Анатолий Отян - Всё Что Есть Испытаем На Свете

• Название: Всё Что Есть Испытаем На Свете
• Автор: Анатолий Отян
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга будет рассказывать о моей учёбе в техникуме и институте, службе в ВДВ, но, главное, в моём повествования будет рассказ о моих занятиях парашютным спортом, о парашютистах, людях бывших рядом со мной, немного о моей работе. Торопиться я не буду, постараюсь рассказать о самых интересных эпизодах своей жизни, своих парашютных делах. Я всё время откладываю эту тему, боясь быть неинтересным и непонятым читателями, не связанными с парашютным спортом. Там много специальных понятий, названий, которые можно и нужно вставлять в учебник по парашютной подготовке, коим эта книга не является. Но я постараюсь передать свои эмоции, своё состояние до, во время и после прыжка.

Поделиться своими воспоминаниями о людях, хороших и не очень (в моём восприятии). Поэтому не судите меня строго, и хотя мне хочется чтобы людям понравилась книга, если не нравится, не читайте.

---

А во-вторых, результат был феноменальный для того времени. Не помню точно, но где-то в районе двух метров от центра. Судьи, во главе с Зюзей, тщательно замеряли результат, и Банников сразу же одел уложенный заранее второй парашют и пошёл в самолёт для выполнения второго прыжка. В то время рекорды на точность приземления регистрировались по среднему результату из двух прыжков, потому что один прыжок может быть случайным высоким результатом.

Так, на Первом чемпионате Вооружённых сил СССР в 1960 году, пристрелочный парашютист на круглом куполе Д-1, который, неуправляем, приземлился в центре круга, так что если бы засчитывали по одному прыжку, то можно было бы считать рекордом, а это заслуга пилотов, идеально рассчитавших точку выброски, и, как минимум, десяток, а то и больше совпадений, приведшим к такому результату.

Думаю, что если заложить все необходимые параметры в компьютер, и посчитать возможную вероятность такого прыжка, то в результате была бы цифра не меньше, чем с десятком нолей.

Самолёт поднялся на необходимую высоту, убрал газ, и мы увидели, как парашютист отделился от самолёта, купол начал раскрываться, но как-то очень быстро и неровно. В момент полного раскрытия мы услышали короткий вскрик, и поза парашютиста была не такой, как обычно. Владимир Лебедев сказал: "Что-то там с Павлом случилось".

Но как и в первом прыжке работа его под куполом была безукоризненна, только одна нога была странно отставлена чуть в сторону и вытянута вперёд. "Что-то у Павла с ногой", – опять сказал

Лебедев. Банников приземлился на одну ногу и упал набок. Он показал на ногу. Его осторожно разули и увидели, что нога уже опухла.

Несмотря на боль, он спросил у судей результат и сказал: "Хорошо хоть рекорд есть, недаром..ой, осторожней!". С него сняли парашют и барограф. Барограф- прибор, показывающий соотношение высоты к прошедшему времени. Он устанавливался по требованию ФАИ при рекордных попытках. Когда посмотрели барограмму, то увидели, что во время второго прыжка, при отделении от самолёта было несколько лишних штрихов. Это произошло от сильного динамического удара в момент раскрытия парашюта..

Банникова все поздравили с рекордом, врач наложил ему шину и отправили к травматологу. Перелома не оказалось, но были растяжения и порывы связок. Некоторое время он не прыгал, а затем всё продолжалось. как и раньше. Полёты, прыжки, тренировки. Мы, свидетели установления рекорда, были потрясены мужеством человека, не взирающего на боль, управлять парашютом, да как управлять!

Поверьте мне, я знаю что говорю, я сам не раз травмировался на земле и в воздухе, но быть адекватным этому поступку я не сумел бы.

Приехав с аэродрома домой, я сел и написал статью в газету

"Комсомольская правда", в которой рассказал о мужестве П.А. Банникова.

Однако статью не напечатали, и через несколько дней пришёл ответ из Москвы, что рекорд не зарегистрирован из-за тех лишних штрихов на барометре. Я не раз потом видел, как во время рекордных попыток всячески манипулировали с барографами, но только не в Кировограде.

Никому, и в том числе Зюзе, не могло придти в голову делать такой хоть маленький подлог.

В 1958 году в Москве, когда мы с Банниковым были на всесоюзных соревнованиях, он мне сказал: "Саша Дунаев, занимающийся регистрацией рекордов в Центральном аэроклубе, пожалел о том, что была такая барограмма, и что жалко, что рекорд нельзя было зарегистрировать, тем более что я повредил ногу. И откуда они узнали?"

Я не сказал, что писал в "Комсомолку", боясь получить по шее, и только через 50 лет признаюсь об этом.

Но, к сожалению. "ничто на земле не проходит бесследно". В прошлом году Павлу Алексеевичу ампутировали ту, травмированную ногу.

Мы тогда очень мало прыгали.

Во-первых, разрешалось в день делать только один прыжок.

Во-вторых, из-за отсутствия более мощных и вместительных самолётов не хватало стартового времени прыгнуть всем. Я не пропускал ни одного прыжкового дня, помогал инструкторам укладывать парашюты для перворазников, а это была большая работа и больше чем я никто из спортсменов в аэроклубе не торчал. Чуть меньше чем я, прыгал в те годы Боря Чижов. Сегодня взял книжку учёта парашютных прыжков и увидел, что первых три года я сделал 13, 18, 20 прыжков соответственно. Причём 3 прыжка из 20 в 1955 году на республиканских соревнованиях. Это очень и очень мало. Для стабильного свободного падения надо было как-то тренироваться, времени падения при совершении прыжков было явно недостаточно. Поэтому искали в те годы любую форму тренировок. Ложились животом на землю и представляли себя в воздухе, выполняя руками и ногами нехитрые движения, потому что тогда нужно было просто стабильно падать. И только в 1958 году появилось требование на соревнованиях выполнять различные акробатические фигуры. И когда ехали на аэродром и с аэродрома, и водитель ехал быстро, становились в кузове лицом против ветра и ловили ладонями набегающий ветер, представляя свободное падение.

Ещё в машине занимались мы устным отсчётом времени. Держали в руке секундомер, и не глядя на него, считали: "двадцать один, двадцать два…, двадцать девять, тридцать", – и выключали секундомер. После этого кто-то спрашивал: "А что говорил Лебедев, когда ты считал?". Надо было ответить. Или говорили порядок определённых движений, которые нужно делать и считать. То есть, счёт нужно было вести во что бы-то ни стало. Я добился того, что на 30 секунд ошибка была 0,1-0,2 секунды. Всё это делалось для того, чтобы не затягивали свободное падение. А секундомеров было мало и их не доверяли новичкам. Но доходило и до абсурда. Я уже упоминал об этом, чуть позже расскажу подробней.

После третьего курса техникума нас послали на прохождение практики в Кривой Рог.

Я ещё с первого курса дружил с Володей Золотарёвым, с ним мы и отправились на практику.

Добирались мы поездом, с пересадкой в Дебальцево. Чтобы попасть на поезд, отходящий через несколько минут, нам пришлось бегать по рельсам, подлезать под вагонами, что было очень опасно, наконец мы приехали. Центр города был уже отстроен и был таким же, как и вначале девяностых, только внутри круга, который является развязкой дорог, стоял а скульптура Сталина, а потом стоял танк. Вообще, в годы правления Брежнева появилась мания везде, где только можно, устанавливать памятники из танков а также из самолётов. Только, если танки Т-34 и ИС в качестве памятников на Украине, где такие танки воевали, понятны, то реактивные самолёты МиГ-15, воевавшие в Корее, совсем, на мой взгляд, были некстати. Давно не был на Украине, и думаю, что самолёты из-за дороговизны алюминия, ободрали на металлолом.

Добирались мы поездом, с пересадкой в Дебальцево. Чтобы попасть на поезд, отходящий через несколько минут, нам пришлось бегать по рельсам, подлезать под вагонами, что было очень опасно, наконец мы приехали. Центр города был уже отстроен и был таким же, как и вначале девяностых, только внутри круга, который является развязкой дорог, стоял а скульптура Сталина, а потом стоял танк. Вообще, в годы правления Брежнева появилась мания везде, где только можно, устанавливать памятники из танков а также из самолётов. Только, если танки Т-34 и ИС в качестве памятников на Украине, где такие танки воевали, понятны, то реактивные самолёты МиГ-15, воевавшие в Корее, совсем, на мой взгляд, были некстати. Давно не был на Украине, и думаю, что самолёты из-за дороговизны алюминия, ободрали на металлолом.

Там же в центре, рядом с горсоветом, находился трест

Криворожстрой, где нас распределили по строительным управлениям на практику.

Мы с Володей получили назначение на рудник им. Кагановича (один из сталинских соратников) И жили там в общежитии. Стройка, на которую прикрепили меня, находилась недалеко, на руднике "Гвардия".

Это была обогатительная фабрика. Там был одноглазый прораб, которому я был совершенно не нужен, и он разрешил мне пойти работать на пилораму, в качестве рабочего.

Пилорамный цех представлял собой деревянный навес, в котором была установлена немецкая пилорама выпуска 1888год. Мне цифры легко запоминаются, особенно такие выразительные. Для примера сообщу вам, что памятник Богдану Хмельницкому в Киеве был установлен в том же году.

Думаю, что эта пилорама была вывезена из Германии после войны.

Тогда в СССР вывозили из Германии всё, что глаза видели. Солдаты и младшие офицеры привозили, что могло поместиться в вещмешках и немецких чемоданах от порнографических карт, мыла, иголок, дамского белья до аккордеонов. Их жёны и невесты ходили в немецких ночных сорочках, думая, что это вечерние платья. Старшие офицеры уже вывозили покрупнее: одежду, ковры, мебель, пианино, рояли, картины и многое другое. Они, их жёны и дети, хорошо и дорого одевались и жили среди роскошной обстановки, пользуясь наружным, общим, грязным туалетом.

Государство вывозило оборудование, автомобили, целые заводы, которые работают до сих пор. Так, ещё в восьмидесятых годах на кирпичном заводе в селе Васино под Знаменкой, работали пресса для штамповки кирпича немецкой фирмы "Dorsten", выпущенные ещё в начале века, а громадный отвальный мост пролежал без дела более тридцати лет, пока его не смонтировали в Морозовском разрезе под Александрией для добычи бурого угля и на весь Союз по телевидению с гордостью объявили, что это самый- самый и очень- очень, и что теперь мы много-много будем иметь бурого угля,. засоряющего наши реки своим песком (Ингул был засорён песком из бурого угля, который сбрасывала в него электростанция, превратив в речку- вонючку)