Марина Цветаева - Письма. Часть 2

• Название: Письма. Часть 2
• Автор: Марина Цветаева
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Итак — терпите. Живите у себя auf der Höhe (как я: — in der Höhlе)[1966] — прорывайтесь эпизодическими „счастьями“, „жизнью“, — пусть это будут побывки, plongeons[1967] — наглатывайтесь, нахватывайтесь — и возвращайтесь — в себя.

Но есть еще одно: Вы же с людьми, да еще с больными — любите их. Не все ведь — счастливые и любимые. Это — тоже занятие. Вы скажете: им я не нужен, — ну, м. б. не Вы (весь) нужны — а Ваша рука, улыбка, привет, просто — взгляд. Это страшно держит на поверхности жизни. Больные — ведь все дети, все — невинные, и тут уж никакого греха денег и т. д. — нет, они — все неимущие. Помню, когда Мура оперировали — я полюбила всю его палату, и на третий день приходила уже ко всем, п. ч. мне было бы стыдно делить на своего и не-своих, п. ч. этого деления во мне — не было, п. ч. меня вообще не было, я ее оставляла за порогом, и часто — за порогом — не находила. И мое горе было, увозя Мура, что я не могу больше к ним ходить — на следующий день увозила его на Юг, в train de vacances.[1968] Конечно, будучи больным, м. б. трудно их любить, п. ч. нет вины здоровья, тогда вспомните, что Бог Вам дал — душу живу, тогда как им — только больные тела.

_______

О роде Вашего поэтического дара — в другой раз. Пока же — скажу: у Вас аскетический дар. Служебный. Затворнический.

Бог Вам дал дар и — к нему — затвор.

________

— Мой друг, письмо из Аннемасса, только что. Вот — отрывок: „…Ваше сообщение душевно нас порадовало и ждем Вас с глубокоуважаемой М<ариной> И<вановной> у нас в наступающее воскресенье 13-го сентября — к часу — обязательно к обеду — простому деревенскому — но от всей души…Прилагаю маршрут: правда, он уступает по точности и по количеству стрелок и крестиков тому, к<отор>ым снабжал М<арину> И<вановну> Андрей Белый, поджидая ее в Цоссене… (Подробный внимательный старческий маршрут).

…Сегодня же напишу моему старому другу 30-летней давности Вл<адимиру> Вл<адимировичу> Муравьеву-Апостолу, а завтра повидаю Федора Степановича Гонг-Оглуева[1969] (NB! совершенный Гоголь). Словом, вопрос будет двинут.

Разумеется, перспективы для пушкинского Комитета весьма соблазнительные, несмотря на то, что в Феврале М<арину> И<вановну> уже законтрактовали“.[1970]

(NB! оцените деликатность и хитроумие моей приятельницы: я, не зная, что Вы в ноябре будете в П<ариже> и стрóя на Вашем цело-зимнем Leysin'e, сразу сказала ей, что хорошо бы — еще в 1936 г., чтобы мне не покупать нового загр<аничного> паспорта — а она дело изложила — тáк, чем, конечно, повысила мою, для швейцарцев, стóимость.)

— Словом, дружочек, завтра еду к тому господину на целый день — и совсем не знаю, что ему говорить — до того запуталась с нашими aller-et-retour'aми (голова болит с тех пор, т. е. второй день, и именно от этого: я совсем не умею жить). А не лучше ли действительно — в феврале, на пушкинское поминание, а Вы — в Париж — в ноябре. П. ч. тогда у нас будет перспектива — ещё-встречи, и промежуток уж не такой большой — 2, 21/2 месяца. Как жаль. что я так сразу в Ваш сплошной зимний Leysin поверила, но м. б. еще исправимо?

Словом, жду точного отчета. Постараюсь завтра окончательно не связываться. Умоляю ответить мне что-нибудь разумное, здраво-смысленное, совершенно со стороны — если умеете. (Я — не.)

Устала — и давно уже нет папирос — сосу пустую соску мундштука, удивляясь, что ни — че — го. Я уже недели 2 как ничего не делаю, ибо когда я Вам письма не пишу — я его думаю. Но это скоро кончится — п. ч. скоро — домой, а дома проснется — совесть — и здравый смысл: чтб я буду делать на пушкинских вечерах? Весь мой расчет (для Бельгии и Швейцарии) на прозу: Мой Пушкин. А её и первой строки нет. Мне нужно будет временно из нас выключиться. Но это — потом. Пока я здесь — будет так.

Обнимаю Вас

МЦ

12-го сентября 1936 г., суббота

Château d'Arcine. (вчера — ошиблась)

…У меня так мало дней осталось — Ваших: почти ничего — и из этого ничего еще весь завтрашний день уйдет на того гоголевского — и даже державинского — старика. (А нынче жена написала — ответно — подтвердить приглашение.) До отъезда постараюсь успеть переписать Вам все из моей с<ен>-пьерской „хроники“, не вошедшее в письма и Вам по праву принадлежащее. И, хотя Вы ничем не отозвались на стихи, переписать и отослать Вам другие.

Но боюсь — тáк, как всё это время, мне уже отсюда Вам нé будет писаться — п. ч. нынче наконец решила, и вслух объявила — дату, и уже всё считанное.

Вчера я поднялась на 1600 метров высоты, т. е. на 1100 от С<ен>-Пьера и оттуда еще раз прощалась с Вами. Вообще, эти дни будут — сплошная растрава. Теперь Вы м. б. понимаете мой — как будто бы гадательный и даже ошибочный — стих:

Терзание! Ни берегов, ни вех…
Да, ибо утверждаю, в счете сбившись,
Что я в тебе утрачиваю — всех,
Когда-либо и где-либо небывших,[1971]

т. е. всех, когда-либо и где-либо отсутствовавших в моей жизни, и еще: всех, когда-либо и где-либо мне (и всей лирической поэзии) — приснившихся.

…Есть однородное в моем вчерашнем с Вами, с горы, прощании — по всем одиноким домам, и колокольням, и зубцам — где нас с вами не было.

Никогда нигде нам с вами уже не будет тáк… (и вот, честное слово, не знаю слóва) как: было бы? или: было? — здесь. Но писать буду каждый последний день.

М.

14-го сентября 1936 г., понедельник

Château d'Arcine,

Дружочек! В феврале — либо 11-го, либо 15-го, — с моим французским Пушкиным. Ноябрь — сам отпал, ибо для моего выступления в ноябре понадобилось бы 1) кому-то уступить мне место, 2) м. б. мне самой оплатить 1/2 дороги, ибо данный комитет — нищ, а есть другой какой-то, с крупнейшими швейцарскими писателями и филологами во главе, — и тот способен на всю дорогу.[1972] Но тот — только в феврале. (Просто: первый — русский, второй — швейцарский.)

Чтó это был за день, за визит, за комната! Начав с последней: ни приметы обой, ни приметы стен: сплошь лица: от эмигрантской девицы в боярском кокошнике до родственного Суворова (жена Фелькнера[1973] — потомица Суворова), весь XIX в. в родственных и неродственных лицах и Widmungen[1974] — Ha всех языках — четыре стены знаменитостей. А хозяин — не державинских, а Александра III-го времен, с лица — немецкий пастор — кудри, голубые глаза — в прошлом attache financier et commercial,[1975] в настоящем — член всех существующих (и существовать перестающих) комитетов, а по призванию — оратор непрерывный. Что ни фраза — то комитет, и он его активный член, и он приветствовал X, и подносил адреса Y, и отвечал на приветствие Z, и на всех на них возлагал венки. Из имен (м. б. Вам что-нибудь скажут) запомнила: Robert Traz и Cheneviere (?) и Bernen Bouvier и Ziegler — больше не смогла: пока учила наизусть эти — проскочили все остальные.[1976]

Реально: за 5 дней уже 4 письма его к лицам и 4 — лиц к нему, читал и показывал — отношение к моему приезду самое благоприятное, но пока речь только о Женеве, — а мне нужен Берн — как его добьюсь — не знаю — надеюсь — тогда до Вас близко — либо Вы сами спуститесь на день в Берн — на целый весь наш день. Я к Вам в Швейцарию приеду на Пушкине (на — Бесах).[1977]

Да! Оказывается он был в Варшаве слушателем моего дяди — историка — Д. В. Цветаева, и безумно умилился тому, что я его племянница — и стал вспоминать Варшаву — и как нас ненавидели поляки — и как ни один польский студент ни копейки не дал на похороны русского (NB! насильного) профессора Барсова[1978] (?) и как мой дядя шел за гробом Барсова, а студенты обоим грозили кулаками — мой дядя после Варшавы был один из самых видных черносотенцев Москвы — Союз Русского Народа — очень добрый человек — иначе как жид не говорил. У него я, девочкой, встречала весь цвет черной сотни. Но — passions[1979] — а то я — в роли Фелькнера.

Предок Фелькнера 200 л<ет> назад пришел из Саксонии в Россию с уставом Горного Института, который Анна Иоанновна и утвердила. В честь его — минерал на Урале: фелькнерит („в витрине — если большевики не разбили“. NВ! — и витрины и минерала).

…И бывший секретарь незабвенной Марии Гавриловны Савиной.[1980] (— „Ваш секретарь? Это больше, чем статс-секретарь!“) И сводил Художественный Театр с немцами.[1981] И устроил ввоз в Россию тела Чехова.[1982] („Мы с Ольгой Леонардовной ехали в ландо и она тáк была рада“…)[1983]

Я сжимала и разжимала руку на ручке кресла и старалась не глядеть на все, что на меня глядело (желтыми фотографическими глазами) с четырех стен его чиновно-артистического прошлого.

Несколько раз у меня был соблазн спросить о Вашем отце, которого он не может не знать (знает всю прошлую чиновную и аристократическую Россию + всю нынешнюю русскую и нерусскую Швейцарию) — но каждый раз удерживалась — из сложных чувств, одно из которых — словами: — я не хочу, чтобы среди этого потока равнодушных мне имен было произнесено Ваше имя — ради которого я этот поток имен и лиц — на себя и приняла, которым (непроизнесенным) его и вызвала.