Дмитрий Могилевцев - Люди Истины

• Название: Люди Истины
• Автор: Дмитрий Могилевцев
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9717-0519-2

Арабский Восток XII века, порабощенный тюрками, осажденный крестоносцами, наполненный разномастным сбродом со всех уголков земли, оставался центром науки и культуры Средневековья.

Талантливый юноша из знатной семьи Хасан ас-Саббах был принят в братство исмаилитов и направлен для обучения в великий город ал-Кахира, столицу праведных имамов, чтобы стать проповедником. Войны и странствия, дворцовые интриги и коварство разбойников, даже дружба с любителем вина и сочинителем пагубных стихов Омаром Хайямом не помешали ас-Саббаху создать государство, основанное на слове Истины, чей свет рассеялся по всему миру и сияет до наших дней.

---

Старик вздрогнул, глядя на Хасана с ужасом, даже рот от удивления раскрыл.

– Они… они… – пролепетал, не в силах договорить.

– Говори же, старейший Бехманеш, – подбодрил Хасан, – грех скверномыслия очищается всего лишь словом. Меня, наверное, предлагали оглушить, – я ведь уже и так был полумертв, – отвезти подальше от деревни, там прикончить, а мула отпустить на все четыре стороны?

– Я, – старик схватился за грудь, – я говорил им, грех какой, грех…

За стеной послышался быстрый шорох.

– Я не сомневаюсь, они хотели сделать как лучше для своей деревни. Вы ведь шиа? Потому у вас казвинцы убили муллу?

Старик молчал, прижав руку к груди.

– Успокойся, старейший Бехманеш. Я сделаю все, чтобы помочь братьям по вере. Я странствовал, чтобы найти знание, данное Милосердным смертному на этой земле. Господь миров направил меня сюда, чтобы помочь вам. Скажи мне: люди соседней деревни – тоже шиа? Говори!

– Там только три семьи шиа… три. Раньше больше было… но казвинцы пришли и заставили всех перейти. А нас… ох, горе-то какое… – старик вздохнул тяжело и замолчал.

– У вас с ними точно нет крови. Даже старой? – спросил Хасан.

Старик закрыл лицо руками. Хасан вздохнул. Бехманеш вдруг бросился на пол перед ним и зашептал, быстро и горячечно: «Святой человек, что нам делать было, у нас поля второй год не родят, все хотят, все требуют, тюрки приезжают, говорят, плати, а чем платить, чем?»

– Я понимаю, – Хасан тронул его за плечо. – Я хочу помочь вам, в самом деле. Когда-то я заблудился в темноте и умирал, не зная выхода. Ко мне пришел учитель и за руку вывел меня из ночи. В вашу ночь вы забрались сами. Но Аллах милостив. Тем, кому хватает силы хранить правую веру, – достанет сил и выйти из темноты. Я выведу вас, если смогу. А теперь позови ко мне тех, кто желал мне зла. Когда я увижу их лица, я узнаю, кто это.

Старик, беззвучно шевеля морщинистым ртом, выбрался из комнаты. Хасан проводил его взглядом. Подумал: кто бы мог предположить, что настоящее испытание, настоящую пробу, выбор между жизнью и смертью, судьба устроит не на поле битвы, не в темноте подвала, с убийцей в двух шагах, – а в захудалой деревушке, чьи жители польстились на легкую добычу. Если бы не чересчур осторожный от старости Бехманеш, Хасана ас-Саббаха, ученейшего знатока Корана, искателя всех и всяческих истин, убили бы палкой, как собаку, дикие поселяне и выбросили бы в овраг где-нибудь на соседской земле. А старик отсоветовал, побоялся, – ведь среди дервишей попадаются важные, да, очень важные, надо же выяснить сперва, что за человек, не опасный ли, а может, он и вправду полезный окажется? Убить-то никогда не поздно, куда ему деться-то, больному и на заморенном муле? Да и мула мы придержим, пусть пешком бежит, если сможет.

Хасан усмехнулся. Глупцы, жалкие жадные глупцы. Они хоть знают, сколько стоит на базаре шелк? Кто его привозит? Какие и где ставит меты? Их бы опознали мгновенно, и получили бы незадачливые разбойники в награду за шелк не деньги, а нож палача. Впрочем, люди везде и всюду одинаковы. Близоруки, торопливы, бездумны. Дети, которых нужно брать за руку и вести к свету. Как же нужен им тот, кто сам сделал хотя бы первый шаг под настоящим солнцем, – ведь он уже знает дорогу из темноты!

В комнату один за другим заходили хмурые, обтрепанные мужчины. Глядя исподлобья, стали, переминаясь с ноги на ногу. Хасан подождал немного, стараясь не кривиться от боли в ягодицах.

– Салям, братья, – сказал наконец, вглядываясь в лица. Показал пальцем на стоящего в углу, тощего и сгорбленного, спросил: «И он тоже?» Мужчины переглянулись. Стоявший впереди, широкоплечий и горбоносый, похожий больше на базарного громилу, чем на пастуха, ухмыльнулся.

– Не, святой человек. Он не тоже. Он муж моей сестры.

– Что ж, право крови. И ответа за кровь, – сказал Хасан. – Вы сделали похвальное дело, братья, разорив караван еретиков.

– Это не мы. Это тюрки, – перебил горбоносый.

– Которые ни с того ни с сего перебили всех, а товары оставили лежать? Даже не взяли лошадей? Тюрки? Зачем, брат мой, отказываться от славы похвального деяния? Мулахиды, не признающие святого права потомков Али, – хуже всяких тюрок! Но, братья мои, как же вы собираетесь пережить последствия вашей доблести? А ведь ваши соседи будут мстить за отобранное и непременно вспомнят, что они – люди Сунны, а вы, – шиа. На вашей земле кровь.

– На земле кровь, – через день пыль, – ответил горбоносый, ухмыляясь. – Ты, святой человек, лучше молись, или как там. А мы справимся с нашими делами. Хочешь шелка кусок? Вон, халат-то твой как вытрепался. Во, вата торчит, – горбоносый нагнулся, ткнув пальцем Хасану в плечо, и застыл, увидев на волосок от глаза острие кинжала.

– Больше всего на этой земле после мулахидов и неверных, – выговорил Хасан тихо и внятно, – меня печалят дураки среди моих братьев. Первый же чужой, увидевший у вас этот шелк, донесет на вас. Вы знаете, как казнят по тюркскому обычаю убийц и насильников? …Не дергайся, брат мой. Не то твои глаза могут последовать за твоим умом. С убийц тюрки обдирают кожу. Подрезают ее маленькими бронзовыми ножичками и вырывают полосками. А ободранного заставляют бежать, хлеща плетью. Когда он упадет, собаки лижут его кровь.

В углу кто-то всхлипнул.

– Братья мои, этот шелк стоит не больше, чем ваши жизни и жизни ваших жен с детьми. Я предлагаю вам взамен этого шелка целую деревню. Вдвое больше земли, пастбищ, коров и коз. Тех, кто будет батрачить на вас, боясь и слово сказать. Я предлагаю вам стать хозяевами деревни отступников. Готовы ли вы выслушать меня? Ты готов? – спросил Хасан у горбоносого.

Тот, изо всех сил стараясь не моргнуть, выдохнул: «Ну». Хасан отпихнул его. Тот шлепнулся на пол, моргая растерянно. Потом, вскрикнув, прижал ладонь к лицу. Остальные стояли, оцепенев, глядя на Хасана с ужасом.

– Как я понял, вы готовы. Тем более выбирать вам не из чего. Первое, что вам нужно сделать, – выпустить ваших соседей. Немедленно. Второе – отдать им добычу, всю целиком, до последнего клочка, взятого с каравана. И третье – позвать ко мне мудрого старика Бехманеша, единственного в этой деревне, наделенного разумом. Вы согласны? Я спрашиваю, вы согласны?

Мужчины нестройно закивали. Потом гуськом, опасливо оглядываясь, протиснулись за дверь. Последним, держась за глаз, выбрался горбоносый.

Хасан вздохнул с облегчением. Встал на колени, прислонившись лбом к стене. Теперь оставалось только ждать. Скорее всего, эта же толпа скоро явится с самодельными копьями и дедовскими луками, так ничего и не поняв. Грубые нечистые лица, пустые, тусклые глаза. И этих существ, – скорее, быков, а не людей, – можно звать «братьями»? Жадные, похотливые скоты, не видящие дальше соседского двора.

– Святой человек? – робко позвали из-за двери.

– Входи, мудрейший Бехмамеш. Входи. Ты один – спасение вашей деревни.

– Сохрани вас Аллах, святой человек. Принести ли чаю?

– Спасибо, конечно. Немного позже. Скажи мне, что делают ваши пастухи?

– Они этих, соседских, выпускают. Ссорятся. Аташ, тот, кому вы веко порезали, кричит, чтоб не выпускали, но его никто не слушает. Боятся. Говорят, вы святой, очень мудрый. Такое дело, – старик зашептал заговорщицки, – вся деревня уже знает, что вы всю ночь молились, лицом к Мекке, и спать не ложились, и за ночь от молитвы выздоровели. А ведь когда приехали, как мертвый были, все видели, страшный, и лицо было желтое-желтое. Вы не бойтесь, они сделают, как вы сказали, никто крови на деревне не хочет. Это Аташ подбил всех, с соседями разом на караван ударить. У него там свояков дюжина.

Потом Хасан пил чай, и дремал, стоя на коленях, и снова пил чай. Когда захотел помочиться, Бехмамеш вывел его на задворки, где в теплом темном хлеву сопели телята, недовольные обманом – сохлой осенней травой вместо родного вымени. Старик принес и ковшик с водой, очиститься после малой скверны. Заглянув в ковш, Хасан отшатнулся, – отражаясь в воде, на него смотрел изможденный, с сединой в бороде, с горящими лихорадочными глазами дервиш.

Чтобы выйти со двора, Хасан попросил у старика палку. Не хотел валяться в пыли на виду у всей деревни. Шел медленно, опираясь. И думал, что со стороны, должно быть, Бехманеш кажется младшим. Каждый шаг отдавался болью, будто втыкали снизу медленный, иззубренный нож, вдавливали до хребта, до самых лопаток. Как назло, дом, где выхаживали выжившего, оказался на другой стороне деревни, многоярусной, прилепившейся к склону холма гнездилищем стрижей. Тут и там глину улиц, плотно сбитую сотнями ног, взламывали корни чинаров – кряжистых, крепких, состарившихся, наверное, вместе с деревней. А на ее верхних ярусах можно было бы продержаться не одну неделю, – пока нападавшим не достанет терпения подвести к ним насыпь или отыскать, откуда у осажденных берется вода. На последний ярус пришлось карабкаться по настоящему оврингу – вбитым в скалу кольям, переплетенным сучьями. Хасан даже заскрипел зубами от боли. Добравшись до верху, отдышался и сказал старику: «Вы хорошо его спрятали, старейший». Тот усмехнулся, показав уцелевший передний зуб.