Айрис Мердок - Черный принц

• Название: Черный принц
• Автор: Айрис Мердок
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-08649-8

Айрис Мердок по праву занимает особое место среди современных британских прозаиков. Писательница создает для героев своих романов сложные жизненные ситуации, ставит их перед проблемой выбора, заставляя проявлять как лучшие, так и низменные черты характера. Проза Айрис Мердок – ироничная, глубокая, стилистически отточенная – пользуется и всегда будет пользоваться популярностью среди любителей настоящей литературы.

«Черный принц» – одно из самых значительных произведений, созданных Айрис Мэрдок. Любовь и искусство – вот две центральные темы этого романа. Отношения Брэдли Пирсона и Джулиан – зрелого мужчины и молодой девушки – сложные, противоречивые, пронзительные -описаны Айрис Мэрдок с тонкостью и мастерством большого писателя.

---

– Просто на нее нашло, – сказал я. – На женщин иногда находит. – Исполненный муки голос, который я слышал наверху, уже казался мне далеким. И тут мне пришло в голову, что все происходит именно так, как она и предсказала.

– Я знаю, – вздохнул Арнольд. – Простите меня, Брэдли. Я взбудоражен и наговорил глупостей. Переволновался, потом от сердца отлегло, ну вот и… Наверно, я сейчас был несправедлив к Рейчел. В действительности все обстоит не так плохо. Вообще не плохо. Надо помнить, что в том возрасте, которого она сейчас достигла, у женщин всегда появляются кое-какие странности. Потом это, кажется, проходит. Они в это время оглядываются на прожитую жизнь. И, понятно, испытывают чувство потери, расставания с молодостью. Тут истерики не в диковинку, мне кажется. – Он добавил: – Она очень женственная женщина. В таких всегда скрыта большая сила. Она удивительная женщина.

Наверху послышался шум спущенной воды. Арнольд привстал было, но тут же снова опустился в кресло.

– Вот видите, – проговорил он. – Она скоро сойдет вниз. Не надо пока ее трогать. Напрасно я вас потревожил, Брэдли, простите меня, не было никакой надобности, я просто потерял голову от страха.

Я подумал, что еще через некоторое время он почувствует за это ко мне неприязнь. И сказал ему:

– Само собой разумеется, об этом никто не узнает. Арнольд с легкой досадой в голосе заметил:

– Это уж как вам будет угодно. Я не прошу о соблюдении тайны. Еще хересу? Почему вы выставили этого медикуса так, я бы сказал, по-хамски?

– Хотел поговорить с вами.

– А что он такое говорил вам под конец?

– Так, ничего.

– Что-то насчет Кристиан. Это он о вашей бывшей жене? Кажется, ее так звали? Жаль, я не успел с ней познакомиться, вы так рано от нее отделались.

– Пожалуй, мне теперь лучше уйти. Скоро Рейчел сойдет вниз – и состоится сцена примирения.

– Еще через часок, я думаю, не раньше.

– Вероятно, это один из тех тонких выводов, которые делают женатые люди? Но все-таки…

– Не уклоняйтесь, Брэдли. Это он о вашей прежней жене говорил, так или нет?

– Так. Он ее брат.

– Ну? Брат вашей бывшей жены. Как трогательно. Вот жаль, я не знал, а то бы я внимательнее его рассмотрел. Так вы миритесь, что ли?

– Нет.

– Да не отнекивайтесь, что-то же произошло?

– А вы любите, когда что-то происходит, верно? Она возвращается в Лондон. Овдовела. И все это не имеет ко мне ни малейшего отношения.

– Почему же? Разве вы не собираетесь с ней увидеться?

– А зачем мне, интересно знать, с ней видеться? Она мне неприятна.

– Боже, как картинно, Брэдли. Сколько достоинства! А ведь прошло так много времени. Я бы умирал от любопытства. Я-то, прямо скажу, очень хотел бы познакомиться с вашей бывшей женой. Никак не могу себе представить вас женатым мужчиной.

– Я тоже.

– Так, значит, этот доктор – ее брат. Ну и ну.

– Он не доктор.

– То есть как это? Вы же сами сказали.

– Его лишили диплома.

– Бывшая жена. Бывший врач. Как интересно. За что же?

– Не знаю. Что-то там в связи с наркотиками.

– Что именно в связи с наркотиками? Что он сделал?

– Не знаю! – ответил я, чувствуя, как во мне поднимается раздражение. – И не интересуюсь. Он мне всегда был неприятен. Какая-то темная личность. Кстати, вы, я надеюсь, не говорили ему, что у вас на самом деле произошло? Я ему сказал, что это несчастный случай.

– Ну, что у нас на самом деле произошло, не так-то трудно… Мог, наверно, догадаться.

– Упаси бог. Он способен шантажировать вас.

– Этот человек? Ну что вы!

– Во всяком случае, из моей жизни он, слава богу, давным-давно исчез.

– Но теперь вернулся. Ну и строгий же вы, Брэдли. – Есть вещи, которых я, как это ни странно, не одобряю.

– Не одобрять вещи – это куда ни шло. Плохо не одобрять людей. Можешь оказаться в изоляции.

– Я и хочу быть в изоляции от таких людей, как Марло. Чтобы существовать как личность, надо уметь провести границы и сказать чему-то «нет». Я не желаю туманным комком протоплазмы блуждать по чужим жизням. Такое зыбкое сочувствие ко всем исключает действительное понимание кого бы то ни было…

– Сочувствие вовсе не обязательно должно быть зыбким.

– …исключает и действительную преданность кому бы то ни было.

– Но надо знать подробности. В конце концов, справедливый суд…

– Я не выношу сплетен и пересудов. Надо уметь держать язык за зубами. Не только не судачить, но иногда даже не думать о других людях. Настоящие мысли рождаются из молчания.

– Брэдли, прошу вас, не надо так. Вы же не дослушали. Я говорил, что для справедливого суда нужно знать подробности. А вас, видите ли, не интересует, за что его лишили диплома. И напрасно! Вы называете его довольно темной личностью. А мне бы хотелось знать, в чем это сказывается. Но этого вы, видно, мне объяснить не можете.

С трудом сдерживая раздражение, я сказал:

– Я был рад избавиться от жены, и при этом он тоже ушел из моей жизни. Разве не понятно? По-моему, понятнее некуда.

– А мне он понравился. Я пригласил его бывать у нас.

– Господи!

– Но, Брэдли, нельзя так отвергать людей, нельзя их вычеркивать. Надо относиться к ним с любопытством. Любопытство – это своего рода милосердие.

– Я не считаю любопытство милосердием. По-моему, это скорее своего рода недоброжелательство.

– Знание подробностей – вот что делает писателя…

– Такого писателя, как вы, но не такого, как я.

– Ну, вот опять, – сказал Арнольд.

– Для чего нагромождать детали? Когда начинает всерьез работать воображение, от подробностей все равно приходится отвлекаться, они мешают. Надерганные из жизни подробности – это не искусство.

– А я этого и не говорю! – закричал Арнольд. – Я не беру материал прямо из жизни.

– Ваша жена считает, что берете.

– Еще и это! О господи!

– Подслушанные сплетни и подсмотренные подробности – это еще не искусство.

– Конечно.

– И зыбкий романтический миф – тоже еще не искусство. Искусство – это воображение! Воображение пресуществляет, плавит в своем горниле. Без воображения остаются, с одной стороны, идиотские детали, с другой – пустые сны.

– Брэдли, я знаю, вы…

– Искусство – это не болтовня плюс выдумки. Искусство рождается из бесконечного самоотречения и безмолвия.

– Из бесконечного безмолвия вообще ничего не родится! Только люди, лишенные творческого дара, могут утверждать, что больше – значит хуже!

– Что-то создать, завершить можно лишь тогда, когда чувствуешь на это неоспоримое, заслуженное право. Те, кто выбирает себе задачу по принципу наименьшей затруднительности, никогда не сподобятся…

– Чушь. Я пишу независимо от того, легко мне или трудно. И завершаю любую работу, удалась она мне или не удалась. Все прочее – лицемерие. У меня нет музы. Это и значит быть профессиональным писателем.

– В таком случае я, слава богу, не профессиональный писатель.

– Это невыносимо, Брэдли. Вы слишком романтизируете искусство. Превращаете его в какой-то мазохизм. Вам непременно нужно страдать, непременно нужно ощущать, что ваше творческое бессилие исполнено смысла.

– Оно действительно исполнено смысла.

– Да бросьте. Не надо заноситься, пусть светлый луч проглянет. Зачем так себя изводить? Ваша беда, что вы упорно воображаете себя «писателем». Почему бы не считать себя просто человеком, который изредка кое-что пишет, который, возможно, еще напишет кое-что в будущем? Зачем делать из этого трагедию всей жизни?

– Я не считаю себя писателем, во всяком случае, не в том смысле, который вкладываете сюда вы. А вы себя считаете, я знаю. Вы – «писатель» с головы до пят. А я нет. Я себя считаю художником, человеком посвященным. И это, конечно, трагедия моей жизни. Или вы хотите сказать, что я – дилетант?

– Нет, нет…

– Потому что, если вы…

– Брэдли, прошу вас, не будем снова затевать эту глупую ссору. У меня больше нет сил.

– Хорошо. Извините.

– Вы так распаляетесь. Так цветисто говорите. Точно цитатами изъясняетесь.

В кармане у меня лежала рецензия на последний роман Арнольда и жгла мне бок огнем. Книги Арнольда Баффина представляли собой набор забавных анекдотов, кое-как слепленных в одну «смачную историю» посредством дешевой неосмысленной символики. Черные силы воображения блистали своим отсутствием. Арнольд Баффин писал слишком много, слишком быстро. По существу, Арнольд Баффин был всего лишь талантливым журналистом.

– Давайте снова возродим наш воскресный обычай, – говорил между тем Арнольд. – Мы так приятно проводили время за беседой. Только не будем больше попадать в это беличье колесо. Мы с вами заводимся, как автоматы, когда речь заходит об определенных предметах. Приезжайте в будущее воскресенье к обеду, а?

– Едва ли Рейчел захочет меня видеть в будущее воскресенье.

– Да почему же нет?

– И лотом, я ведь уезжаю за границу.