Николай Лесков - Статьи

• Название: Статьи
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Публицистика

---

Остановимся на короткое время на этих оправданиях и, бросив беглый взгляд на их убедительность, попробуем по мере сил наших уяснить, из-за чего собственно горит весь этот сыр-бор и при чем тут Ларион Егоров и его окружное послание, низведшее якобы “вражду в мир”, как говорили раздорники в 1868 г. на белокриницком соборе?

——

Нельзя не сознаться, что все причины и мотивы, высказываемые ныне московскими окружниками в защиту своего несостоятельного банкетовского приговора, довольно странны и едва ли могут быть признаны достаточными для того, чтобы, основываясь на них, явное отступление от закона, допущенное в составлении упомянутого приговора, могло быть не вменено в основание к неутверждению этого приговора. Произвели ли бы, или не произвели бы раздорники беспорядков, которых опасались окружники, этого утверждать невозможно. Судя по раздорническим нравам, характерам и обычаям, судя по участию в этом деле опять тех же самых лиц, которые уже издавна прославились своею нетерпимостию и дерзостию, а со времен белокриницкого собора приобрели себе в этом роде сугубую славу, можно очень легко допустить, что беспорядки при полном сборе общества действительно были весьма возможны и что результатом этих беспорядков в самой малой степени могло быть, что раздорники перекричали бы окружников. Тогда на новых выборах в общем собрании всего московского старообрядческого общества Бочин снова был бы оставлен на своем попечительском месте. Но тем не менее общественный приговор, составленный одною частию общества без участия остальных, все-таки не может претендовать на законную силу, какую имел бы такой документ, подписанный, как следует, по крайней мере, двумя третями домохозяев. Чтобы обойтись без раздорников, окружники должны были как-нибудь иначе позаботиться об отводе их от участия в выборах, но на это они, конечно, не могли найти законных оснований. Однако же в таком случае и генерал-губернаторское сообщение обер-полициймейстеру тоже уже ни в каком случае не могло их выручить, тем более, что оно было истолковано окружниками не по настоящему его смыслу. В этом случае вовсе нельзя похвалить верность понимания окружниками взятой им за основание бумаги, в которой генерал-губернатор очевидно говорит обо всем обществе, а не раздельно о праве окружников и раздорников, составляющих до сих пор одно и то же московское старообрядческое общество рогожского богаделенного дома. Следовательно, в бумаге этой московские окружники, если бы поняли ее здраво, а не позволяли напеть себе всякого вздора, не могли видеть никакого основания собираться отдельно и игнорировать выборное право раздорников. При всех симпатиях, которые принадлежат почитателям окружного послания, поступок их в составлении отдельного приговора нельзя не осуждать и нельзя не счесть поступком если не противозаконным, то во всяком случае крайне легкомысленным, необдуманным и неуместным. Этим приговором окружники не усилили своего значения в обществе, а подорвали его и дали своим противникам основание претендовать на них и жаловаться, как на людей, которые делают весьма серьезные ошибки в понимании своего права и в соблюдении его по отношению к прочим. Об этом, сочувствуя окружнической партии, можно, и даже должно, искренне жалеть и сетовать.

По странной аналогии нынешнего московского дела с рижским старообрядческим делом здесь опять видны и боязнь многоголосой черни, и желание обойтись без участия большинства простых людей, которые, привыкнув видеть в попечителе нечто начальственное, весьма легко могут подчиняться его влиянию. Но и здесь в Москве, как и в Риге, меры к обходу этого большинства приняты, как мы видим, весьма не тонкие и не обдуманные. И здесь опять “гнут не парят, — сломят не тужат”, а между тем все подобные поломки в течение самых долгих лет дают перевес и господство темным силам, которые благоразумнее было бы не вызывать, до времени, пока нет под руками средств для управы с ними. Теперь дело московской рогожской общины поставлено в такое положение, что примирение в нем, наверное можно сказать, даже немыслимо. Почтенный автор окружного послания, Ларион Егоров, от этого последнего дела находится в стороне, и едва ли не следует сказать, что в стороне от него находится и самое окружное послание. Очевидно, что дело о догматах веры, служившее довольно долгое время одним предлогом к распре и ширмою для иных целей, теперь уже вовсе отставлено в сторону, и без всякой церемонии идет речь о личной вражде, помирить которую не представляется никакой возможности. Разгар этой вражды в последнее время все яснее и яснее выдвигает на сцену настоящие причины московских неладов, и с тем вместе остается все менее и менее средств верить, что московскую общину и “весь мир” перессорил своими окружными посланиями Ларион Егоров. Детали этой распри показывают, что и самое ополчение против окружного послания раздорниками поднято едва ли по несогласию их с этим документом, а не вернее ли, что документ этот послужил только хорошим поводом хорошенько перессориться тем, которые в душе давно друг друга ненавидели и искали “вражды в мире”, дабы хоть где-нибудь, хоть в частице общины стать верховодами и марать своих противников. Оказывается, что и в 1867 и 1868 гг., при всех вопияниях раздорников против окружного послания, дело у них шло собственно вовсе не против окружного послания, а против людей, стоявших за окружное послание, а нередко и против таких, которые и не были ревнивыми поборниками этого акта, но которых хоть как-нибудь можно было пристегнуть к окружному посланию. Задача была в том, чтобы только отлучить известные личности и преследовать будто за окружное послание, а не за то, за что они в самом деле были ненавистны. Замечательно, что в нередких случаях злоба против Лариона Егорова со стороны окружников гораздо слабее, чем злоба против бесхарактерного, бездеятельного и мирволившего раздорникам архиепископа Антония Шутова. Если отнестись ко всей этой прошлой истории, разразившейся гуслицким и белокриницким соборами построже, то станет очевидно, что не из-за окружного послания рассорились люди, а только на окружном послании, так сказать, разрешилась давно кипевшая старинная злоба. Вот как ныче изъясняются все эти раздоры в находящихся у нас в руках записках, писанных о том времени одним из окружников, но не почитателем самого автора окружного послания.

* * *

“Гг. покойный Винокуров, бывший долгое время попечителем, М. и другие ездили в Петербург между 50 и 60 годами ежегодно. Они были люди, привыкшие к этому, а в особенности Винокуров и М. Касса находилась в их руках, а отчета не было. Сумма собиралась в больших размерах. Они, — как сказать, не знаю, было ли у них усердие, или лучше было и выгоднее, — они хотя и принимали архиепископа Антония и других духовных особ, но все-таки ходатайствовали в Петербурге у правительства заштатных себе попов или, лучше сказать, беглых от церкви. По этому ходатайству в тогдашнее время собиралась на это громадная сумма. Им в Петербурге, сколько они туда ни ездили и ни просили, всегда постоянно отказывали; но они все-таки не переставали ездить в Петербург в чаянии как будто чего-то. И вот, — как припомню, было в 1858 или 1857, — будто Винокурову и М—у в Петербурге было предложено, что будто даст уже им правительство попов, бежавших от церкви, и они сторговались на то за очень приличную цифру. И вот приехали в Москву и объявили своим в то время приверженцам, и это принято было к содействию. Егор Воробьев стал будто в тогдашнее время спрашивать архиепископа Антония владимирского: “Можно ли принять, владыко святый, если к нам обратятся попы от господствующей церкви, а вы, владыко, будете их начальствующим?” И сказано было в тогдашнее время, что будто архиепископ Антоний соизволил на это изъявить согласие попов русского ставления, от церкви ушедших, принимать. И вот Воробьев сказал об этом Винокурову и М. Дело пошло в ход. Приступлено было с предложениями к особам, известным в старообрядческом обществе, о сумме в больших размерах на этот предмет. И в это время Пафнутий, еще бывший епископом коломенским,[204] с своими приближенными, стали спрашивать архиепископа Антония, правда ли, что он благословил Винокурова с шайкою просить беглых попов? Архиепископ Антоний говорил господину Пафнутию: “Нет, я их не благословлял”, и упросил владыка господина Пафнутия и граждан, вопреки этому, изъявить, если возможно, правительству, что мы имеем не только попов, но и архиереев, и просить, чтобы правительство дозволило иметь старообрядцам свое духовенство на правах иноверных исповеданий, а сам архиепископ Антоний уехал тогда на то время из Москвы, оставив в этом деле во главе Пафнутия с гражданами. Дело опять пошло в ход иначе, с пафнутиева направления. Просьба была написана и подана куда следует, а с тем вместе здесь дома для прежних хлопотунов и расходчиков за беглых попов заперты стали толстые сундуки с деньгами у именитых особ, особливо для Винокурова. Винокуров с приверженцами этого не облюбовали и, не захотев стерпеть такой перемены, поехали в Петербург к особе, даме (?!), обещавшей им и от них принимавшей, но она, допустив их перед себя, и спросила сперва о деньгах: привезли ли они? Они говорят: “после”, и были за то сейчас приглашены выйти вон. Вот в тогдашнее-то время они и поклялись отметить лицам, сделавшим им в этом распоряжении деньгами препятствие; приехали в Москву и сразу же стали мстить Пафнутию, как главному виновнику в рассуждении отказа принимать бегствующих попов. Это, сколь вспоминаю, было в августе. К ноябрю Винокуров и М. приготовили хорошо враждою своих приверженцев на все злобное, и вот было назначено собрание на предмет обсуждения обрядов. И в то время на собрании были архиепископ Антоний и с ним господин Пафнутий. Во время собора Григорий Агапов, бывший начиненным против Пафнутия, стал упрекать Пафнутия сначала за нововведение обрядов осенения креста, а потом дошел и коснулся его личной жизни, по слухам, носившимся тогда в народе, и оскорбил его, господина Пафнутия, тогда бывшего епископа, до самых крайностей, а Антоний в этом не остановил порицателя почему-то: или не имел решимости, или, быть может, по другим причинам. И после, когда узнали граждане, как обидел Григорий Агапов господина Пафнутия и как чтили весьма его епископский сан, то им стало прискорбно слышать оскорбление, учиненное в лицо епископу. В то время они были владыки Антония решительнее и составили приговор: уволить из попечителей Григория Агапова, и приговор в тогдашнее время сейчас был подписан почти всем обществом, за исключением Ф. Винокурова с приверженцами. Винокурову и М. это опять была большая и, можно сказать, даже страшная неприятность, так как власть их и влияние чрез удаление Григория Агапова еще упадали и, скажу лучше, исчезали уже вовсе. В тогдашнее время Винокуров и М. увидели свою невзгоду и просили архиепископа Антония потерпеть немного; говорили: “Сам выйдет Григорий Агапов”. Время тогда близко было к великому посту. И на первой неделе великого поста Винокуров взял к себе архиепископа Антония и здесь еще больше обманул его обещаниями, что после пасхи Григорий Агапов из попечителей непременно выйдет, а теперь, говорил, нужно проститься, и для этого пригласил действующих в этом деле лиц для взаимного прощания, что и было сделано. Тут многие личности, кои в обществе виднее, приглашены были к Винокурову, и, когда собрались все, нам было предложено архиепископом Антонием о примирении, по случаю поста. “А Григорий Агапов, — говорил обманутый владыка, — сам выйдет после пасхи”. Мы никто не желали мириться с Агаповым, как с оскорбителем архиерейского сана, как с врагом св. церкви; но были вынуждены, потому что все это дело принял на себя в тогдашнее время лично архиепископ Антоний и сидя упрашивал нас христианскими убеждениями. Мы, нечего делать, в его угождение, раскланялись с Григорием Агаповым, М. и Винокуровым взаимно и сделали для близиру, не больше сказать, как одно иудино лобзание. Столь уж злоба наша стала лукава!