Роберт Уилсон - Севильский слепец

• Название: Севильский слепец
• Автор: Роберт Уилсон
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-437-2

Рауль Хименес, известный и состоятельный человек, найден замученным до смерти у себя дома. По увечьям, которые нанес себе сам Хименес, можно догадаться, что он отчаянно рвался, пытаясь отвернуться от экрана телевизора, перед которым привязал его истязатель. В довершение ужаса, у него были удалены веки. Детектив Хавьер Фалькон, человек отнюдь не впечатлительный, глубоко потрясен этим зрелищем и начинает испытывать трепет перед убийцей, способным с помощью зрительных образов так искусно играть на нервах своей жертвы.

---

Он усадил ее на диван. Она закрыла лицо рукавом. Фалькон не мог определить, притворная это истерика или искренняя. Она постепенно успокаивалась, хотя губы еще вздрагивали. Он сел в кресло, по возможности подальше от нее.

— Да, — выдохнула она, — это была я.

— Трудное время?

— Момент хуже некуда, — ответила она, сведя неприятную полосу жизни к краткому мгновению.

— Денежные затруднения?

— Всякие, — произнесла она, заглядывая в бездну потревоженного прошлого. — Я уже рассказывала о деталях второго аборта, оплаченного моим любовником. А это было прелюдией к моему первому аборту, который мне пришлось оплачивать самой. Самолет до Лондона и обратно, гостиница, больница. Мне необходимо было собрать кучу денег за два месяца без какой бы то ни было помощи.

Она содрогнулась и приложила ладонь ко рту, словно опасаясь, что ее вырвет.

— О таком никто не захотел бы вспоминать, — продолжила она. — О том, что беременной женщине пришлось заниматься этим, чтобы избавиться от плода. Просто омерзительно.

«Наглядный урок № 1» оказался весьма познавательным. Наверно, Рамиресу полезно было бы его увидеть, потому что это был штрих к портрету убийцы. Он всезнающ. Он отыскивает что-то позорное или ужасное в прошлом людей и показывает им это, заставляя их снова переживать тяжелые минуты.

— Каким образом кто-то смог об этом узнать? — спросил Фалькон. — Кто-то был посвящен в ваши проблемы?

— Я уже вычеркнула ту пору из своей жизни. И ничего не помню о ней. Я сделала то, что должна была сделать, и когда все закончилось, я погребла это в бездонной попасти. Мне вряд ли удастся вспомнить тех, с кем я тогда общалась. Вернувшись из Лондона, я начала менять все в своей жизни.

— А что папаша?

— Вы имеете в виду человека, который не стал папашей, — ответила она. — Он был механиком в гараже у моего отца. Когда я ему сказала, что беременна, он сбежал. И я никогда его больше не видела.

— Но каким же образом кто-то мог проведать об этом?

— В общем-то, никаким, — сказала она. — Я впервые в жизни испытала настоящее одиночество. Я все устроила сама. Ни слова не сказала даже своей сестре.

— Как вы нашли ту клинику в Лондоне? — спросил Фалькон, с отвращением повинуясь необходимости проверять факты.

— Мой врач дал мне адрес одной женщины в Мадриде, которой были известны все подробности.

— А как вы оказались в обществе людей, снимавших порно?

— Это было окружение той самой женщины, — объяснила она. — Отнюдь не случайно, выйдя от нее, я столкнулась в кафе с девушкой, сделавшей мне предложение, которое позволяло получить как раз нужную сумму.

— Вы ее видели когда-нибудь потом?

— Никогда.

— А других исполнителей? — спросил он, и она покачала головой.

— Знаете, они, несмотря ни на что, были на удивление приличными людьми. Мы ведь занимались гадостью, и атмосфера на съемочной площадке должна была бы быть ужасной, но мы выкуривали по нескольку косячков, и обстановка становилась очень дружеской. Они вели себя человечно и понимающе. Вероятно, мне повезло. В ресторанном бизнесе я встречала гораздо более наглых типов. А секс… на самом деле это и сексом не назовешь. Мужчинам труднее всего давалась эрекция, потому что все было так неаппетитно… несексуально.

Фалькона передернуло, когда у него в голове сложился вопрос, который ему не захотелось задавать. Уж слишком он был неприличный.

— Вы сказали, что, вернувшись в Испанию, все изменили.

— Перед операцией я остановилась на ночь в дешевой гостинице на набережной Виктории. Я вышла пройтись, чтобы отвлечься от мыслей о следующем дне. Мне хотелось забыться. Я дошла до угла Гайд-парка, потом по Пикадилли спустилась к Шепердз-Маркет и Баркли-сквер. Меня вынесло на Албемарль-стрит, и я оказалась перед художественной галереей. Там как раз открывалась какая-то выставка. Я наблюдала за входившими и выходившими людьми. Они были превосходно одеты, изысканны и интеллигентны. Ни одна из этих женщин не забеременела бы от механика из гаража. И я решила: вот моя среда, я непременно войду в нее.

— Вернувшись в Мадрид, — продолжала она, — я много работала и, купив довольно элегантное платье, отправилась к владельцу галереи, который заявил, что я ему не подхожу, потому что ничего не смыслю в искусстве. Он унизил меня. Показал картины и сунул мне в нос мое невежество. А потом спросил меня о рамах. Рамы? Какое мне было дело до рам? Он посоветовал мне научиться печатать на машинке и выставил меня за дверь.

Она буквально гипнотизировала Фалькона, устремив на него взгляд, выдававший незаурядную твердость характера. Ее сжатая в кулак рука лежала на подлокотнике точь-в-точь как в фильме.

— Я занялась искусствоведением. Самостоятельно. На уроки у меня денег не было. Я посвящала этому все свое свободное время. Я ходила к мастерам, делавшим рамы. Я встречалась с художниками, неизвестными, но разбиравшимися в предмете. Я работала в магазине, где продавались разные художественные принадлежности. Я узнала все. Я познакомилась с более известными художниками… и именно так мне удалось получить работу в галерее. А когда это случилось, я снова пошла к человеку, который дал мне от ворот поворот. Он не вспомнил меня. Пока мы разговаривали, пришел Маноло Ривера… вы знаете его?

— Лично — нет.

— Ну ладно, он вошел, поцеловал меня и сказал «hola»[73] и владелец галереи не сходя с места предложил мне работу. Я испытала огромное удовольствие, отказавшись.

— Ваш муж знал хоть часть этой истории?

— Нет, знаете только вы, старший инспектор, — ответила она. — Откровенничать легче с теми, с кем не спишь в одной постели. И… я думаю, мы родственные души, не так ли, дон Хавьер?

Фалькон взглянул на нее, не догадываясь, о чем она.

— Со стороны кажется, будто мы внутри жизни, — объяснила она, — но мы не внутри. Мы заглядываем внутрь извне, точь-в-точь как ваш отец.

— Но не как ваш муж, — произнес он, чтобы переменить тему.

— Рауль? Рауль был потерянный человек, — откликнулась она. — Если он смотрел именно это, развлекаясь со своей шлюхой, то что о нем можно сказать?

— Рамирес считает, что его мучило чувство вины.

— Рамирес не так глуп, как кажется, — проговорила она, — …просто мачо.

— Вы не думаете, что ваш муж знал, кто его экранная вдохновительница? — спросил Фалькон.

— Я не могу в это поверить. Я не была его идолом.

— Тем не менее он видел сходство.

Она кивнула.

— Вам не кажется, что Рауль, глядя на женщину, которая похожа на его первую жену…

— …и ведет себя как шлюха, — продолжила она за него.

— …временно избавлялся от чувства вины? Она пожала плечами, встала, одернула юбку и

сказала, что ей пора идти распоряжаться обедом.

Он вернулся пешком к зданию суда, день снова становился пасмурным; листья пальм пощелкивали на ветру, а тучи уверенно возвращали себе утраченные позиции. Рамирес с зажатой под мышкой толстой папкой ждал его на улице перед входом. Они миновали охрану. Фалькон вытащил из папки лист бумаги. Это была инвентарная опись имущества Рауля Хименеса, хранившегося на складе компании «Мудансас Триана».

По дороге к кабинету судебного следователя Кальдерона он пробежал глазами всю опись, которая включала полный комплект принадлежностей для просмотра фильмов в домашних условиях: восьмимиллиметровую камеру, контейнеры для пленок, кинопроектор и экран. Когда они вошли. Кальдерон стоял за столом, упершись руками в его край и набычившись, словно готовился оттеснить их обратно в коридор.

18

Вторник, 17 апреля 2001 года,

здание суда, Севилья

Фалькон и Рамирес выключили свои мобильники и уселись перед Кальдероном, который деловито нависал над ними, пока они не устроились. Он усаживался на свое место с таким видом, словно ему стоило невероятных усилий сдержать недовольство.

— Прошу, — сказал он, соединив кончики пальцев и приготовившись слушать. — Давайте начнем с самых свежих сведений о главном подозреваемом.

— Мы сильно продвинулись в этом направлении, — начал Фалькон, а Рамирес по сигналу вытащил из папки два «улучшенных» увеличенных фотоснимка предполагаемого преступника и передал их Кальдерону. — Мы считаем, что это убийца.

Кальдерон смотрел широко раскрытыми глазами, как два листка фотобумаги пересекают стол, но когда он увидел, что ни один из снимков не позволяет сделать однозначное заключение, его взгляд снова стал суровым. Фалькон продолжал бесстрастно докладывать о результатах расследования. Собственный голос казался ему бесплотным, как будто он превратился в робота, генерирующего слова. Глубинная усталость отделяла его от него самого. А губы шевелились и шевелились, произнося: «…по-видимому, мужчина от двадцати до сорока лет…», «…дальнейшая разработка…», «…порнографический видеофильм…», «…изменило наше представление о главном подозреваемом…». Он остановился только тогда, когда Кальдерон поднял руку и углубился в отчет о порнофильме. Рука опустилась. Магнитофонная лента внутри Фалькона вновь закрутилась, и он задался вопросом, сколько слов произносит человек на протяжении жизни. «Проститутка Элоиса Гомес…», «…исчезла в пятницу ночью…», «…имел место звонок…», «…украден мобильный телефон…», «…есть опасение, что убита…». Все это было так давно и так недавно, думал он. И раскопанные им подробности частной жизни Рауля Хименеса — похищение мальчика, самоубийство жены, душевное расстройство дочери, невроз сына, — это прошлый век, в прямом смысле слова. Теперь уже почти все — прошлый век. Огромный отрезок истории уплыл по течению, так что теперь мы можем начать снова копить ошибки, не ссылаясь на…