Аскольд Якубовский - Прозрачник (сборник)

• Название: Прозрачник (сборник)
• Автор: Аскольд Якубовский
• Издательство: Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1987

Якубовский А. Прозрачник: Научно-фантастические повести и рассказы. / Художник Т. Войткевич. М.:  Молодая гвардия. 1987. — (Библиотека советской фантастики). — 272 стр., 100 000 экз.

В книгу произведений известного советского фантаста вошли лучшие повести и рассказы о будущем.

---

— Ну и ну, — сказал Орефьев, почесывая затылок.

Пахомов четвертый

Он смотрел из-под ладони. Щурился.

Городок вздувался радужным пузырем от самого леса — от влажных блестящих мхов, от худосочных сосен.

Пахомов глядел упорно, стараясь перекинуть мостик от городка к ранее виденному, и не мог.

К нему подошел старичок с корзинкой и белой палочкой. В корзине — грибы. Он поздоровался.

— Белянки, — похвастал старичок. — И ни одного червя.

— Быть того не может, — сказал, не оборачиваясь, Пахомов.

— Ни одного. Чего я здесь, в Эвенкии, не видел, так это червивых грибов. Нет их. Черви — народ нежный.

— Черви — народ, — пробормотал художник. — Скажите, папаша… Я здесь бывал зимой, лет двенадцать назад. На оленях, с экспедицией. Один наш замерз, хоронили мы его здесь. Это Виви?

— Точно!

— Вижу. Зимой не холодно?

— Ходим в демисезоне, значит, тепло. Так и живем — за стенкой минус шестьдесят, а у нас плюс шесть. И зовут его не Виви, а Теплый Город.

Теплый Город взбирался на холмы радужными выпуклостями круглых домов.

И — широченным размахом — город прикрыла льдисто-прозрачная полусфера. У верхушки ее, на высоте километра, маячили, поддерживая, груши аэростатов.

— Вы старожил?

— Как же! Я его помню еще сопливым поселком — избы, олени, собачья грызня, а сейчас… Значит, вы приезжий?

Пахомов рассеянно кивнул. Старичок вздрогнул и бросил корзинку.

— Что мы стоим? Пойдемте вперед, — засуетился он. — Я вам все, все покажу. Сам!

Они прошли под аркой. Пахомов шагал легко и беззвучно. Старичок семенил рядом.

— Вы смотрите! — кричал он. — Пластмасса, всюду пластмасса! Вот, щупайте… А теперь идите сюда… Смотрите, это не дерево, крашенное под алюминий, это настоящий алюминий, легкий и прочный.

А деревья, деревья-то! Смотрите — клен. Вот тополя и яблони… Плодоносят!

И точно, всюду росли нежные деревья, а в бетонных кадках ершились пальмы.

— А тротуары! Самодвижки.

Пришлось встать на эскалатор. Хороший был тротуар!

— А собаки! — восторгался старожил. — Пятьсот штук охотничьих собак, а не гавкают. Злых нет. Кусачих лечат в клинике нервных заболеваний, глистов выводим в централизованном порядке.

Действительно, зверообразные дюжие псы — медвежатники и их более стройные телом коллеги, специалисты по белке и прочей пушистой мелочи, встречали их миндальными улыбками. Но чем дальше они шли, тем больше людей присоединялось к ним. Сначала единицы, потом десятки, а теперь целая толпа яростных патриотов города топала следом. И все желали показывать и рассказывать.

— А какой микроклимат, — нестройно гудела толпа. — Лимоны выращиваем… Зимой астры цветут… Вокруг полярная ночь, а у нас искусственное солнце… Улицы отапливаем…

Старичка бессовестно оттесняли. Он проталкивался, шуруя локтями.

— Граждане! — вопил он. — Товарищи! Моя заявка! Я его нашел, и поскольку я старожил… Право находки! Ишь налетели! Найдите себе сами. Да пропустите же!

Он уже почти пробился, как толпа охнула и качнулась. Пахомов исчез, рассыпавшись с сухим треском. На тротуаре осталось черное пятно, да в воздухе пахло озоном…

…Сигнальный звонок. Пахомов очнулся. Зеленый свет рисовал комнату. Зеленые блики (среди них снова прошли трое Пахомовых). Он снял шлем и потрогал лоб — потный. Потрогал грудь — сердце бьется лениво.

Пахомов встал и вышел.

…Его встретили настороженно.

— Узнали знакомые места? — спросил кто-то.

Пахомов сказал:

— Да, места там суровые. Их надо стричь и чем-нибудь прикрыть. — Он заговорил уверенно и резко: — Итак, уважаемые коллеги, я отказываюсь от своего прежнего мнения. Вы правы, постройка сверхкрупных сфер над городами слишком дорогостояща. Но и в землю лезть не стоит. Я так вижу этот район: от реки Виви до вершин Путорана. — Он зажмурился, сосредоточиваясь, ведь он был главным художником, он руководил оформлением проекта, его голос решал.

— Я вижу поля, парковые леса, горы с подчеркнутой фактурой. Но естественные впадины и возвышенности заполнены перекликающимися, видящими друг друга поселками. Они поставлены под индивидуальными куполами пониженной тепловой защиты. — Все зашумели, вскочив с места, и главинж Калименков постучал карандашом.

Инженеры возились с ЭВМ. Пахомов, ожидая их расчеты, взял свою чашку кофе — он еще был теплым. Да, кофе… Напрасно им тогда подали кофе. Он уже преодолел врагов проекта, свалил навзничь перебежчиков из своего лагеря.

Но Калименков требовал зарываться в землю, враги ехидничали, перебежчики двоились в своих мнениях. Он же карандашом набрасывал новые варианты сфер, указывал пути быть предельно смелыми.

…Тут-то подали черный кофе и пирожные с маслянистым кремом. И, жуя и прихлебывая, побежденные им проектанты института отдохнули, опомнились и сплотились вновь.

— В командировку, — шумели они. — Послать его в командировку.

— Я изучил документацию!

— Не-ет, будь добр, езжай, — говорили ему. — Съездишь, мнение переменишь (и ведь точно, переменил).

— Съезди, съезди, — ухмылялся Калименков. — А мы подождем. Еще по чашечке выпьем.

Пахомов встал, пожал плечами и прошел к двери, на которой было написано: «Экспресс-командировки».

Он снова пожал плечами и вошел, просмотрел список достигаемых объектов и отметил на экране световым карандашом три из них. Затем кинул телеграмму Ивану Ламину и стал набирать код. Набрал, подождал зуммер и надавил красного цвета клавишу, соединяясь с центром перемещений.

Затем надел шлем и сел в кресло. А когда стал меркнуть свет, в последних его отблесках он увидел троих Пахомовых…

Теперь, прихлебывая кофе, он вспоминал. Он снова шел по тайге, он, начинающий художник. Ему повезло, но сколько друзей дремлют в северных мхах.

Тепло, нужно сюда тепло, солнце, крышу.

— Ты художник, — ворчливо говорил ему Калименков, — я тебя насквозь вижу. Тебе дай волю, ты всю землю наизнанку выворотишь.

— Неверно, — сказал Пахомов. — Неверно… Ну давайте-ка сюда расчеты. Я думаю…

И спор продолжался…

ДРУГ

Идет ночь — чернее цыганского глаза, густая падающим дождем и комарами.

Друзья не спят. Весной еще Нил выцедил из берез достаточно сока и приготовил самоквасом брагу.

Постояв, брага здорово окрепла, годилась на случай какой простудной хвори. А если смочить тряпицу и приложить, будет возможность оттянуть жар от глотки.

А можно и хлебнуть — с радости, что будет жить Ильнеаут, вылечили с Другом охотника!..

Давал Нил зарок, но с радости можно… Что до сих пор, слава богу, жив и здоров!.. И надо помянуть покойного барина, выпить за здоровье солдат. Им, конечно, всыпали по первое число за побег Нила.

И отчего не выпить с Другом?.. Разве мало они помучились в тайге?..

Нил закусил черемшой и лег на расстеленную медвежью шкуру. Ее подарила жена Ильнеаута.

Хороша шкура, спасибо ей!

Он подумал, что кончилась старая его жизнь и рождена новая. Новую жизнь дали Нилу эвены и Друг.

Друг и эвены…

Хотя Нил здорово измазался дегтем (который сам гнал из тощей здешней березовой скорлупы), но остаются местечки. Глаза, уши… Их не смажешь.

Мучает в тайге комар.

— Комары-ы-ы… — рычит Нил. — Казнь египетская…

— Комары-ы-ы! — вторит Друг.

— Тебе-то чаво, — сердится Нил. — У тебя и тела одна видимость.

— Я чувствую тебя.

— Дымарь разведи. Хучь бы зима скорей!..

Нил знает, Другу ничего не стоит развести дымарь: моргнул — и задымились головешки. Но ветер гонит дым обратно, нечем дышать в чуме.

— Погаси, — просит Нил.

Костер гаснет.

— Вывел бы ты комаров, — просит Друга мучающийся Нил.

— О, не могу, есть запрет на вмешивание… Н-начальство!

— Иди ты со своим вмешиванием, — сердится Нил. — Выведи!.. Другом зовешься… Яви еще чудо…

— Не могу-у-у, — подвывает Друг и нервно дергается.

— И то, — соглашается Нил. — Комары — божья тварь, создана, питаться надо. Он допустил, а тут мы… Зима-а-а, где ты?

— Зима-а-а… — стонет Друг, шевелясь за пазухой Нила.

И больше всего хочется Нилу сейчас или заснуть, или без промедления оказаться в сельце Быковке, на пасеке. И чтобы пчелы вокруг тебя, и коровы ходили по травам. Рай!.. Сейчас и ягоды и огурцы зреют.

А молока-то, молока… Оленье что, сусло суслой… Ах и хороша Расея, а хода в нее нету. Мука! И Друг мучается с ним. Друг… Звать его мудрено, не выговоришь. Зато добр. Потому Нил зовет Другом.

Одно тело его железное, оно лежит в ящичке, закопано у того железного ведра, которое никаким камнем не прогнешь, сколько ни бей. А сам Друг то вроде дым, то котенок, то черт знает что. Может быть, думает Нил, их два?.. Один спит в ящичке, а другой здесь, с ним мучается его человечьей мукой?