Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

• Название: Ничего, кроме настоящего
• Автор: Андрей Голяк
• Жанр: Современная проза

---

Анфиса Тихоновна и Мыкола Степанович! Перед лицом господа нашего

Иисуса Христа прошу у вас руки вашей дочери Натальи! Обязуюсь быть ей верным супругом, обеспечить её счастье на протяжении всей долгой жизни и обещаю помереть с ней в один день.

Татка толкнула меня локтем в бок. Похоже, она заподозрила меня в скоморошестве и давала понять, что приколы в такой исторический момент явно неуместны. Я же, как существо крайне легкомысленное, считаю их уместными всегда и везде. Иногда на этой почве у меня возникают конфликты с окружающим миром. Поэтому, чтобы не вызывать нежелательных эксцессов, я постарался быть серьёзным и благообразным.

Мы всем кагалом уселись за стол, заваленный ништяками и приятно украшенный бутылками с шампанским и армянским коньяком. Выпили по первой и затеяли долгий и содержательный разговор. Будущий тесть для проформы поинтересовался источниками моих доходов. Ну, отмочил!

Какие могут быть у меня доходы, окромя жиденькой степухи и чрезвычайно редких гонораров с концертов? Надежды на лучшую жизнь, естественно, в расчёт не берутся. Но я стал вдохновенно разглагольствовать о том, как старательно я изучаю свою специальность, как я надеюсь на открытие маленького бизнеса в недалёком будущем, ну и всякое такое. Надеюсь, что мне всё равно никто не поверил – настолько пошло всё это звучало.

– Мгм! – Мыкола Степанович взъерошил волосы, – а что с твоей музыкой? Когда ты планируешь взяться за ум?

– Что вы подразумеваете под выражением "взяться за ум"?

– Я имею в виду, когда ты перестанешь тратить своё время на это абсолютно бесперспективное обезьянничанье на сцене?

Спокойно, Ипполит, спокойно! Главное не лезть в бутылку! Помягче с ними, не забывай, что они зависимы от своего образа мышления, стиля жизни… Для них идеал семьи – спокойная тихая заводь, где радостно квакают лягушки и мирно дремлют кувшинки.

– Не беспокойтесь, музыка – это у меня возрастное. Я её перерасту как подростковые прыщи и мутацию голоса. Не отрицайте, что сопливой юности свойственно заблуждаться. На то и жизнь дана, чтобы умнеть с каждым днём. Я чувствую, что мои мозги уже на грани просветления.

Ещё немножко, и я подамся в зажиточные бюргеры – то есть, ринусь накапливать частную собственность. Ну, сервизы там всякие, пупсики фарфоровые, бархатные занавески и всё такое…

Татка с изумлением следила за тем, как я мудрствовал и выпендривался перед её "родоками". Но у неё не было ни малейшего повода одёрнуть меня – с точки зрения родителей, я вещал абсолютно правильные вещи.

– А жить где собираетесь? – поинтересовалась Анфиса Тихоновна.

Я, было, замялся, но тут меня выручила Татка:

– Жить мы будем здесь, – твёрдо заявила она, – места хватит на всех! И на нас, и на старшее поколение.

Старшее поколение ничего против не имело, и мы взялись обсужать детали предстоящего торжества. Когда, где, как и так далее. Под разговор мы, не спеша, выпивали и закусывали. Я перехватил тревожный наташин взгляд, которым она сопроводила очередную выпитую мной рюмку коньяку. Ага, как же! Я ведь в данный момент старательно и целеустремлённо разрушаю образ скромного мальчика, который

"совершенно не пьёт". Я покосился на бутылку и отметил, что мы её уже прикончили на двоих с предполагаемым тестем – делать детское лицо было поздно. Хорошо, что вовремя спохватился – после второй бутылки им было впору задуматься о наиболее вероятном будущем столь резво поглощающего коньяк зятя и сделать соответствующие выводы.

Теперь мне оставалось тихонько сделать вид, что ничего не произошло (а ничего, собственно, и не произошло) и поддерживать разговор, отказываясь от дальнейших предложений со стороны Мыколы

Степановича "продолжить".

В конце концов, мы все дружно встали из-за стола по команде

Анфисы Тихоновны. Она пошепталась с мужем, и мне было торжественно объявлено, что мы, божией милостию Николай Второй с супружницей, даём согласие на твой брак с дочерью нашей и будьте благословенны ныне и присно и вовеки веков аминь! Мне оставалось только благодарно раскланиваться и смахивать слёзы умиления.

Впрочем, резонов для особой радости было мало. Я видел, что моя особа внушает таткиным родителям сильнейшие подозрения – уж больно смахивал я на шалопая. Не о таком зяте мечтали они долгими зимними вечерами. Они предпочли бы солидного человечка лет тридцати, с небольшим брюшком (символ благополучия), солидным кошельком и обеспеченной карьерой. А вид моей рок-н-рольной фигуры, пусть и закамуфлированной костюмом, не позволял надеяться на тихое уютное семейное счастье для своей дочери. От меня веяло беспокойством, тощим кошельком и неприятностями.

Но ничего изменить они не могли. С Наташей проводились профилактические беседы на тему: "Преимущества браков по расчёту и недостатки браков по любви", но она игнорировала все аргументы. Её сестра Таня предложила нам не расписываться, а пожить для начала в гражданском браке, но тут встали на дыбы "предки". Отношения, не освящённые штампом в паспорте, в их глазах именовались тривиальным развратом. Получилась вилка, из которой имелся только один выход.

И всё покатилось само собой. Через недельку мы с Таткой свели наши "старшие поколения", на этот раз на моей территории. Были обсуждены все нюансы свадебного торжества и расставлены все точки над Ё. Отцы наши напились взюзю, скрепив тем самым предстоящий союз семейств. Оставалось только занести заявление в ЗАГС, явиться туда в назначенный день и дать заковать себя в "цепи Гименея". Я превратился в жениха, а Татка – в невесту. В оном состоянии мы и дохаживали свои последние "вольные" деньки.

Мои родители ничего против моей женитьбы не имели. Батя, конечно, был недоволен, что я "сдался" так быстро, но отговаривать меня не стал. Он только спросил меня:

– Ты себе представляешь, каково забираться в холодильник в чужом доме?

Я ответил в том смысле, что никогда, мол, не задумывался над столь тонкими материями.

– А ты задумайся, – хмуро посоветовал родитель, – потом поздно будет.

Папашин совет я полностью проигнорировал, решив не отвлекаться на чепуху. В мире есть вещи поважнее чужих холодильников, и я предпочитал думать о них. Всему, как говорится, своё время.

ГЛАВА 4

Ы-ы-ых! Настроение – боевитое! Где-то я слышал такой эпитет

"боевитое"! Не "боевое", а именно "боевитое"! В этом слове мне слышались намёки на готовность к битве!

Тэ-э-кс! Лёгкий мандражец? Ничего, фигня, освежает! Тоже мне, словечко – "мандр-р-р-р-раж"! От зубов отскакивает, пёс его забери!

Нер-р-р-рвишки! Что у нас с нер-р-р-рвишками? Звенят, милостивый государь! Звенят, издавая ноту "ля" первой октавы!

Настроевич – на "ять"! Я на боевом взводе как пистолет системы

"маузер" в руках грозного комиссара! И-и-и-их-ха! Оттянемся сегодня в полный рост! Черти бы его миловали, этот фестиваль! Ни перед одним концертом у меня так организьмы не потрухивало, как перед этой самой

"Рутой".

– Че-е-ервону руту не шука-а-ай вечорами! – напевал я, постукивая зубами и натягивая джинсы. Та-а-ак, рубашечку… Хаерочек расчесать!

Всё, торпедные аппараты "товьсь"! Пошёл, родимый!

Подгоняемый мандражными пузырьками, сотрясавшими мой организм, я вылетел из дому, как пробка из бутылки, и моментально наткнулся на

Пашу, выходившего из своего подъезда. Он, как обычно, своего волнения не показывал. Крепился.

Мы посмотрели друг на друга и одновременно произнесли только одно слово. Что вы подумали? Вы подумали, что мы сказали друг другу:

"Привет"? Я бы тоже так подумал, если бы речь шла о ком-нибудь другом. Но, нет! Не тот фасон! Смерив друг друга долгим взглядом, мы хором сказали: "Пиздец"!

Это одно-единственное словечко должно было означать всю гамму чувств, взбалтывавших наши молодые внутренности. Оно должно было означать примерно следующее:

– Здорово приятель круто выглядишь я совсем извёлся из-за этого фестиваля но мы так взлабнём что публика в зале усохнет от восторга!

Бля буду!

Всё это казалось настолько очевидным, что не требовало отдельных пояснений и поместилось в коротеньком словечке. Не произнося больше ничего, мы направились туда, где должно было иметь место мероприятие.

Возле входа уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу наша ритм-секция. А рядом гордо стоял гитарный комбик3. Палыч поймал мой вопросительный взгляд и пояснил:

– Хрен его знает, будет ли возможность по-человечески настроиться на сцене. Народу – море! Давка, стоны, трагедия на Марсовом поле. А мы ни от кого не зависим. В любой момент за сценой можно включиться и настроиться.

– Стратег! – восторгнулся я. – Генералиссимус ты наш, Сталин с хаером, Жанна д'Арк мущинского роду!

– Ладно, ладно, идём вовнутрь, – поторопил нас Паша, – мы третьи по списку.

Проникнув в помещение, мы обнаружили, что народу действительно море. Холл кишел живописными волосатыми личностями самого разнообразного пошиба. Мой взгляд потерялся в косухах, банданах, хаерах, кофрах, феньках и прочих рок-атрибутах. С маек на меня злобно скалились всевозможные чудища, Кинги Даймонды, Горбачёвы и прочая хренотень. Барабанщики, словно мамаши младенцев, гордо несли педали, железо и дробники. Гитаристы свысока высматривали в толпе конкурентов. Тусовка была представлена целым водоворотом музыкальных течений: от злобных хмурых металлюг до хипповатых арт-рокеров и испитых блюзменов. Было на что посмотреть.