твои глаза!

И ложе стало челн. У буйных волн во власти,

Промчался он, и вихрь — сорвал все паруса!

И мне пригрезилось: сбылась судьба земного.

Нет человечества! Ладью влечет хаос!

И я, встречая смерть, искал поспешно слова,

Чтоб трепет выразить последних в мире грез.

Но вместо слов был бред, и, неотступно жаля,

Впивался и томил из глубины твой взгляд.

Твой голос слышал я: «Люблю! твоя! мой Валя!»

Ладья летит быстрей… и рухнул водопад.

И мы на берегу очнулись в брызгах пены.

Неспешно, как из форм иного бытия,

Являлся внешний шум и выступали стены,

Сливалось медленно с действительностью «я».

Когда ж застенчиво, лицо в густой вуали,

На улицу за мной ты вышла из ворот,

Еще был яркий день, пролетки дребезжали,

И люди мимо шли — вперед, вперед…

1 июня 1901

В ДАМАСК

Губы мои приближаются

К твоим губам,

Таинства снова свершаются,

И мир как храм.

Мы, как священнослужители,

Творим обряд.

Строго в великой обители

Слова звучат.

Ангелы, ниц преклоненные,

Поют тропарь.

Звезды — лампады зажженные,

И ночь — алтарь.

Что нас влечет с неизбежностью,

Как сталь магнит?

Дышим мы страстью и нежностью,

Но взор закрыт.

Водоворотом мы схвачены

Последних ласк.

Вот он, от века назначенный,

Наш путь в Дамаск!

1903

ГИАЦИНТ

С. Л. Полякову

Словно кровь у свежей раны,

Красный камень гиацинт

Увлекает грезу в страны,

Где царит широкий Инд;

Где в засохших джунглях внемлют

Тигры поступи людей

И на мертвых ветках дремлют

Пасти жадных орхидей;

Где, окованная взглядом,

Птица стынет пред змеей

И, полны губящим ядом,

Корни пухнут под землей.

Сладко грезить об отчизне

Всех таинственных отрав!

Там найду я радость жизни —

Воплотивший смерть состав!

В лезвее багдадской стали

Каплю смерти я волью,

И навек в моем кинжале

Месть и волю затаю.

И когда любовь обманет,

И ласкавшая меня

Расточать другому станет

Речи нег на склоне дня, —

Я приду к ней с верным ядом,

Я ее меж ласк и чар,

Словно змей, затешу взглядом,

Разочту, как тигр, удар.

И, глядя на кровь у раны