Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"

• Название: Вариант "Ангола"
• Автор: Игорь Борисенко
• Жанр: Научная Фантастика

…1942 год. На секретный советский алмазный прииск, расположенный в Анголе, отправляются геолог Александр Вершинин и сотрудник НКВД Владимир Вейхштейн. Впереди – долгий и тяжелый путь длиной в 10 тысяч миль. Но они еще не знают, что их ждет в Анголе – и как закончится эта авантюрная экспедиция…

---

– Ну, что будем делать? – негромко спросил Вейхштейн.

– А что делать… Остается только ждать, – также негромко ответил я. – И надеяться, что это все-таки наш прииск и наши люди.

– Какие ж они наши, – фыркнул Данилов. – Разве б наши такое устроили? Что ж они своих повязали, да за решетку упекли?

– Ты подумай, – сказал Вейхштейн, – поставь себя на их место. Они тут остались одни, больше года никакого контакта с родиной… Война идет. А тут появляются трое каких-то оборванцев неизвестно откуда, и… и говорят, что идут как раз на их прииск.

Я залился краской. Хорошо хоть, в темноте этого не видно! "Говорят"… Да не "говорят", а "говорит". Перетрусил, как второклассник…

– Так что правильно они все делают… Кто знает, кто мы такие? – закончил мысль Вейхштейн.

– Ну… может, и правильно…, – прогудел Данилов. – Только… мы ж сюда еле добрались, а нас мордой об стол…

Снова лязгнул замок, и раздался знакомый голос седого:

– Слышь, геолог… Давай-ка на выход.

Неприятный холодок внизу живота. Вот выведут сейчас, поставят лицом к стенке, и влепят пулю в затылок. Ерунда, конечно, хотели бы убить, давно бы убили, но все равно страшно.

Я вышел из пещеры, и сразу же зажмурился от ослепительного света.

– Резвые вы хлопцы, – послышался слева голос седого. – Только отвернулись, а вы уж веревки да повязки поснимали… Ну как, похож?

Это вроде как уже не мне. Но что значит "похож"? Если речь обо мне – а это определенно так – то кто меня может здесь знать? Неужели… Прохоров?

Горячая волна надежды буквально захлестнула меня. Пусть это будет Прохоров, пусть это будет наш прииск!

– Да вроде похож. Борода эта мешает только…

Нет, не Прохоров. Голос женский… Но тогда кто?

– Вы сказали, что шли на алмазный прииск. Кто им руководит?

Я вздохнул. Конечно, можно было ломать комедию и дальше, но какой в том толк?

И почему голос кажется мне знакомым?

– Прохоров. Если еще жив.

Секундная пауза.

– Какая собака была в Москве у Иннокентия Евгеньевича?

Ого! Но я ведь не называл имени…

– Не было у него никакой собаки.

– Ну что ж… Здравствуйте, Саша.

Наконец-то я смог разлепить глаза. Щурясь, я всмотрелся в стоявших передо мной людей. Слева – седой, рядом с ним его напарник, которого он звал Михаилом, чуть поодаль толпится еще человек пять. А прямо передо мной… Я надеялся, что глаза у меня не слишком сильно вылезли из орбит.

– Зоя?

* * *

Аж голова кружится. Что тому причиной? Не знаю… Наверное то, что слишком уж резко все изменилось. Полчаса назад мы сидели в кромешной тьме, в пещере, не зная, что нас ждет в следующую минуту – а потом бац: горячий душ, чистое белье… Но главное все же в другом – в том, что на душе легко и спокойно. Впервые за много дней.

Потому что мы среди своих.

Потому что это и в самом деле советский алмазный прииск, на который мы должны были попасть.

И поэтому далеко не теплый прием, оказанный нам седым и Михаилом, и все прочее кажется теперь такой мелочью, что даже и вспоминать не стоит… Уверен – теперь, когда все так счастливо прояснилось, отношение к нам будет совсем иным.

– Ты что, оглох совсем?

Только тут я понимаю, что Володька уже несколько раз окликнул меня из соседней душевой кабинки. А теперь и вовсе вытянул мочалкой по спине.

– Что, сдурел?

– Не, ну вы посмотрите на него! Я тут изорался весь, а он знай себе мылится стоит! И лицо такое довольное…

– Да ладно… Чего надо?

– Так ты мне объясни – ты эту девушку знаешь, что ли?

– А-а, вон ты о чем… Выходит, что знаю.

– Ну ты даешь! А еще скромником прикидывался… Так я и знал, что в тихом омуте…

– Ерунду говоришь…, – поморщился я. – Это дочь Прохорова, Зоя.

– И ты не знал, что он ее с собой взял? Ну ты даешь…

Я пожал плечами.

– Честно говоря – не знал.

– Ну да, ну да, – странно улыбнулся Вейхштейн. – То есть у вас с ней ничего и не было, что ли?

– Что, сдурел? – повторил я.

– Хм. А знаешь – это даже и неплохо…, – Вейхштейн ушлепал в свою кабинку.

– В каком смысле?

Вейхштейн не ответил – рьяно намыливая мочалку, так что пена летела выше стенок кабинки, он насвистывал первые аккорды "Тореадора".

Зоя… Я снова вспомнил наше первое знакомство – и то, что последовало за ним. Здесь она совершенно иная: волосы убраны назад, тонкие брови вразлет, и куда только застенчивость девалась… Все-таки как сильно людей меняет время! Хотя – только ли время? Все-таки после смерти Прохорова-старшего, как я понял, именно она руководит прииском, а чтобы удержать в руках людей и производство, тем более такое сложное, нужно уметь принимать решения и не бояться ответственности. Тут на отцовском авторитете не выедешь, тут самой надо быка за рога брать.

В коридоре нас, отмытых до скрипа и гладко выбритых, уже ждала Зоя. Стоило нам появиться, она, до этого момента совершенно серьезная, вдруг прыснула.

– Дайте угадаю – подбородки? – мгновенно среагировал Володька.

– Ой, извините… Ну… да. Просто здесь все давно уже загорели и такого…, – она покрутила пальцами около подбородка, – уже не увидишь. Хотя если дядю Лаврика побрить, то, наверное, будет что-то в том же роде…

– А кто это – дядя Лаврик? – поинтересовался Вейхштейн, словно бы невзначай становясь поближе к Зое.

– Я дядя Лаврик, – раздался густой бас. Это было настолько неожиданно, что я едва не подпрыгнул – из глубины коридора появился рослый, и очень плотно сложенный мужчина: под рубашкой перекатывались бугры мышц, ворот открывал могучую шею борца. Пожалуй, он был даже покрепче Данилова. В угольно-черной шевелюре "дяди Лаврика" виднелись белые пряди, а вот в ассирийской бородище, которой позавидовал бы и Карл Маркс, не было ни одного седого волоса. Он протянул для рукопожатия широченную, как лопата, ладонь. – Горадзе, Лаврентий Ираклиевич, главный тэхнолог этого прииска.

И неожиданно подмигнул.

– Ну что, гости дорогие – ваш выход. Публика ужэ заждалась…

С этими словами он распахнул дверь.

Баня и душевая размещались в одном из четырех типовых бараков. Три из них, как я понял, были жилыми, а в четвертом располагались оружейная, столовая и баня. Сейчас перед входом в барак столпились люди – похоже, весь персонал прииска. Восемь молодых парней, вероятнее всего, были бойцами охранения – помимо одинаковых светлых тужурок явно военного образца, но без знаков различия, на это указывала их выправка. Прямо перед входом приплясывал от нетерпения невысокий толстенький человек в бесформенной панаме и мешковатой рубахе, под мышками расплывались пятна пота. Слева от толстяка стоял, заложив руки за спину, мужчина в кипенно-белой рубашке, таких же шортах и – вот это да! – самом настоящем пробковом шлеме, справа – наш давешний знакомый, седой. Как мы уже знали, его звали Степан Семенович Радченко, в чине старшины он командовал охраной. Вот и весь комитет по встрече…

Не знаю, как у других, а у меня аж шершавый комок в горе встал: только сейчас, наверное, я окончательно уверился в том, что мы среди своих. Между тем все устремили взгляды на Зою. Она явно хотела что-то сказать, но смогла выдавить только:

– Ну… вот и они…

Это казалось диким: с одной стороны, люди, которые почти полтора года назад потеряли контакт с родиной, с другой мы, добиравшиеся сюда почти три долгих месяца – мы стояли друг напротив друга, и не могли ничего сказать. В воздухе буквально пахло озоном – казалось, еще мгновение, и начнут потрескивать электрические разряды: настолько велико было напряжение момента.

– Качать их! – вдруг закричал толстяк, люди бросились к нам, нас подхватили сильные руки, и в следующую секунду мы втроем мячиками взлетели в воздух. Все смешалось в небывалый коктейль: приветственные крики, смех, слезы… да-да, слезы! Именно из-за них, оказывается, так странно дробился на ресницах свет вечернего ангольского солнца… Потом были дружеские рукопожатия, объятия – все это напоминало сцену встречи в Датч-Харборе, но стоит ли говорить, что накал эмоций здесь был неизмеримо выше? Но все рано или поздно закончилось, закончилось и братание.

И тогда громом среди ясного неба прозвучал вопрос:

– А где остальные?

Вопрос задал тот самый толстяк – он улыбался, глаза его сверкали от восторга.

Мы молчали.

Люди все еще радостно всматривались в наши лица, но мы молчали – и вот уже радость сменилась недоумением, и вот уже они переглядываются, словно надеются услышать ответ на этот вопрос если не от нас, так друг от друга… У меня перехватило горло.

– Мы – это все, кто остался, – глухо сказал Вейхштейн. – Наша подводная лодка погибла. Больше никто не придет.

Слова упали чугунными чушками. Самое страшное было сказано. Мгновенно воцарилась оглушительная тишина: казалось, даже легкий ветерок стих, не решаясь колебать листья деревьев.

Мужчина в пробковом шлеме сплюнул, и длинно, со вкусом, выругался.