Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов)

• Название: Эхо (Сборник фантастических рассказов)
• Автор: Михаил Грешнов
• Издательство: "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-235-00694-1

Грешнов М.Н. Эхо: Научно-фантастические рассказы — М.: Молодая гвардия, 1988. — (Библиотека советской фантастики). — 301 стр., 85 коп., 100 000 экз. (в мягкой и твердой обложке) — подписано в печать 13.10.88 г.

В научно-фантастических рассказах, вошедших в книгу, писатель раскрывает социально-психологические особенности научных открытий, пытается найти решение многих морально-этических проблем современности.

---

Гали выдолбил топором канаву, удовлетворился козырьком, который нависал на одной ее стороне, начал закладывать под козырек хворост и ветки.

Долина вся была перед ним, и стадо мамонтов — их было восемь или девять, за работой тут считать было некогда, — паслось по брюхо в траве; это опять удовлетворило Гали: животные опасности не чуяли.

Но вот женщины вернулись в пещеру и вынесли оттуда огонь. Побежали вдоль ряда охотников, каждому бросили горящую ветку.

— Гарь! — крикнул Хак.

Охотники, каждый под своей кучей хвороста, кинулись раздувать огонь. Гали тоже стал раздувать огонь в канаве под козырьком.

Как только показались дымки, в противоположном конце долины, за спинами пасущихся животных послышались крики. Это охотники из первой группы, пробравшиеся кустарником в обход, спугнули животных и заправили их на линию разгоравшихся костров.

Все это так и должно было быть, Гали одобрил действия соплеменников. И сам он знал, какую роль должен сыграть в охоте. Он лег на землю плашмя и, подтянув ветки под козырек из дерна, яростно дул в огонь. Пламя в маленьком подземелье разгоралось с трудом. Но это так и надо было, — краем глаза он наблюдал за животными.

Стадо на минуту остановилось, смешалось и двинулось к горловине. Его пугал крик охотников позади, и оно двинулось туда, где криков не слышалось. Подслеповатые звери еще не видели пламени, в ярком солнце оно почти не было заметным; и стадо, ускоряя шагвот уже бегом, — направилось к горловине.

Гали, напрягая легкие, яростно дул под козырек.

Пламя постепенно разгоралось, но не вырывалось наружу, только дымок вился над канавой.

Между тем костры по цепочке по правую и по левую руку Гали пылали в полную силу, а стадо мчалось уже в галоп. Но вот животные заметили огонь, опять смешались, но остановиться уже не могли. И тут начала действовать ловушка, которую им приготовил Хак.

Животные не побежали на огонь — двинулись в разрыв между кострами, где над землей стоял синий туман.

— Гарь! — закричал Хак лежавшему на земле Гали. Тот дул под козырек изо всех сил.

— Га-арь!.. — завопил Хак.

Ветки в канаве наконец вспыхнули, и Гали увидел, что стадо мчится на него. Впереди трясся огромной горой вожак, клыки его процеживались сквозь высокую траву, хобот поднят, пасть открыта, мутная слюна тянулась из нее — бег утомил животное. Но Гали было не до этого. Цель! — думал он, и когда мамонт был от него. в пяти, в четырех шагах, Гали выхватил из канавы самую большую горящую ветку, прыгнул наперерез вожаку и метнул кусок пламени животному в пасть.

Гигант точно наткнулся на стену, встал на дыбы и, взмахнув в небе громадным хоботом, как подкошенный рухнул на землю.

Гали схватил топор и первым перерубил ему сухожилие на задней ноге. Другие охотники рубили сухожилия на остальных трех ногах. Стадо повернуло назад и помчалось навстречу орущим загонщикам.

Проснулся Гордеев все в том же положении — со склоненной на руки головой. В лаборатории было темно — за окном ночь.

Подняв голову, Гордеев несколько минут был в том далеком первобытном мире, который еще не ушел из его сознания. Видел гиганта-зверя, рухнувшего на землю, охотников, кровь, хлеставшую из разрубленных сухожилий. Слышал одобрительный крик Хака: «Ай-я! Ай-я!» — и, когда, оторвавшись наконец от стола, вздохнул, ощутил, кажется, запах дыма, травы.

Но нет, он был в лаборатории, в своем кресле. Протянул руку к выключателю, зажег свет. Вытяжной шкаф оставался открытым, журнал для записей тоже: «Опыт двадцать третий». Гордеев захлопнул шкаф и закрыл журнал. Поднялся с кресла.

Как он вышел из института, как шел по улице, он не помнил. Перед глазами то и дело возникала разверстая пасть гиганта-зверя, в которую он швырнул горящую ветвь. Как просто оказалось справиться с мамонтом. Животное рухнуло от охватившего его шока!

Гордеев не удивлялся спокойствию, мужеству Гали, схватившемуся со зверем один на один. Так и должно быть, рассуждал он, не замечая, что так же рассуждал Гали. Сейчас это не поражало ученого так, как оно поразило во сне с Карпом Ивановичем. Эксперимент завершен удачно, подтвердил сделанное открытие. В чем оно? В том, что все прошлое с нами и живет в нас. Карп Иванович, мальчик Федька, далекий Гали — все это линия эволюции и все заложено в подкорковых тайниках мозга. И это значит, что перед человечеством открывается его прошлое!

Вернувшись домой и отказавшись от ужина: «Макс, чаю?» — Гордеев закрылся в кабинете, сел за стол и писал до утра. Исписанные листы складывал в папку, лежавшую тут же, в открытой столешнице.

Гордеев торопился, как охотник, напавший на свежий след. Если бы в эти часы кто-нибудь заглянул через его плечо, он увидел бы, что речь идет не только о нитроцезине. Ряды длинных формул по органической химии, по синтезу новых веществ тянулись в рукописи на целые строки, выстраивались в колонки. Но ученому атого было мало. Гордеев снимал с полок справочники по фармакологии, физиологии, излагал на листках математические выкладки и опять возвращался к химии. Десятки символов, радикалов следовали в его формулах один за другим, и — парадоксально! — немало места здесь отводилось металлам: калию, бериллию, цезию. Казалось, какое это имеет отношение к физиологии? Но все в формулах было связано взаимно, зависело одно от другого.

Два раза ученый сменил стерженьки в автоматической ручке, складывал и ровнял исписанные листы. Утром он почувствовал слабость, но продолжал писать, пока не закончил работы и не завязал папку тесемками. Опять отказался от чаю и, чтобы развлечься, походил по комнате. Недолго однако, опять сел за стол, положил перед собой список работников лаборатории, несколько раз просмотрел его, подчеркнул одно из имен, повторив при этом вполголоса: «Конечно, конечно!..» Список с подчеркнутым именем тоже положил в папку, — для этого снова пришлось ее развязывать и завязывать. Кто-то позвонил ему, но Гордеев снял трубку и положил ее подальше от аппарата. Снова взялся за справочники по физиологии, химии.

К обеду почувствовал себя плохо, в три часа пополудни Екатерина Игнатьевна вызвала «скорую помощь».

— Второй инфаркт, — сказал врач. И уже в коридоре, куда, не отставая ни на шаг, проводила его Екатерина Игнатьевна, обронил на ее вопросы: — Третьего он не переживет.

В больнице Максим Максимович лежал, вытянув руки поверх одеяла, тяжело дышал и почти не открывал глаз. Врачи после каждого обхода, беззвучно прикрывая в палату дверь, качали головами, и это свидетельствовало о том, что Гордееву плохо.

На четвертый день, однако, пришло улучшение, и Максим Максимович попросил вызвать к нему Юреньева.

— Нельзя, — пытались отговорить его врачи, но Гордеев настаивал:

— Надо.

Юреньева вызвали.

— Поезжайте ко мне, голубчик, — сказал ему Гордеев, — возьмите в выдвижном ящике стола папку. Она там одна. Привезите.

Юреньев привез папку, передал ученому в руки. Тот указал ему на табуретку рядом с кроватью, и, когда Юреньев сел, Максим Максимович сказал:

— Простите меня за тот разговор в лаборатории. Я был грубоват с вами.

— Максим Максимович!..

— Вот, вот, — поддержал его Гордеев, — вы мне хотели что-то сказать.

— Хотел, — ответил Юреньев.

— Говорите сейчас.

— Вам не тяжело будет слушать? — осторожно спросил Юреньев.

— Мне уже ничто не тяжело, — ответил Гордеев.

Разговор у них продолжался час сорок минут. И был таким же удивительным, как все, что случилось с Гордеевым за последнее время.

— Я злоупотребил нитроцезином, — признался Юреньев. — Это безнравственно, понимаю, но все началось случайно: обронил несколько кристаллов в огонь… — «Так и должно было быть», — говорили глаза Гордеева, и Юреньев с неловкостью школьника отвел взгляд в сторону. Максим Максимович молчал, ждал продолжения. — Было это в тринадцатом опыте, — вернулся к рассказу Юреньев, — и сразу начались галлюцинации, я бы сказал — цветные и звуковыесны. То я видел себя мальчишкой, купающимся в реке с ватагой сверстников-сорванцов, мог бы назвать каждого по кличке или по имени, хотя, признаться, давно всех забыл. Видел себя танкистом в бою На Волоколамском шоссе. Но это был не я — мой отец. И в то же время отец был я. Видел Москву при Дмитрии Донском, строил Кремль, и Кремль был белый — из белого камня.

— Это меня заинтересовало, — продолжал Юреньев. — Я повторил проделку с нитроцезином в двух последующих опытах. Галлюцинации повторились. Меня потянуло к нитроцезину. И это меня испугало: не становлюсь ли я наркоманом? Лиза обеспокоилась, плачет… Но когда я попробовал вдыхать нитроцезин дома, над газовой плитой, галлюцинации прекратились. При ближайшем опыте в нашем вытяжном шкафу они пришли вновь. В чем дело, подумал я. Провел опыт в соседней лаборатории, у Григорьева, — галлюцинации не появились.