Гюнтер Гейгер - Улица Марата

• Название: Улица Марата
• Автор: Гюнтер Гейгер
• Жанр: Современная проза

---

Наташа же прислала мне письмо — она и ее муж Андрей ждали меня на улице Марата. Об Ольге она не упоминала. В ярости я подарил купленное для Ольги пальто одной венской синей ноге.

8. ЖИЛИЩЕ НА МАЯКОВСКОЙ

Я продолжал общаться с сосватанной мне венской гринписовкой переводчицей с русского. Мы встретились в кафе на Западном вокзале, через окна которого можно было наблюдать гоношившийся в зале народ. Мы сразу же обо всем добазарились, наметив наш отъезд в Москву на август 1996-го года. Мое появление в министерстве культуры в сопровождении женщины произвело фурор. Нам тут же отвалили бабосов на нашу поездку.

Мой страх перед летанием на самолете был непокобелим, поэтому я отказался от дешевого полета Братислава-Москва, решив пиздовать малой скоростью через Украину. Это стоило дороже. Кроме билета нужно было еще заплатить за транзитную визу, да еще жадный украинский погранец слупил с меня 200 шиллингов. Воровато оглядываясь, чтобы не видели сослуживцы, он сунул деньги в карман. Мой обоссанный в прошлой поездке паспорт дал ему повод для придирки.

Ездить через Украину нельзя, украинские чиновники пытаются обобрать путешественника, пользуясь любым предлогом. Каждый мой транзит стоил мне денег и нервов. Сама же страна была зеленой и живописной.

Какого фига им нужно было отделяться от России, ведь им после этого стало только хуже, а Западной Европе они не нужны, поскольку они могли предложить лишь Чернобыль, из которого они выжимали столько денег, сколько было возможно в качестве помощи! Это жуткое место вызывало у богатых государств Запада трепет. Где-то в тех местах во время своей первой поездки я купил у бабушки яблок и блюдо картофеля, вскоре после чего у меня выпали остатки волос и начали шататься два зуба.

Все, кто знали о нищете Украины, не могли не охуеть при виде украинского посольства в 19-ом районе Вены. Удивление, как такая бедная страна могла позволить себе роскошную виллу в одном из самых дорогих мест города, объяснялось отчасти тем, что это финансировалось австрийской стороной. Наши границы времен империи включали в себя Западную Украину, город Львов назывался тогда Лемберг.

Может быть, теперь там лежала сфера австрийских интересов. Возможно, разрабатывались некие нео-колониальные планы переноса туда отдельных отраслей производства. На вокзалах нищенки продавали напитки и провиант. Из окна я видел пасущихся вдоль железной дороги гусей, коз и овец. Коровы и лошади встречались реже. На мостах стояли охранники с винтовками через плечо. Они охраняли коммуникации от бандитов.

На Киевском вокзале в Москве меня встречал Михаил Шульман — брат Ларисы, переведший мне в свое время статьи из русских бульварных газет и интервью с бывшим членом КПСС рабочим Анатолием Трихомонозовым, у которого я снова намеревался остановиться. Но у Трихомонозовых никого не было дома. Все они свалили на дачу.

Поэтому Михаил предложил мне квартиру своих родаков в ближайшем Подмосковье. Но, прилетевшая самолетом Вельма, не желала там жить, потому что добираться оттуда до Москвы было не близко. Ее это ломало. Она заявила, что если мы не найдем жилья в городе, то она свалит в Питер, где у нее была квартира. Она оказалась очень капризной и привередливой девушкой, что было для меня полным сюрпризом. В ней начисто отсутствовала славянская безропотность и покорность обстоятельствам.

Квартира в ебенях мне понравилась. Этажом ниже жил выживший из ума пожилой художник, утверждавший, что у него спиздили его стиль, который теперь преподают в академиях искусств. Один из обитателей дома — мужичок моего возраста, бывал в Вене. Его сына завалили в Чечне, о чем он нам рассказал срывающимся голосом.

Флэт был однокомнатным. В ванной из крана непрерывно хлестал кипяток. Кран не закручивлся. Я попытался найти инструмент, чтобы его починить, но ничего не найдя, забил на это. Если бы слив в ванне забился, это бы повлекло за собой наводнение. Уже после того, как мы оттуда съехали, это все-таки произошло. Я забыл вынуть тряпку, служившую затычкой в ванне.

Об этом нам рассказала Лариса. При этом пострадали картины соседа-художника. Вода в его квартире стояла почти по колено. Однако мне не пришлось за это платить, Ларисе удалось все каким-то образом урегулировать.

Через два дня, приехавшая с дачи Лариса вернула нас из загородной ссылки обратно в Москву. Это был район станции «Маяковская». Здесь перед входом в метро стояла гигантская статуя певца революции. А в метро отдельно красовалась его голова. Это часто приводило к недоразумениям. Когда я условился встретиться с Виктором Санчуком у Маяковского, оказалось, что он ждал меня внутри у головы, а я его снаружи у тела.

Санчука мне рекомендовала Лариса. Санчук был германистом, любившим попиздеть по-немецки. Мы очень быстро спились. Он любил водку, и мы с ним в первый же день знакомства нажрались у еврейского поэта Жарковского до поросячьего визга. С нами была художница из Новосибирска Елена Целкодранова. По пути к Жарковскому нас попутал черт. У его дома было два входа. Сначала мы зашли не в тот, прозванивая все квартиры подряд. В итоге мы нашли кого-то, кто смог нам помочь. Зайдя в нужный подъезд, мы сели в лифт и приехали на 15-ый этаж.

Люди искусства часто живут на последних этажах. У Жарковского была лысина и брюхо, словно у библейского пророка. После приветствия и чая я включил диктофон. Санчук постоянно всех перебивал. Но в случае с Жарковским это было полезно, поскольку тот был неудержимым пиздюком. Узоры, которые он плел своим языком, были похожи на орнаменты его ковриков. Он понукал Еленой, будто собственной служанкой.

На нее западал Санчук, но она осталась к нему равнодушной, не смотря на то, что тот был стройным густоволосым интеллектуалом. Жарковский же производил впечатление истинного мещанина. В его квартире было чисто, имелась в наличии вся необходимая мебель и даже коврики. Его стихи были переведены и опубликованы в ГДР, и он был раздут от чувства собственной важности. У Санчука была более тяжелая жизнь с огромным количеством материальных проблем.

Мы вышли, чтобы докупить бухла. Елена осталась в квартире. Было похоже, что она нацелилась на Жарковского. Но нам с Санчуком это было по барабану, мы уже были слишком бухими. В таких состояниях меня перестают интересовать бабы, потому, что по пьяни у меня не стоит.

Хуй с ней! Виктор хотел говорить со мной без свидетелей. Он сунул мне вырезку из старой ГДР-овской газеты со своим текстом. И еще какой-то потертый русский журнал, где он был сфотографирован, гордо утверждая, что он последняя надежда русской литературы.

Я заговорил о Салмане Ружди, но он заявил, что это хуйня. Ружди был раскручен на Западе, потому что исламский вождь Хомейни потребовал его смерти. И хотя Хомейни уже давно поставил тапки в угол мечети, этот его призыв по-прежнему приносил Ружди политические дивиденды, успешно влияя на развитие его карьеры.

Мы сидели на поребрике тротуара, как два волоска на лысине. Была поздняя ночь. Мне стало страшно, ведь нас могли ограбить. Я заторопился к метро, боясь зависнуть ночью хуй знает где. Санчук довел меня до ближайшей станции, где я погрузился под землю и похуярил на «Маяковскую».

С огромным количеством алкоголя в крови я ебнулся на свой матрас и отрубился. Водка не оставляла после себя особых физических последствий, но зато оставляла психические. На следующий день после перепоя обычно наступал дерпессняк.

Это было подходящим состоянием для совершения суицида, поскольку в мир возвращаться не хотелось. Один друг моей молодости выстрелил в рот из ружья, оставшись уродом. Подобные последствия меня отпугивали.

С бодуна мне приходили на помощь апельсины, лимоны, чеснок, йобурт, кефир, творог и зеленый чай. В стране победившего алкоголизма алкоголь является таким же наркотиком, как гашиш в Азии или кокс в Латинской Америке.

Настоящую русскую водку делают из картофеля. Она хорошо спасает от зимних морозов. Но сейчас было лето, поэтому ни о каком спасении не могло быть и речи.

В квартире друзей Ларисы, выходившей окнами на помойку, на меня навалилась клаустрофобия. Отсюда взгляд упирался только в стены, даже из форточки туалета. Вокруг плотно толпились дома. Однажды из какого-то окна я услышал слабое женское пение. Мне стало жутко.

Елена, забытая мной у Жарковского, уже несколько дней не приходила. Я боялся, что она не появится больше уже никогда. Я спросил у Вельмы, придет ли Елена? Она хорошо знала русских женщин.

— Конечно, придет, — ответила она.

Дело в том, что я подарил сибирячке фирменные лиловые штаны из сэконд-хэнда, которые я прихватил с собой вместе с другим барахлом — юбками, блузками и колготками, чтобы соблазнять русских женщин. Штаны оказались ей велики, но она заверяла, что их можно ушить. Она их оставила у нас, но обещала вернуться.