Николай Павленко - Петр II

• Название: Петр II
• Автор: Николай Павленко
• Жанр: Биографии и Мемуары

Внук Петра Великого и сын царевича Алексея, Петр II (1715–1730) вступил на императорский трон, когда ему не исполнилось еще двенадцати лет, а умер, не достигнув пятнадцатилетнего возраста. Взбалмошный и капризный, не по годам развитый физически, он изведал в столь юном возрасте почти все прелести и пороки взрослого мира. О судьбе царя-отрока, о людях, окружавших трон, а также о жизни страны в годы его короткого царствования рассказывает в своей новой книге старейший автор серии «Жизнь замечательных людей», выдающийся русский историк и признанный классик историко-биографического жанра Николай Иванович Павленко.

Книга издается к 90-летию автора.

---

«Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал, и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему, но наконец, обольстя меня и заклинаясь Богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано не токмо междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных, чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!

Того ради посылаю тебе ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно, а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине. К тому помяни, что я все не насильством тебе делал, а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться? Что хотел, то б сделал».[7]

Мы не знаем, сколь продолжительным было свидание и какие монологи произносил Толстой. Бесспорно одно: Петр Андреевич, руководствуясь инструкцией, пытался воздействовать на Алексея Петровича и ласками, и угрозой, и, наконец, уговорами. Все старания, однако, оказались бесплодными. Царевич испуганно молчал.

Следующая встреча состоялась через два дня, 28 сентября. Ее результаты тоже были неутешительными. И все же состояние шока у царевича миновало, и он заговорил. Обдумав содержание письма отца и обещания Толстого, на которые тот, естественно, не скупился, Алексей наотрез отказался вернуться в Россию: «Возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное лицо явиться не безстрашно; а почему не смею возвратиться, о том письменно донесу протектору моему, его цесарскому величеству».

После того как ласки не подействовали. Толстой перешел к языку угроз. Он заявил, что царь не удовлетворится до тех пор, пока не получит его живым или мертвым. Чтобы вернуть блудного сына в лоно семьи, отец не остановится и перед военными действиями. О себе Петр Андреевич сказал, что не уедет из Неаполя и будет следовать за царевичем повсюду, куда бы тот ни отправился, до тех пор, пока не доставит его отцу. Последняя угроза, похоже, произвела на царевича неотразимое впечатление. Он позвал Дауна в другую комнату, чтобы спросить, может ли он, царевич, положиться на покровительство императора, ибо не желает возвращаться к отцу. Получив положительный ответ, царевич воспрял духом и заявил собеседникам, что ему надобно время для размышления. 1 октября 1717 года Толстой и Румянцев отправили письмо царю с отчетом о результатах свиданий: «Сколько, государь, можем видеть из слов его, многими разговорами он только время продолжает, а ехать в отечество не хочет, и не думаем, чтобы без крайнего принуждения на то согласился».

У Толстого созрел план, как оказать на царевича «крайнее принуждение», как его «отчаяти», чтобы он согласился на выезд. Для этого он готов был воспользоваться любыми средствами, включая шантаж, запугивание и подкуп. Коварный план Толстого состоял в том, чтобы лишить Алексея уверенности в готовности императора пойти ради него на все, в том числе и на вооруженный конфликт с Петром.

Подкупленный Толстым секретарь графа Дауна, непосредственно общавшийся с царевичем, по заданию Толстого как бы невзначай, мимоходом, но под большим секретом должен был сказать ему, чтобы он не надеялся «на протекцию цесаря, который оружием ево защищать не может при нынешних обстоятельствах, по случаю войны с турками и гишпанцами». Давление на царевича должен был оказать и вице-король. Толстой попросил графа Дауна сообщить Алексею о намерении отобрать у него Евфросинью «для того, чтобы царевич из того увидел, что цесарская протекция ему ненадежна и поступают с ним против ево воли». Наконец, сам Петр Андреевич во время очередной встречи заявил царевичу, что сию минуту получил письмо от царя, в котором тот будто бы писал, что «конечно доставать намерен оружием» своего сына и что русские войска, сосредоточены в Польше, готовые в любой момент перейти границу.

Еще раз Толстой воспользовался дезинформацией, заявив загнанному в угол царевичу, что в Неаполе вот-вот появится сам царь Петр.

Последнее известие полностью сломило волю царевича. Представив себе разъяренное, пышущее гневом лицо родителя, сын утратил всякую способность к сопротивлению и дал согласие возвратиться в Россию. 3 октября 1717 года Толстой и Румянцев извещали Петра: «Его высочество государь царевич Алексей Петрович изволил нам сего числа объявить свое намерение, оставя все прежние противления, повинуется указу вашего величества и к вам в С.-Питербурх едет беспрекословно с нами». Петр получил и письмо от сына, помеченное 4 октября: «Письмо твое, государь, милостивейшее чрез господ Толстого и Румянцева получил, из которого, также из устного мне от них милостивое от тебя, государя, мне всякие милости, недостойному в сем моем своевольном отъезде, будет, буде я возвращуся, прощение… И, надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу и с присланными от тебя, государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, государю, в С.-Питербурх».[8]

Царевич именовал себя в письме «всенижайшим и непотребным рабом и недостойным назваться сыном». Получив письмо, царь еще раз подтвердил обещание простить сына, «в чем, — писал он, — будь весьма надежен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые здесь вам позволяются, о чем он вам объявит». Под «некоторыми желаниями» подразумевалась просьба царевича разрешить ему жениться на Евфросинье, чтобы потом жить частным лицом в деревне. Об этом Петр извещал Толстого — оба желания сына он готов удовлетворить: будет разрешено «жениться на той девке, которая у него, также, чтобы ему жить в своих деревнях».[9]

На родину, однако, царевич возвращался без «той девки» — Евфросинья была беременна, и отец будущего ребенка решил, что ей безопаснее ехать по более благоустроенным дорогам, чем те, по которым катилась его карета навстречу гибели.

Сохранилось несколько писем царевича, адресованных возлюбленной, — они наполнены нежной о ней заботой. Само обращение близко по форме к обращению Петра к Екатерине: «Матушка моя, друг мой сердешный, Афросиньюшка». Не менее трогательные слова и советы можно обнаружить в содержании писем: «А дорогою себя береги, поезжай в летиге, не спеша, понеже в Тирольских горах дорога камениста, сама ты знаешь. А где захочешь — отдыхай. Не смотри на расход денежной: хотя и много издержишь, мне твое здоровье лучше всего. А здесь, в Инсбруке, или где инде купи коляску хорошую покойную». Слепую веру в привязанность Евфросиньи к себе иллюстрирует и другое письмо царевича: «Не печалься, друг мой, для Бога». «Маменька, друг мой! По рецепту дохтурову вели лекарство сделать в Венеции, а рецепт возьми к себе опять. А буде в Венеции не умеют так же, как и в Болонии, то в немецкой земле в каком-нибудь большом городе вели оное лекарство сделать, чтобы тебе в дороге без лекарства не быть».

Евфросинья, видимо, не питала взаимных чувств к царевичу и руководствовалась в своем отношении к нему примитивным расчетом — крепостной девице было лестно иметь любовником царевича, обещавшего взять ее в жены. Надо полагать, она мечтала о том, чтобы повторить судьбу Екатерины Алексеевны — возлюбленной Петра, ставшей его женой. Финка из крестьянской челяди учителя царевича Вяземского, она, кажется, не обладала даже привлекательной внешностью. «А была та девка росту высокого, собою дюжа, толстогубая, волосом рыжая, — описывает ее современник, — и все дивилися, как пришлось царевичу такую скаредную чухонку любить и так постоянно с нею в обращении пребывать».[10] Когда в Неаполь прибыли Толстой и Румянцев, Евфросинья быстро сообразила, какой опасности подвергает свою жизнь, связывая свою судьбу с царевичем, и за обещание Толстого женить на ней своего младшего сына (обещание конечно же невыполнимое!) стала усердно помогать Петру Андреевичу. Во время следствия Евфросинья показывала: «А когда господин Толстой приехал в Неаполь и царевич хотел из цесарской протекции уехать к папе Римскому, но я его удержала». Не случайно Толстой снизошел до отправки письма к ней из Твери: он извещал ее о прибытии «в свое отечество государя-царевича» и завершил послание фразой: «Все так исправилось, как вы желали». Истолковать эту фразу можно только так, что Евфросинья желала возвращения царевича в Москву.

Царевич выехал из Неаполя 14 октября 1717 года, а прибыл в пригород Москвы поздно вечером 31 января следующего года. Нет нужды описывать дорожные происшествия и препятствия, чинимые австрийскими властями. Ловкому Толстому удалось успешно преодолеть их — в Москву он доставил беглеца живым и здоровым.