Вера Хенриксен - Знамение

• Название: Знамение
• Автор: Вера Хенриксен
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01043-Х

Конунг Олав, святой Олав, Олав сын Харальда…

Пусть не удивит читателя, что все это — один человек, король Норвегии, один из самых известных людей в истории Севера, прошедший путь от жестокого викинга до национального героя, канонизированного после смерти и превратившегося в святого, которого почитают не только в самой Скандинавии, но и в Европе. Изображение его есть в Риме и Иерусалиме…

Ему принадлежит честь христианизации языческой Норвегии и объединения ее в единое государство.

И именно он ввел в стране новые законы, принятые на тинге в Мостере в 1024 году и запрещающие жертвоприношения, идолопоклонничество и приготовление жертвенного конского мяса.

Именно он запретил «выносить» младенцев на съедение диким зверям. И именно он заставил людей жить по заветам Христа, хотя сам и не всегда придерживался их…

Удивительная жизнь Олава сына Харальда не раз привлекала внимание замечательных писателей, в том числе Сигрид Унсет и Бьёрнстьерне Бьёрнсона, лауреатов Нобелевской премии в области литературы.

Счастливого плавания на викингских драккарах!

---

Постепенно болезнь стала отступать.

Сигрид казалось, что из-за общего горя, любовь между ней и Эльвиром обрела еще большую сердечность и теплоту. Случилось так, что она научила Эльвира чувствовать по-новому.

И когда она неожиданно спрашивала: «Где Тронд?» — и встречала взгляд мужа, то чувствовала, что он ее понимает. И когда приказывала продолжать ткать полотно для приданного Гудрун, тоже видела, что ему понятны ее чувства.

И когда она плакала, уткнувшись в его плечо, он давал ей выплакаться, не говоря ненужных слов, давая понять, то любит ее.

Но свою собственную скорбь он безмолвно носил в себе. И все же она видела, что он постоянно думает о чем-то и часто уходит в Стейнкьер один.

Однажды она последовала за ним. Время шло к весне. Солнце все выше и выше поднималось на небе, на дорогах появилась грязь. Оставалось всего несколько дней до пира в Мэрине, и, пока Сигрид шла, обходя лужи, она думала о том, как все сделать лучше. Гюда из Гьёврана предложила свою помощь, поэтому Торе незачем приезжать в Мэрин до того, как все будет готово. Гутторм и Гунхильд должны остаться дома в Эгга.

Сигрид нашла Эльвира в церкви. Дверь заскрипела, он вскочил и пошел ей навстречу, стараясь скрыть, что плакал. Однако это ему не удалось.

На мгновение Сигрид показалось, что перед ней разверзлась бездна. Она не знала, что и думать. Может быть, он обладал сверхчеловеческой силой, что она могла приникать к нему, поверять ему свою скорбь, забывая о том, что ему самому тоже нужна поддержка.

Она положила руки ему на шею и притянула к себе. Почувствовала на языке соленый вкус, когда поцеловала, осушая слезы на его лице.

Около двери стояла скамья, и он отвел Сигрид к ней; посадил, сел рядом и крепко обнял. Мгновение он сидел молча, словно приходя в себя, и, когда наконец заговорил, она к своему удивлению увидела улыбку на его лице.

— В чужих землях говорят, что викинги не плачут ни по мертвым, ни по своим грехам, — сказал он. — Если это правда, то я плохой викинг.

Она тоже улыбнулась, но промолчала.

— Моя вина, что дети умерли, — произнес он.

Она с ужасом взглянула на него.

— Ты с ума сошел. Как ты мог такое подумать!

Он покачал головой.

— Это должно было случиться, ибо я был упрям. Если бы я смог сдаться в тот последний раз, когда разговаривал с Энундом, может быть, все было бы иначе.

— Что стало причиной твоего разрыва с Энундом? — спросила Сигрид.

Эльвир почти ничего не рассказывал ей о последней беседе со священником.

— То, что я ел жертвенное мясо, — ответил он. — Энунд считает, что отвратительно есть то, что принесено в жертву богам, а я с этим не согласился. Но потом понял, что он прав. Я тогда не верил, что уда и мед, предназначенные богам, пойдут мне во вред. Но все, присутствовавшие в Хомнесе, приняли это всерьез. И они обратили внимание на то, что я делал после происшествия в церкви. Сейчас я вспоминаю, чему научился в Миклагарде; поступок, когда он даже не плох сам по себе, может быть грехом, если уводит других от всемогущего Бога.

Сейчас, когда Эльвир не скрывал своих чувств, на лице его появилось выражение опустошенности.

— Мне следовало бы в тот раз прислушаться к словам Энунда, когда он сказал, что я согрешил. Даже если он сам не мог объяснить мне моего греха, то говорил он все равно от имени церкви. А законы церкви сформулированы людьми гораздо умнее Энунда. Мне следовало бы раньше подумать об этом и прислушаться к словам Энунда.

Он замолчал, а Сигрид обвела взглядом пустую церковь. Земляной пол был твердым и холодным. Трудно было копать эту землю людям, что рыли могилы для Гудрун и Тронда.

А скромный алтарь не был прикрыт холстиной, на нем не горели свечи. Виден был лишь небольшой крест.

Эльвир последовал за ее взглядом.

— Я чувствую, что могу здесь собраться с мыслями, — сказал он. — Все, о чем я слышал в Миклагарде, вновь возвращается ко мне и сливается с тем, что говорил Энунд. И я лучше понимаю, что дети должны были умереть, ибо понимаю, что Энунд был прав, когда однажды сказал тебе: «Бог, пока я не научусь подчиняться Его воле, может испытывать меня».

Эльвир повернулся к ней:

— Я понимаю это, Сигрид, и благодарю Господа за то, что Он спас меня от греха и позволил крестить детей. Но думаю, я никогда не смогу простить себе за то, что это горе я причинил и тебе.

— Это не твоя вина, — возразил Сигрид. — Это Судьба.

— Всемогущий Бог сильнее Судьбы.

Она вынуждена была согласиться с тем, что кто-то бывает сильнее судьбы.

— Когда мы приедем домой из Мэрина, я двинусь в Швецию на поиски священника, который согласился бы приехать сюда.

— А не лучше ли съездить в Нидорос и привезти оттуда какого-нибудь священника?

— Мне не нравится Олав. — В голосе Эльвира слышалась обычная насмешка. — И еще меньше мне нравится тот способ, каким он вводит христианство.

Он замолчал и стал серьезным.

— Я размышлял о том, что чувствовал, когда крестил детей, — сказал он. — Я не мог позволить умереть им язычниками. И думал, что, может быть, король Олав испытывает такие же чувства, когда заставляет народ принимать крещение. Не думаю, что он поступает правильно, ибо взрослый человек в наше время не может с испугу или по принуждению по-настоящему уверовать в Христа; конунгу это следовало бы понять. И часто это выглядит так, словно он заботится больше о собственной власти, чем о христианстве. Но все это не так просто.

Он снова замолчал.

— Помнишь, мы как-то говорили с тобой о агапе, — спросил он.

Сигрид хорошо помнила ту ночь; его рассказ о любви, которая не требует ответа, был для нее весьма странен.

— Я начал думать, что найду в ней ответ на все вопросы, — сказал он и продолжал: — Рассказывают, что святой Иоанн, когда стал настолько стар, что в церковь его вынуждены были вносить на руках, простирал длань к пастве и говорил: «Дети мои, да возлюбите друг друга, иного вам не надобно». Я не могу утверждать, что мне понятно это сейчас или что я когда-нибудь приду к полному пониманию. Но тогда у меня появилось чувство, что я это понял, и мне показалось, что за этим стоит Бог. — Он снова на секунду замолчал. — Я думал о смерти Христа во имя людей. И в то же время пытался сравнить Его с Одином, когда тот, пронзенный копьем, висел на ясене Иггдарасиль, жертвуя собой в стремлении получить в дар руны мудрости для богов и людей. Я не знаю, откуда пришли к нам эти знания, но удивляюсь, сколь хорошо люди, создавшие Эдду, знали христианство. Ибо Христос пожертвовал собой во имя людей.

Я говорил тебе, что не мог понять, почему христианство создало заповеди и каноны, следовать которым обычный человек почти не может, но в то же время избавило его от приношения людей в жертву богам.

Сейчас я это понимаю, Сигрид. Ибо, если заповеди были бы легко исполнимыми, они не исходили бы от того Бога, который всей своей жизнью показал, что значит чистота и истина. Распятие Христа было не приношением человека в жертву, такое жертвоприношение никогда ни для кого не стало бы спасением. Это сам всемогущий Бог в образе человека принес себя в жертву, и любовь стала связующим звеном между Богом и людьми. Я не знаю, как это произошло, но это было явление, которое Энунд обычно именовал чудом. Но в одном я уверен: любовь, сияние которой исходит от этой жертвы, показывает во все времена, что, если мы, несмотря на искренние попытки, не сможем следовать заветам Господа, то Он всегда готов ниспослать нам прощение.

Тот, кто не любит, не познает Бога, ибо Бог есть любовь. Об этом говорил и святой Иоанн. И сами заветы говорят о любви: любовь к Богу и любовь к людям, а в ней содержатся и прощение грехов, и молитвы, и причастие. Ибо прощение грехов есть дар любви Бога к нам и через причастие мы получаем долю этой любви. Молитвы же дают нам возможность познать, что Его любовь пылает в нас, что мы так же, как и Он для нас, готовы принести Ему в жертву себя. Когда я думаю о своих грехах, я чувствую, что возможность обратиться к Нему с молитвой, становится подлинным даром.

Он наклонился вперед и спрятал лицо в ладонях.

— О, Сигрид, мне столь многое нужно искупить; обман и измена всемогущему Господу Богу. Даже обет никогда больше не приносить жертв я ухитрился нарушить! А жертвоприношения в Мэрине — это тоже моя вина. Если бы я придерживался христианства и побеспокоился бы о том, чтобы в нашей местности появился священник, этого бы не случилось. Мне следовало бы быть одним из тех, кто крестит эту страну, а я вместо этого выступаю против Христа.

— Из того, о чем ты говоришь, я понимаю лишь небольшую часть, — сказала Сигрид. — Остальное мне непонятно.

— Не беспокойся о том, — ответил он. — Постепенно поймешь все. А пока мы еще больше будем любить друг друга.

Она взглянула на него и подумала, что не знает, возможно ли любить человека еще больше, чем она любит его. Но глубоко в душе ее зажглось что-то новое: предчувствие любви, возраставшее и расширявшееся, превращающееся в нечто непохожее на то, о чем она мечтала.