Анатолий Отян - Служба В Потешных Войсках Хх Века

• Название: Служба В Потешных Войсках Хх Века
• Автор: Анатолий Отян
• Жанр: Биографии и Мемуары

Я пишу эту книгу для своих друзей, знакомых, а главное хочу оставить след о своей жизни своим внукам, правнукам. Тешу себя мыслью, что они прочитают её, если правнуки будут знать русский язык. Прочитав её сейчас, кто-то может обидеться на само название.

Почему Доблестную Советскую Армию какой-то младший сержант, пороха не нюхавший, может так оскорбительно называть? Не хочу подвергнуть сомнению героизм солдат, павших на полях сражений и осквернить память о них. Вечная им память и слава! єМёртвые сраму не имутьЋ Я не историк и не берусь делать научные исследования в области военной науки. Пусть этим занимаются профессионалы. Но я заявляю со всей ответственностью, что когда я служил, то боевая подготовка была на втором плане. На первом была показуха. Солдаты-десантники стрелять не умели толком. Но об этом позже.

---

Сталине запрещала, а во время Хрущевской "оттепели" разрешила, и тогда изданную большую книгу его стихов мне подарила сестра (книгу храню до сих пор); Тюленин – один из героев подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия", боровшейся с немецкими фашистами в годы Великой отечественной войны в городе Краснодоне, на Украине; мой техникумовский друг Хулга и многие другие Сергеи с которых по моему мнению можно было брать пример и с которых, как говорил

Маяковский, можно было делать свою жизнь.

Я пишу эти строки в XXI веке, и многие мои взгляды на минувшую историю изменились. Но я сегодня пишу с теми представлениями и мироощущениями, которые были у меня тогда. Я был воспитан в советской школе, комсомолом, коммунистической партией, всей той громадной пропагандистской машиной, построенной большевиками, но не ими изобретённой. Я был рядовым советским мальчиком, парнем, взрослым человеком и не обладал той прозорливостью, которой обладали люди понимающие преступность той власти. Ну а если бы понимал, то сегодня некому бы это было писать, так как в силу своего несколько упрямого и своевольного характера был бы просто физически уничтожен.

Я и так по многим поводам имел и высказывал своё мнение. Однажды, в семидесятых годах, во время Первомайской демонстрации, я по какому-то поводу этим похвастался, на что мой техникумовский товарищ

Володя Авраменко сказал:

– Ну и что в этом хорошего. Ты за всё это получал по морде.

Он сам был бунтарь по натуре, и я когда-нибудь расскажу о том, как он в армии выбыл добровольно из Компартии, что по тем временам было делом не просто из ряда вон выходящим, а невероятным, сродни самоубийству.

Поезд остановился на одной из малочисленных станций нас по внутреннему радио предупредили: всем сидеть на местах. Я посмотрел в окно. На перроне станции стояли десятки солдат – краснопогонников из внутренних войск, обычно охраняющих тюрьмы и лагеря, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками. С другой стороны поезда, на путях была та же картина. Поезд был оцеплён. Обычно так встречают поезд с вагоном привёзшим заключённых. Но тогда оцепляется только один вагон. Мы не могли понять, в чём дело. Несколько заволновались. В вагон вошли с двух сторон солдаты и офицер. За ними стоял и наш капитан. Стволы винтовок и штыки у вошедших сразу побелели, такой сильный мороз был уже на улице.

Офицер посмотрел в бумажку и выкрикнул:

– Гниенко Пётр Николаевич, с вещами на выход.

Стояла гнетущая тишина ожидания чего-то нехорошего. Я знал, что у нас в вагоне человека с такой фамилией не было. Офицер опять прокричал уже с угрозой в голосе:

– Гниенко Пётр Николаевич, с вещами на выход! – в ответ – тишина.

– Гниенко Пётр Николаевич, скрывающийся под чужими документами как Клименко Николай Петрович, с вещами на выход, или если не выйдешь обыщем вагон и применим силу, тогда тебе не поздоровится.

Побег бессмыслен, поезд оцеплен.

В проход вагона из соседнего купе вышел небольшого роста (про таких говорят, что у них рост метр пятьдесят с фуражечкой) чернявый, горбоносый мальчишка с небольшим чемоданом.. Он был ничем не примечателен, разве только блатным выговором и напускной петушливостью. Офицер скомандовал:

– Вещи на пол, руки вверх и уже своим солдатам:

– Обыскать! – но ничего особенного найдено не было и тогда поступила команда обыскать купе, в котором тот ехал.

Через пару минут оттуда вышел солдат держащий в руках финский нож- кинжал и свинцовый кастет четырёхзубец, одеваемый на пальцы.

– Твои? – спросил капитан, – Клименко-Гнииенко молчал.

– Заверни в бумагу, узнаем по пальцам сказал офицер солдату и продолжал:

– Гниенко Пётр Николаевич, вы арестованы по постановлению

Кировоградской областной прокуратуры от такого-то числа по подозрению в совершении преступлений, выразившихся в грабежах и убийствах. И будете препровождены по этапу обратно, в следственный изолятор Кировоградского Управления Внутренних дел. В случае попытки побега стреляем без предупреждения. – и скомандовал:

– Вывести из вагона.

Мы были в шоке. Нам всё это представлялось спектаклем. Каким-то нереальным действом. Когда все вышли, и поезд тронулся мы загудели как растревоженные в улье пчёлы. И соседи по купе стали рассказывать, что этот тип для поднятия своего авторитета хвастался подвигами в ограблениях магазинов и даже одному из ребят похвастался в убийстве сторожа в сельском магазине. Его принимали за дурачка и никто ему не верил, а он раздражался и грозил им, как Паниковский из

"Золотого телёнка" Шуре Балаганову, что они его ещё узнают. Узнали!

Эта история отвлекла до вечера нас от наших мыслей, и служила темой для разговоров, домыслов и даже всяких фантазий.

Однажды в вагоне произошёл нерядовой случай.

Один деревенский парень без определённой компании, был мягко говоря не умён, и хвастался своими любовными похождениями в родном селе. О говорил:

– Я шисть цилок зломав, – это означило, что он лишил девственности шесть сельских девочек. Над ним посмеивались, обращаясь к нему не по имени, а по кличке, которую ему сразу же дали: "Цилка".

Он стал предметом насмешек, а так-так был дураком, то ещё больше усугублял к себе плохое отношение со стороны свои попутчиков. (Слово

"товарищей" здесь неуместно).

Однажды ночью всех разбудил чей-то истошный крик. "Цилка" сидел на своей полке и громко плакал. Я подошёл к нему и спросил в чём дело. Он всхлипывая, промолвил:

– Велосипед, – и показал на свои ноги.

Они были обожжены. Мне стало его жалко.

Я ещё с детства знал эту жестокую "шутку". Её проделывали в пионерских лагерях. Спящему мальчишке вставляли между пальцами ног бумажки и поджигали их. От боли тот спросонья быстро дрыгал ногами, как – бы имитируя кручение велосипедных педалей. " Шутников" это приводило в восторг. Если бумажки вставляли между пальцами рук, это называлось "балалайкой" или "гитарой". Иногда "велосипед" и

"балалайку" делали одновременно. Обычно это проделывали с беззащитными ребятами, но вызывающими какую-либо неприязнь. Иногда, когда жертва подобной шутки – издевательства не могла быстро освободиться от горящих бумажек, последствия были тяжёлыми.

Обожжённые места покрывались пузырями, и человек не мог одевать обувь. Раны заживали долго.

Я всегда возмущался и был противником подобных шуток. По возможности я мешал их проведению, рискуя сам "проехать на велосипеде или поиграть на балалайке". Но Бог миловал.

Сейчас я, решив выяснить виновников издевательства, пошёл по вагону, заглядывая во все купе, пытаясь узнать, кто это сделал. Но всё безуспешно.

Я догадывался, кто исполнитель, но никаких доказательств у меня не было. Да и что я мог сделать, узнав виновника? Доложить начальству? "Стучать" у нас тогда не было принято, а физически воздействовать я не любил, да и не смог бы, так как "подозреваемый" был самым сильным парнем в вагоне. А был это гармонист Голуб, которому я уступал в соревновании силы рук – кто чью руку положит на стол. У него был дружок Прохоренко, тоже здоровый хлопец. Они оба верховодили среди деревенских, поначалу несколько враждуя с городскими. Интересно мне было то, что Голуб был с орлиным носом, как и все его однофамильцы, которых я знал по Кировограду. Я пытался у него выяснить, не родственники ли они, но нет, этого он не знал. И позже я всегда обращал внимание на носы Голубов. Они всегда оказывались орлиными. И наоборот все Орлы, Орловы, Соколы и другие обладатели хищноптичиьх фамилий мне известные имели прямые или даже курносые носы.

Уже подъезжая к месту назначения, Голуб показал мне "финку", которую он держал в руках под одеялом, и сказал, что готов был пустить её против меня, в случае если я проявлю агрессивность.

Признание это было как бы дружеским, а скорее всего предупреждением на будущее:

"К нам не подходи,

к нам не подходи,

к нам не подходи,

а то зарежем"- как поют разбойники в мультфильме "Бременские музыканты",

И это предупреждение было не безосновательным. Через несколько месяцев нам перед строем зачитали приказ, что военнослужащий Голуб был осуждён военным трибуналом Сибирского Военного Округа – (СибВО) к пятнадцати годам лишения свободы за убийство своего сослуживца.

Через шестнадцать лет, в 1974 году я был в туристическом плавании по

Волге на теплоходе "Дунай". В шестиместной каюте, в которой я вначале проживал, пока меня капитан корабля, подружившись со мной, не переместил в одноместную, были два комбайнёра из Бобринецкого района Кировоградской области. Они получили турпутёвки в качестве премии за хорошую работу. Один из них оказался к нашей взаимной радости, тем Прохоренко – дружком Голуба. Он был уже давно женат, имел, как и я, двоих детей, жил в том же селе, что и до армии. Про

Грыцька Голуба он рассказал, что тот, будучи в колонии строгого режима, спровоцировал драку среди заключённых, в драке зарезал двоих, третьего ранил и был приговорён к расстрелу. Через полтора года после суда родители его получили извещение, что приговор приведен в исполнение. Такой вот "велосипед".