Николай Минский - Белый ночи. Гражданские песни

• Название: Белый ночи. Гражданские песни
• Автор: Николай Минский
• Жанр: Поэзия

---

Кресты на могилах им внемлют и спят,

И снится им сон о забвении вечном…

СРЕДИ ПОЛЕЙ

Весенний день. Свежо. Равниной гладкой

Чернеют вкруг убогие поля.

Бредет мужик за тощею лошадкой,

Ведя соху. Проснись от дремы сладкой,

Проснись, о скудная земля!

— Здорово, дед! «Здорово!» Молчаливый,

Он отошел, не обернув лица…

Угрюмый сын бесплодной, чахлой нивы,

Привет тебе, о пахарь терпеливый,

Привет от грустного певца!

________

Из омута столицы развращенной

К тебе больной и кроткий я пришел.

В твоей судьбе, веками отягченной,

В твоей тоске, глубоко затаенной,

Я жребий собственный прочел.

И я, как ты, над нивою бесплодной

Тружусь всю жизнь — над нивою сердец.

И на меня за подвиг благородный

С насмешкою презрительно-холодной

Глядит ликующий глупец.

И я, как ты, свой труд неблагодарный,

Заветный труд, восторженно люблю.

И я в душе от глаз толпы коварной

На лучший век — свободный, лучезарный,

Надежду робкую таю.

В тот век и мне от родины счастливой

Венец, быть может, дастся как тебе…

Угрюмый сын бесплодной, чахлой нивы,

Привет тебе, о пахарь терпеливый,

Привет от брата по судьбе!

«Есть гимны звучные, — я в детстве им внимал…»

Есть гимны звучные, — я в детстве им внимал.

О, если б мог тебе я посвятить их ныне!

Есть песни дивные, — злой вихорь разбросал

Их звуки светлые по жизненной пустыне…

О, как ничтожно все, что после я писал,

Пред тем, что пели мне в младенческие годы

И голоса души, и голоса природы!

О, если бы скорбеть душистый мог цветок,

Случайно выросший на поле битвы дикой,

Забрызганный в крови, затоптанный в песок, —

Он бы, как я, скорбел… Я с детства слышал крики

Вражды и мук. Туман кровавый заволок

Зарю моих надежд прекрасных и стыдливых.

Друг! Не ищи меня в моих стихах пытливых.

В них рядом встретишь ты созвучья робких мук

И робких радостей, смесь веры и сомнений.

Я в сумерки веков рожден, когда вокруг

С зарей пугливою боролись ночи тени.

Бывало, чуть в душе раздастся песни звук,

Как слышу голос злой: «молчи, поэт досужный!

И стань в ряды бойцов: слова теперь не нужны».

Ты лгал, о голос злой! Быть может, никогда

Так страстно мир не ждал пророческого слова.

Лишь слово царствует. Меч был рабом всегда.

Лишь словом создан свет, лишь им создастся снова.

Приди, пророк любви! И гордая вражда

Падет к твоим ногам, и будет ждать смиренно,

Что ты прикажешь ей, ты — друг и царь вселенной!

«По сонным улицам, как призрак сна, я шел…»

По сонным улицам, как призрак сна, я шел,

Тоску движеньем усыпляя.

И вот пред домом стал, где юношей провел

Пять лет, учась и размышляя,

Где вдохновения порой ко мне тайком

Как духи светлые слетали

И тотчас в пустоту, царящую кругом,

Пугливым роем исчезали;

Где я — то сам мельчал средь общей пустоты,

То вдруг над бездною сомнений

Вздымался до такой надзвездной высоты

Надежд и светлых откровений,

Что, на земную твердь упавши вновь, душа

От боли стонет и поныне…

О, комнатки мои! Под чьей рукой шурша

Вон опускаются гардины?

Безумец ли, как я, по прихоти мечты

То в рай, то в ад вас превращает,

Томится ли больной, иль жрица красоты

Любви продажей оскверняет?..

Куда укрылись вы, минувших дней мечты,

Куда вы в страхе отлетели?

Вы на меня ль теперь глядите с высоты,

Или скитаетесь без цели?

Увы! Вас нет нигде… В одних мечтах людей

Живут мечты. Что грудь волнует,

Что сердце жжет огнем желаний и страстей, —

Того нигде не существует…

Все оставляет след. Сотрутся в пыль цветы,

Родится пар от тучки бледной,

Лишь сердца гордого кипящие мечты

Сверкнув, уносятся бесследно,

Как звук приснившийся, как позабытый сон,

Как блеск мимоидущей тучи…

О сердце! Знать, твой стук лишь погребальный звон,

Которым каждый миг летучий

Свои мечты навек хоронишь ты с тоской,

Пока настанет миг печальный —

И ты само навек уснешь, и над тобой

Трезвон раздастся погребальный…

В ДНИ НЕДУГА

І

Вскочил я в полночь на постели

И с криком сжал больную грудь.

Как будто гири в ней висели,

Как будто уголья горели.

Хотел я и не мог вздохнуть.

И кашля трудного раскаты

Звучали долго в тишине,

А после на подушке смятой

Увидел кровь я при луне.

Мой друг! Таила ты напрасно

Врачей печальный приговор.

Я вспомнил твой пытливый взор,

И все в былом вдруг стало ясно.

II

Смерть — зловещее слово! увы, для меня уж не слово!

Смерть подкралась ко мне и шепнула: я здесь.

Смерть дохнула на грудь мою бурей суровой

И, как в бурю тростник, содрогнулся я весь.

Смерть, как ястреб в добычу, мне в душу вцепилась

И над бездной отчаянья с нею парит.

Смерть над сердцем моим, как змея наклонилась,

Как змея над гнездом, поднялась и глядит.

Смерть за мною следит, как тюремщик сердитый,

Даже в тайных мечтах, даже в сумраке снов.

Смерть вошла в мою мысль, как паук ядовитый,

И оттуда плетет на весь мир свой покров.

Все, что нежило слух, что ласкало мне зренье, —

Воздух, волны, земля и небесная твердь,

Каждый вздох мой, и каждое сердце биенье, —

Все твердит одно слово, и слово то — смерть.

III

Как жертвы бледные, осилив первый страх,

Взывают с воплями к полночному злодею

И молят пощадить, упав пред ним во прах,

Так окружали смерть и плакали пред нею

И молодость моя, и силы юных лет,

И вы, пустынные и гордые мечтанья,

Которым сам еще я не нашел названья,

Которым, может быть, названья в мире нет,

И ты, мой гордый дух, как раб склонив колени,

Пред бледным призраком униженно рыдал,

Напрасные мольбы! Молчал суровый гений.

За жертвой он пришел и жертвы молча ждал.

IV

Всю зиму про весну врачи мне говорили,

И вот весна пришла — последняя, увы!

Уж вешних вод ручьи окрестность испестрили,

Осины зацвели, лишенные листвы.

Кудрями мягкими обвесились березы

И розовым пятном пестрят угрюмый бор,

И в шелк разряженные лозы

Глядятся в зеркало озер.

Уж аист прилетел и, вёдро предвещая,

Возобновил гнездо на вербе вековой,

И утро целое, деревню озирая,

Застыл и думает — иероглиф живой.

Уж озимь сизая коврами разостлалась,

Чернеют вдалеке изрытые холмы,

И травка свежая пугливо попыталась

На небо ясное взглянуть из душной тьмы.

И вот с покатости, открытой ласкам юга,

Лазоревый цветок мне закивал вдали, —

Улыбка первая измученной земли

На ласки жгучие вернувшегося друга…

V

А время шло, и стал я привыкать, печальный,

К немому спутнику моих немногих дней.

Тогда в ночной тиши какой-то голос дальний

Мне начал слышаться все ближе, все ясней.

— Не бойся, он шептал, ты смерти неизбежной.

Не днями жизнь долга, не днями коротка.

И если суждено тебе прожить века,

Ты проживешь.

И вновь шептал тот голос нежный:

— Я смерть твоя, но верь: я не враждебный дух.

Мое дыхание — дыханье бури близкой.

Безмолвно перед ней тростник склонится низкий,

Но великан лесной, лишь вихорь гордый слух

Встревожит, сам ему ответит вихрем новым

И голоса стихий стенанием суровым

Победно заглушит, и дрогнет грудь земли,

Когда он мощь свою покажет, дерзновенный.

Откликнись так и ты. И, мир оставя бренный,

Иной нетленный мир создай и насели

Детьми своей мечты, бездомными доныне.

И этот новый мир, как древних дней ковчег,

Воздвигни на такой заоблачной вершине,

Чтоб волны вечности, свершая быстрый бег,

Ступени гордые с покорностью лизали.

Ты жертва вечности. Так вечное твори.

Что мертвые тебе уста ее сказали,

То голосом живым ей громко повтори.

— Я буду музою твоей необычайной,

Отвагой мрачною слова твои зажгу.

На каждом я из них поставлю знак свой тайный

И покорять сердца людские помогу.

И верь: средь слов земных, то робких, то мятежных

Твой голос не замрет. Как перекатный гром.

В котором слышится простор небес безбрежных,

Он будет возвещать земле о неземном.

Так мне шептала смерть. И пламя вдохновенья