Маргарита Хемлин - Про Иону

• Название: Про Иону
• Автор: Маргарита Хемлин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Об авторе:

Маргарита Хемлин родилась в Чернигове (Украина), окончила Литературный институт им. Горького, работала в отделе культуры “Независимой газеты” (1991–1992 годы), в отделе искусства газеты “Сегодня” (1993–1996 годы). Впервые напечатала прозу в журнале “Знамя” (цикл рассказов “Прощание еврейки”, 2005, № 10). Лауреат ежегодной премии “Знамени” по итогам 2007 года (за повести “Про Берту”, № 1, и “Про Иосифа”, № 10). Том повестей ПРО… (Берту, Иосифа, Иону и других) готовится к печати и в виде рукописи представлен на соискание премии “Большая книга”.

---

– Хорошего, Фридочка, я тебе жениха доставил?

– Хорошего, хорошего, – соглашается, а сама под столом толкает Иону ногой и делает глазами знаки о молчании.

– Ну, теперь и умру, так не жалко. Правда ш, Фридочка? – Фрида утирает рушничком лицо старику и кивает:

– Та не жалко, не жалко, ни капелечки. Такое ш дело сделали, такое дело!

На четвертом стакане – хоть Фридка наливала тактично, по половиночке, старик попросился спать.

Фридка его уложила в соседней комнате. И тут Иона ее не узнал. Перед ним стояла не Фридка, а совершенно посторонняя женщина. Не молодая, как показалось ему с налету, а средних лет, даже, может быть, под тридцать пять. И голос у нее стал другой, чем сразу:

– Ну шо солдатик… Ты не думай плохого, Герцык проснется утром – ничего не вспомнит, шо было. Знов пойдет жениха шукать. Кого только он сюда не приводил! Однажды немца пленного завел. Они ш есть и расконвоированные. Строители. Вокзал разбирали, шо осталося. Ой, Господи! И за стол усадил, и выпивал с ним. Тот ему по-немецки, а Герцык по-еврейски. Комедия! Он чего на тебя такую надежду возложил – в первый раз привел еврея, не ошибся. Ты ш еврей?

– Ну еврей, – согласился Иона.

– Знаешь, шо я тебе скажу, если бы он зараз умер, он бы таким счастливым умер, перший сорт.

– Пускай живет, зачем ты его хоронишь? – спросил Иона.

– Он уже похороненный. У него рук почему нет? Потому шо из могилы вылез раненый, когда немцы тут наводили чистоту. Лез-лез, через пять рядов покойников, потом землю разрывал ногтями, а руки простреленные. От спасся – добрые люди выходили, своей жизнью рисковали, между прочим. Теперь без рук. Гангрена и разное такое же. Слава богу, конечно. Там в яме все его – и дочка, и внуки, и жена. Я к нему просто так пристала – без места ходила, из эвакуации в Прилуки явилася, а там меня никто не ждет. Я сюда. На базаре с Герцыком познакомилася. Он сначала хотел со мной жить как муж, но не получилося. Дак у него цель: выдать меня замуж. От, с полгода еврея шукал. Нашел-таки.

Фрида налила еще:

– У меня мужа никогда не было. Я ш некрасивая. А теперь хто на меня посмотрит? Он сколько девушек, как лялечки! И молоденькие. А мужчин мало. А я, в чем дело самое обидное, точно знаю, шо и как. Если б я не знала, а так образование давит. Я спецкурсы родовспоможения прошла до войны.

Фридка выпила, откусила большой кусок хлеба:

– Поешь, поешь. Ты не думай, я не гулящая. Я ни с кем не была. Герцыку говорила, а не была. Мне удовольствие ни к чему. Мне не для того… Выпей, выпей, Ёничка, помяни своих. А то Герцык лехаим провозгласил. Ну дак сумасшедшему можно и лехаим устроить. А мы ш с тобой нормальные люди. Мы за упокой и выпьем, и покушаем.

И выпили, и покушали.

Иона остался с Фридой.

Герцык радовался и все спрашивал про внуков, когда ждать, чтобы не прозевать. Но вышло вроде прозевал. Не дождался – умер.

Фрида сказала над могилой:

– Спи спокойно, дорогой Герцык. А мы за тебя поживем.

И все. И весь кадиш.

Жили Иона с Фридой мирно. Так на Лисковице и жили, на улице Тихой.

Состав населения потихоньку менялся, из бывшего еврейского пункта улица получилась сильно интернациональной. При немцах освободилось полно домов, особенно в этом районе. Хотя некоторые евреи из эвакуации вернулись. К тому же разные не местные явились к родственникам искать счастья и покоя, пристраивали с разных сторон кто халабуду черт-те из чего, а кто верандочку из ящичных досок, прикроют со всех сторон – и ладно. Даже на зависть.

Иону на улице уважали, а Фриду побаивались. Особенно женщины. Говорили, что она странная, так как разговаривает исключительно с мужчинами – и все о детях. Интересуется про детское здоровье, про то, какие планы на будущее: еще намерен рожать или на достигнутом остановится. Сначала считали, у нее такие шутки – согласно специальности. Потом вообще перестали с ней говорить. А женщины так прямо крутили пальцами у виска:

– Против поведения ничего нельзя сказать, а по словам – дура и дура. Мишугене. Сумасшедшая.

Фрида знала, конечно, общее мнение.

– Я, Ёничка, выше этих положений, когда люди друг друга судят. Нихто ничего не знает, а судит от всей души. Я плюю, Ёничка. И ты плюй. Нам надо жить, а не слухать всех подряд.

Иона, со всей своей силой, при Фридке оказался заколдован. Она его почти что не отпускала из дому. Чуть высунется на улицу – сразу: “Ты куда, Ёнька? Ты зачем, муженек?”

У Фриды специальность доходная – повитуха. Так что без куска хлеба не сидели.

Ёня к жене приступит:

– Дай и мне плечи развернуть!

Фрида его рукой осаживает:

– Сиди дома. Мы не голодные, шоб ты работал. Набирайся силы. На тебе ш нет живого места. Ты в долговременном отпуске по ранениям.

Особенно Фридка любила рассказывать, как ребеночек завязывается в животе, как растет там и как потом она его освобождает – санпросвет на дому. Ну, а когда выпьет, чуть-чуть, полстакана, тогда говорит:

– Тут же ш все от меня зависит. Как я ребеночка достану, такая у него и жизнь будет. Я на Бога не надеюсь и никому не советую. И ты, Ёнька, пока со мной – будешь жить. А без меня – дак я подумаю.

Году в сорок шестом, в конце зимы, объявился вроде зять Герцыка – Суня. Самуил. Заявил, что он и есть пропавший без вести на фронтах Великой Отечественной, а это его родное гнездо, и чтобы все сию минуту выметались вон.

Иона его легонько встряхнул, приводя в чувство, и стал объяснять, что они тут живут семьей и обихаживали Герцыка как родного до последней минуты.

Самуил артачился:

– Вы посторонние, а я пострадавший со всех сторон. Все родные погибли, теперь посторонние выставляют на мороз. Не двинусь с места! Буду вам глаза колоть таким образом!

Тут приступила Фрида:

– Вы, – говорит, – уважаемый Самуил, с дороги, весь в нервах, мы вас понимаем. Мы и сами в таком же положении. Мы вас каждую минуту ждали. И вот вы наконец-то явились. И мы так рады, так рады, шо не знаем, как вам угодить, шобы все было добре.

Самуил успокоился, смягчился. Смотрит на Фриду, руки ей целует:

– Фридочка! Как вы на мою покойную жену похожи! От всей души вас благодарю! Вы мне такую радость доставили своим приемом!

Фрида Ионе шепчет:

– Отойди от него! Я сама улажу дело.

И уладила. Стали они жить одной семьей.

Мужчины для заработка вместе кололи дрова по соседям, заделывали крыши.

Вся улица судачит: у Фриды два мужа. Толька Иона ничего не знает. Беседует по душам с Самуилом, тот воевал в пехоте.

Однажды Самуил говорит:

– Ты, Ёнька, даром что орденоносец, ты жизни не видел из своего танка. Запросто мог сгореть, а смерти своей в лицо не увидел бы – ты ж за броней. А я ей все время в глаза смотрел. И тут ты меня никогда не догонишь на веки веков. Твои ордена-медали надо бы на танк вешать, а не тебе на грудь. А мои медали мне через шкуру к самим костям прибитые.

Иона ему:

– Ну и допустим даже так. Зато ты теперь навек смертью своей напуганный. А я непуганый, – и запел во все горло: – Броня крепка, и танки наши быстры!

Противоречие у них имелось, но неглубокое: просто Иона был очень молодой, а Суня сильно наоборот.

А Фрида то Ионе поддакнет, то Самуилу, никогда не ясно, на какой она стороне окончательно: вроде на качельках качается. То туда, то сюда. А сама думает про свое.

Иона к ней с нежностями, а она:

– Сегодня все впустую, не надо.

Когда ей в голову стукнет, сама зовет:

– Ёничка, милый, иди ко мне ложись.

Ну, когда Фрида родила девочку – даже Иона прозрел. Вылитая Сунька в женском роде.

Он к Фриде:

– Ну и сука же ты, Фридка! Это ради жилья? Да мы бы с тобой новый дом построили, хоть из травы, хоть какой. Как ты на такое пошла?

А Фрида гладит его по голове:

– Ничего ты не понимаешь, Ёничка. Ни капельки не понимаешь. Мне ш на дом наплювать. Мне на все наплювать. Мне только на деток не наплювать. И на тех, что есть, и на тех, что будут у меня. А от тебя, от Суньки, от третьего кого – мое не дело. Моя забота – рожать.

– И что, все равно, от кого рожать? – Иона задал такой глупый вопрос от бессилия. А задал – так и получил:

– Нет. Я ш с разбором. Если б без разбора – ждала бы я тебя! Сам подумай головой своей оставшейся! Тебе сколько лет минус на войну? А мне сколько? Почти сорок. Это для женщины под завязку. Может, ты мне ребенка еще пять лет собирался бы сделать. А тут сразу… Мы с тобой по разному времени живем: ты по годикам, а я по хвилиночкам.

Сложил в уме Ёня все слова и поступки, которые он видел от Фриды за два с лишним года, и решил: надо бежать. В голове как бы представилось, что он сам во Фридкиной утробе находится и наружу не может выбраться. Ищет люк – а люка нет.

Расставались с Фридой легко. Попрощались у калитки. У Фриды запеленутая девочка на руках.

Иона пожал Фриде свободную руку. Пошел по улице у всех на виду – с тем же сидором, с которым его когда-то Герцык препроводил к Фриде. В мешке – кроме барахла, цейссовский бинокль и боевые награды.