Михаил Емцев - Клочья тьмы на игле времени

• Название: Клочья тьмы на игле времени
• Автор: Михаил Емцев
• Издательство: <Молодая гвардия>
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1970

Емцев М., Парнов Е. Клочья тьмы на игле времени. Роман. — Москва. Молодая гвардия, 1970. - (Библиотека советской фантастики).

---

Он остановился перед столом, покрытым черным бархатом. Серебряное распятие. Человеческий череп и две тонкие высокие свечи по краям. И еще книга. Старинная. Сумасшедшая книга. Страницы ее шелестят и переворачиваются. Словно читает ее кто-то невидимый, словно сама она книга судьбы. И еще протокол, тоже сумасшедший и странный. Невидимое перо заполняет незнакомыми письменами чистый лист. А за черным столом — ничто. Невидимое, непрозрачное ничто. Словно вырвалось все это из неведомого мира, да малость застряло и осталось в непостижимых пространствах и временах. Не проявилось окончательно, как изображение на недодержанном негативе. Но невидимый голос, но голос из дальнего далека беспощадно сказал:

— Dominus vobiscum! [2] Вы предстали перед чрезвычайным следствием Святой службы.

И опять он не понял значения чужих слов. И опять они вошли изнутри в его сознание. А по бокам стукнули об пол невидимые алебарды невидимой стражи. Только черная рука с аметистовым перстнем все лежала на его плече. И он боялся обернуться. Боялся увидеть, что рука эта никому не принадлежит…

(Запись в лабораторной тетради: частичное пересечение континуумов, сопровождаемое некоторой интерференцией.)

Но автомобильный клаксон и рев сирены ворвались к нему в уши. Он вскочил и отшатнулся, прикрыв глаза, ослепленный голубоватым светом фар.

Перед клеткой стоял черный «роллс-ройс». Выскочившие откуда-то трое полицейских взяли под козырек. Мотор работал. Фары, включенные на дальний свет, лунными струями прохлестывали клетку. Бушмен, все так же сжавшись, сидел на камнях.

С обеих сторон раскрылись дверцы. Из машины выскочили два юнца в шортах, со значками и аксельбантами молодежной полиции. Бросились к задним дверцам, отворили их, вытянувшись, замерли. Полицейский офицер почтительно помог вылезти пожилому джентльмену в черном котелке и смокинге.

— Восемьдесят восемь! [3] — сказал джентльмен, поправляя гвоздику в петлице.

— Восемьдесят восемь! — дружно ответили полицейские.

Джентльмен снял котелок, стянул и бросил в него тугие лайковые перчатки. Юнец, склонив к груди безукоризненный пробор, принял котелок с ловкостью опытного камердинера. В открытые ворота с воем влетел полицейский «джип» с мигающей красной лампой на крыше. Он еще не остановился, как из него выскочили трое полицейских и поспешили присоединиться к свите джентльмена в смокинге.

— Здравствуйте, рыцари, — приветствовал их джентльмен, осторожно пригладив набриолиненные волосы. Был он весь черно-бел, а голова его в электрическом свете казалась дымчато-голубой.

— Будь славен, апостол! — полицейские опять отдали честь.

Один из них проворно открыл замок и поднял дверь. Джентльмен прищурился, медленно поднял руку, и указательный палец его, как ствол пистолета, уставился в грудь Минделы.

— Выходи! — крикнул кто-то из полицейских, и Миндела пошел навстречу беспощадному свету.

Ему опять надели наручники, которые с лязгом защелкнулись, как винтовочный затвор, и синевато блеснули. Потом его повели к «джипу» и затолкнули в отгороженный от кабины стальной сеткой кузов. Он упал на гладкую металлическую скамью.

Когда приученные к ночным просторам глаза опять привыкли к темноте, увидел, что напротив него кто-то сидит. Секундой позже разглядел, что это был белый, но тоже в наручниках.

Потом в кузов залез полицейский и стал надевать на глаза Минделы черную повязку.

Вот сейчас, вот человек напротив скроется, и Миндела больше никогда не увидит его, и никто не увидит, потому что скоро ему предстоит умереть.

За что? Почему? Кто знает…

Месяц назад человек этот получил повестку:

«Сэр, я должен сообщить вам, что наше бюро располагает данными, которые противоречат вашим показаниям в анкете, где вы утверждаете, будто являетесь человеком белой расы. После тщательной проверки этих данных я пришел к выводу, что в графе «Расовая принадлежность» вам следует писать «цветной». До того как я воспользуюсь правами, предоставленными мне 5 (I) закона 1950 года о регистрации населения, хотел бы дать вам возможность доказать, что вы белый. С этой целью предлагаю вам незамедлительно предоставить для рассмотрения нашему бюро документы, которые могут подтвердить это».

Очевидно, человек этот не просто уклонился от дачи показаний, а сделал нечто такое, за что должен скоро, совсем скоро умереть.

Я попал в двадцатый век — столетие, когда был повержен фашизм, век победы социализма. Но в некоторых империалистических странах во тьме ненависти взрастали зерна нетерпимости.

Я увидел, как почти первобытный человек оказался лицом к лицу с насилием, которое почему-то отождествляло собой прогресс. По одну сторону стоял забитый африканский горняк, родившийся в лесу, но зачем-то перевезенный в город и брошенный в жизнь, которую так и не смог понять; по другую сторону — люди, управляющие сложной по тому времени техникой, знакомые с наукой и литературой. Между ними была пропасть в сотни лет глубиной, но я не мог сказать, какая сторона олицетворяет прогресс. Закончив настройку, я приступил к развертке луча в континуумах. Но я успел полюбить Минделу, и судьба его не давала мне покоя.

(Заметки на полях лабораторной тетради.)

Стены были задрапированы в черный бархат. Со сводчатого потолка изредка капала вода. От факелов несло соляркой, и хлопья копоти садились на потные, разгоряченные лица. Люди дышали тяжело и надрывно. Они стояли, переминаясь, вокруг сомкнутого квадрата столов, за которыми величественно восседало двенадцать господ в вечерних смокингах. Казалось, они не обращали внимания ни на духоту, ни на копоть, жирно пачкающую накрахмаленные пластроны. За каждым столом сидели трое, и все смотрели на пол, где под черным покрывалом лежал человек. Фальшивым жемчугом по бархату было вышито «Verrat». [4]

Тело под бархатом не шевелилось.

Факельные отсветы на искусственных жемчугах, и молодой, обнаженный по пояс человек у изголовья, и эти двенадцать молчаливых черно-белых джентльменов — все казалось запутанным сном. Но лица людей вокруг столов серьезны и сосредоточенны. Капли пота щекочут кожу, но никто не решается вынуть платок, словно всех заворожила тишина, давящая тишина склепа. Только потрескиванье факелов и гулкие капли с потолка. Только тяжелое дыхание и шорох подошв по полу, когда начинают неметь ноги.

— Готов ли ты принять посвящение? — вопрос прозвучал тихо и четко.

Полуобнаженный человек обернулся на голос, но так и не понял, кто из этих двенадцати одинаковых господ заговорил с ним.

— Да, готов… Согласно обряду, — ответил он, облизывая пересохшие губы. Расширенными глазами обвел черные стены, на фоне которых терялись смокинги сидящих, и только белые манишки и гвоздики в петлицах выступали с пугающей, какой-то неестественной четкостью.

— Знаешь ли ты, что отбор в Брудербонд необычайно строг и количество членов его не превышает нескольких тысяч? — опять спросил его кто-то из двенадцати.

— Сила Бонда не в численности. Я понимаю, какая мне оказана честь.

«Брудербонд — самая страшная организация, которая когда-либо создавалась в нашей стране. Она родилась во мраке, имена ее создателей неизвестны, и вся ее деятельность окутана мраком».

(Выступление лидера парламентской оппозиции Канроя.)

— Что превыше всего для рыцаря африканерства?

— Раса и кровь.

— Что знаешь ты о кодексе Бонда?

— Гласно — ничего, негласно — все.

— Из чего слагается секция?

— Из низших звеньев.

— Кто руководит секциями?

— Вы, о двенадцать апостолов!

— Какое право у тебя претендовать на членство в звене?

— Я правоверный кальвинист-африканер, достигший двадцатипятилетнего возраста.

— Что скажет о нем представитель секции?

— Мы тайно наблюдали за ним три года, — послышался голос из толпы факельщиков, — и установили, что он отличается примерным поведением.

— Было ли голосование ячейки и исполнительного совета единогласным?

— Единогласным, апостолы! И каждый знал, что одного голоса «против» достаточно для отказа кандидату в приеме.

— Пусть так. Но кандидат должен знать, что контрольный комитет и впредь будет наблюдать за ним, как за каждым, независимо от положения.

— Кандидат знает об этом, — откликнулся невидимый факельщик.

— Готов ли ты отдать жизнь за чистоту крови и языка?

— Не колеблясь.

— Запомни, кандидат в рыцари африканерства, что в противоположность духу французской революции, звавшей к освобождению от всякого господина и хозяина, в современном мире разносится настойчивый зов: «Дайте нам хозяина!»