Марина Цветаева - Письма. Часть 2

• Название: Письма. Часть 2
• Автор: Марина Цветаева
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Только два слова (на мне сейчас четыре одновременных рукописи)

1) никакой обиды

2) спасибо

После переезда, этой пятой горы, сообщусь по существу.

Целую.

МЦ.

<Приписка на полях:>

Рукописи:

1) Эпос и лирика современной России[711]

2) Neuf lettres de femme[712]

3) Живое о живом (переписка, правка).[713]

4) Перевод статьи Бердяева о чем еще не знаю

3-го апреля 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Саломея!

Мне очень совестно, что беспокою Вас билетными делами — тем более, что Вы совсем ко мне оравнодушели. (Я продолжаю, временами, видеть Вас во сне, — это тоже осененность, и больше чем наша вещь в нас.)

Вечер м. б. будет интересный, я сейчас ни в чем не уверена. Цена билета 10 фр. Скоро терм. Часть Извольского фонда волей-неволей проедена, приходится дорабатывать.[714]

Сделайте что можете! Обнимаю Вас и от души желаю хорошей Пасхи.

МЦ.

16-го апр<еля> 1933 г., Пасха

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Христос Воскресе, дорогая Саломея!

Все совсем просто — как во сне, и я поняла это сразу как во сне — без фактов, которые меня всегда только сбивают.

Вы ушли в новую жизнь, вышагнули (как из лодки) из старой — (м. б. с берега в воду — это неважно, из чего-то — во что-то) и естественно не хотите ничего из старой: а я из старой, вернее — мое явление к Вам на пороге — из старой, со старою порога. Это проще простого, и я это глубоко понимаю — и, больше, — Вам глубоко сочувствую: я сама бы так. И только так и можно.

И никакие человеческие «предположения» меня не собьют.

Обнимаю Вас.

МЦ.

15-го мая 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Саломея,

Простите за напоминание, но если у Вас продались какие-нибудь билеты на мой вечер, было бы чудно, если бы Вы мне сейчас прислали на мое нынешнее полное обмеление.

Как-то встретила Мочульского, он тоже Вас не видел — уже год. Обнимаю Вас и думаю всегда с нежностью.

МЦ.

Вера Сувчинская выходит замуж за молодого (очень молодого) англичанина[715] и едет в Россию. Жених уже там и познакомился с Мирским, который на днях отбыл в Туркмению.[716]

<Лето 1933>

Дорогая Саломея,

Сердечное спасибо, хотя — увы, увы — эти деньги мне придется сдавать Извольской, которая как дракон на страже моих термовых интересов. (Какое жуткое слово terme, какое римско-роковое, — каменное, какое дважды-римское — Рима Цезарей и Рима Пап, — какое дантовское слово, если бы я была французским поэтом, я бы написала о нем стихи.)

А Вы знаете, Саломея, что мы должны переехать в Булонь, потому что Мур с осени поступает в русскую гимназию: вернее, мы с Муром (я тоже все забыла). Прохожу с ним сейчас дни творения, не менее, а более недоступные разуму, чем Апокалипсис.

— Ну, Мур, какое же небо сотворил Бог в первый день? Небо. Мур, перебивая: — Знаю. Сам скажу. Святое пространство.

Что же такое твердь? Вместилище для… освещения.

Дорогая Саломея, могла бы писать Вам без конца. Обнимаю Вас. Спасибо.

МЦ.

23-го сент<ября> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Саломея,

Разрешите мне совершенно чистосердечный вопрос: можем ли мы рассчитывать на Ваш сбор к октябрьскому терму? Дело в том, что с Е. А. И<звольской>, неизвестно почему и как, создались такие сложные отношения, что выяснить ничего невозможно, сам вопрос уже невозможен. Не удивляйтесь: там, где психика вмешивается в деловое — обоим плохо.

Умоляю, милая Саломея, никогда ни звуком не обмолвиться ей об этом письме, она человек страстей, и плохо придется уже не «делам» и не психике, а просто мне. Но не объяснить этого моего Вам запроса было невозможно.

Мур на днях поступает в школу, пока что во французскую, здесь же, п. ч. на переезд и устройство в Булони (русская гимназия) не оказалось денег. Я пишу прозу, к<отор>ую Вы, м. б., иногда в Посл<едних> Нов<остях> читаете.[717] Стихов моих они решительно не хотят, даже младенческих. Аля кончила свою школу живописи и теперь будет искать работы по иллюстрации. О С<ергее> Я<ковлевиче.>. Вы наверное знаете.[718]

Вот и все пока. А что — у Вас, с Вами?

Жду ответа и сердечно обнимаю

МЦ.

26-го сент<ября> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Милая Саломея,

Итак, начистоту: Е<лене> А<лександровне>[719] все это — просто — надоело. Если она узнает, что у Вас что-нибудь имеется, она на Ваших лаврах опочит и преподнесет мне Ваше — как свой собственный сбор. Нужно, чтобы Вы, если она Вас запросит, ответили ей неопределенно, а деньги послали ей не раньше 10-го, чтобы дать ей время, обеспокоившись, самой что-нибудь сделать.

И очень попросила бы как-нибудь обмолвиться в сопроводительном письме или при встрече, что Вы меня известили. Важно, чтобы она знала, что я знаю, что столько-то — Ваше. А то в прошлый раз была очень неприятная неопределенность, я многое знала, чего не могла сказать. Она с БОЛЬШИМИ СТРАННОСТЯМИ. Умоляю меня не выдавать. А сообщение мне Вы можете объяснить моим беспокойством (СУЩЕМ!) о терме и Муриной школьной плате. Но все это не раньше 10-го. Пока же — отмалчивайтесь. Пусть сама постарается. Простите за эти гадости.

Целую и благодарю

МЦ.

12-го Окт<ября> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Саломея,

Огромное спасибо — и все, как нужно. Кстати, Е. А. И<звольская>, которая сама всю эту «мне-помошь» затеяла, сейчас от нее решительно отказывается, полагаясь на мое «устройство» в Посл<едних> Нов<остях> (раз в полтора месяца статья в 200 фр. и вообще на Бога. Бог с ней, но свинство большое, тем более, что не откровенное, а лицемерное.

2) С<ережа> здесь, пбспорта до сих пор нет, чем я глубоко-счастлива, ибо письма от отбывших (сама провожала и махала!) красноречивые:

один все время просит переводов на Торг-Фив (?), а другая, жена инженера, настоящего, поехавшего на готовое место при заводе, очень подробно описывает как ежевечерне, вместо обеда, пьют у подруги чай — с сахаром и хлебом. (Петербург).

Значит С<ереже> остается только чай — без сахара и без хлеба — и даже не — чай.

Кроме того, я решительно не еду, значит — расставаться, а это (как ни грыземся!) после 20 л<ет> совместности — тяжело.

А не еду я, п. ч. уже раз уехала. (Саломея, видели фильм «Je suis un иvade»,[720] где каторжанин добровольно возвращается на каторгу, — так вот!)[721]

3) Веру Сувчинскую видаю постоянно, но неподробно. Живет в городе, в Кламар приезжает на побывку, дружит с неизменно-еврейскими подругами, очень уродливыми, которые возле нее кормятся (и «душевно» и физически), возле ее мужских побед — ютятся («и мне перепадет!»), а побед — много, и хвастается она ими, как школьница. Свобода от Сувчинского ей ударила во все тело: ноги, в беседе, подымает, как руки, вся в непрерывном состоянии гимнастики. Больше я о ней не знаю. Впрочем есть жених — в Англии.

4) Я. Весь день aller-et-retour, с Муром в школу и из школы. В перерыве зубрежка с ним (или его) уроков. Франц<узская> школа — прямой идиотизм, т. е. смертный грех. Все — наизусть: даже Священную Историю. Самое ужасное, что невольно учу и я, все вперемежку: таблицу умножения (к<отор>ая у них навыворот), грамматику, географию, Галлов, Адама и Еву, сплошные отрывки без связи и смысла. Это — чистый бред. Наши гимназии перед этим — рай. ВСЁ НАИЗУСТЬ.

Писать почти не успеваю, ибо весь день раздроблен — так же как мозги.

Кончаю большую семейную хронику дома Иловайских, резюме которой (система одна со школой!) пойдет в Совр<еменных> Записках, т. е. один обглоданный костяк.

Вот моя жизнь, которая мне НЕ нравится!

Аля пытается устроить свои иллюстрации, дай Бог, чтобы удалось, дела очень плохие.

________

Мне нравится Ваше «неудержимо-старею», в этом больше разлету, чем в теннисовой ракетке, к которой ныне сведена молодость. Точно Вы «старость» оседлали, а не она Вас. Милая Саломея, разве Вы можете состариться?! И если бы Вы знали, как мне с «молодежью» скучно! И — глупо.

Обнимаю Вас, спасибо, — и, по системе Куэ: — «Все хорошо, все хорошо, все хорошо».