Михаил Гоголь - Мертвые души

• Название: Мертвые души
• Автор: Михаил Гоголь
• Жанр: Русская классическая проза

---

“Правда, правда”, сказал Чичиков.

“Конечно”, продолжал Манилов: “другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы можно красноречиво поговорить[можно поговорить] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак расшевелило душу, дало питательность и, так сказать, парение этакое…” Здесь он еще что-то хотел выразить, но, заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: “тогда бы, конечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но ведь решительно нет никого… Вот только иногда прочитаешь “Сын Отечества”…”

“Это справедливо, совершенно справедливо”, отвечал Чичиков. “Что может быть лучше [того], как жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы, почитать иногда книгу”.[Вместо “почитать иногда книгу”: или упражнять ум в занятиях высоких, которые бы доставляли моральную пишу сердцу. Размышлять о чем-нибудь, или прочесть что-нибудь, господина Булгарина сочинения…”]

“Но знаете ли: всё, если нет друга, с которым бы можно поделиться…”

“О, это справедливо! это совершенно справедливо![это совершенная правда] Что все сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один мудрец”.

“И знаете, Павел Иванович”, сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что даже было несколько приторно, как натощак. “Тогда чувствуешь какое-то эдакое духовное наслаждение… Вот как, например, теперь случай доставил мне счастие говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…”

“О, помилуйте! Как можно, чтобы я льстил себя… ничтожный человек и больше ничего”.[Как можно, чтобы я льстил себя такою надеждою. Я ничтожный человек и не имею вовсе тех достоинств, которые бы могли мне приобресть расположение. ]

“О, Павел Иванович! я бы с радостью отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы…”

“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшее…”

Неизвестно, до чего бы дошли взаимные учтивства двух приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.

“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас <нет> такого обеда, какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от [самого] чистого сердца. Прошу покорнейше!” Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую. В столовой уже стояли два мальчика, дети Манилова, которые [казалось] были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на высоких[сажают уже их за стол на особых несколько высоких] стульях. При них стоял учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую чашку. Мужчины, [Далее начато: тоже] выпивши по рюмке водки, уселись таким образом, что Чичиков сел между хозяином и хозяйкою. Слуга завязал детям на шею салфетки.

“Какие миленькие детки”, сказал Чичиков, посмотрев на них: “а который [им] год?”

“Старшему осьмой, а меньшому вчера только минуло шесть”, сказала Манилова.

“Менелай!” сказал Манилов, обратившись к старшему. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое странное имя, но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. “Менелай, скажи мне, какой лучший город во Франции?”

Здесь учитель обратил всё внимание на Менелая и, казалось, хотел вскочить ему в глаза, но, наконец, совершенно успокоился и кивнул головою, когда Менелай сказал: “Париж”.

“А у нас какой лучший город?” спросил опять Манилов.

Учитель опять насторожил свой слух и зрение.

“Петербург”, отвечал Менелай.

“А еще какой?”

“Москва”, отвечал Менелай.

“Умница, душенька”! прибавил с своей стороны Чичиков. “Скажите, однако ж”, продолжал он, обратившись с некоторым видом изумления к Маниловым: “В такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности”.

“О, вы еще не знаете его”, отвечал Манилов: “У него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкивиад, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, тотчас обратит внимание. [а. если что-нибудь заметит и обратит внимание, б. Как в тексте; в. если ~ внимание, летит к ней взапуски; [удивительная] большая быстрота ума. ] Я его прочу пo дипломатической части. Менелай!” продолжал он обратись снова к нему: “хочешь быть посланником?”

“Хочу”, отвечал Менелай, жуя хлеб и болтая головою направо и налево.

В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, прерываемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах. Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что уста их готовы усмехнуться, в ту же минуту раздвигал рот и смеялся с величайшим усердием. Один раз только лицо его приняло суровый вид, и он, стукнув вилкою по столу устремил взгляд на сидевших против него детей. Это было весьма у места, потому что Менелай укусил за ухо Алкивиада, [потому что Алкивиад укусил за ухо Менелая] и Алкивиад, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: “Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли”. На что Чичиков отвечал:

Покорнейше благодарю, не беспокойтесь, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюда”.

Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно, поддерживая рукою спину своего гостя, [Вместо “Манилов ~ гостя”: и Манилов, поддерживая рукою своею спину своего гостя, ] готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг Чичиков объявил с весьма значительным видом, что он намерен с ним поговорить об одном очень нужном деле.

“В таком случае позвольте вас попросить в мой кабинет”, сказал Манилов и повел Чичикова в небольшую боковую комнату, обращенную окнами на синевший лес.

“Вот мой уголок”, сказал Манилов.

“Приятная комнатка!” сказал Чичиков, окинувши ее глазами. В комнате было мебели немного: стол и на нем книжка[Вместо “В комнате ~ книжка”: Между двумя окнами помещался письменный стол, покрытый сафьяном. На нем лежала какая-то книжка] с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табачнице и, наконец, насыпан был просто кучею на столе. На обоих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми[весьма красивыми] рядками. Заметно было, что хозяин около этого несколько позанялся сам.

“Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах”, сказал Манилов. “Здесь вам попокойнее”.

“[Нет] Позвольте, я сяду на [этом] стуле”.

“[Нет] Позвольте вам этого не позволить”, сказал Манилов с улыбкою. “Это кресло у меня уж ассигновано для гостя: ради или не ради, но [вы] должны сесть”.

“Вы очень обязательны. Ох, боже, уж мне так право совестно”.[“Вы очень обязательны”, говорил Чичиков, садясь в кресла, “и мне, право, всё равно, даже еще лучше на стуле”.]

“Позвольте мне вас попотчевать трубочкою” [сказал Манилов].

“Нет не курю, не курю”, отвечал Чичиков ласково и как бы с видом сожаления. [отвечал ласково и как бы с видом сожаления Чичиков. ]

“Отчего?” спросил Манилов тоже ласково и с видом сожаления.

“Не сделал привычки, боюсь”, [сказал Чичиков: ] “говорят, трубка сушит”.

“Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение” [сказал Манилов. ] “Я нахожу даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря бога, до сих пор так здоров, как нельзя быть лучше”.

“Это я вам скажу, действительно случай. [В подлиннике: случаях] В натуре такое множество странных вещей. Но позвольте прежде одну просьбу…” При этом слове Чичиков огляделся вокруг, как бы желая знать, не глядит ли кто откуда-нибудь… “Как давно вы изволили подавать ревижскую сказку?”.