Григорий Бакланов - Карпухин

• Название: Карпухин
• Автор: Григорий Бакланов
• Жанр: Современная проза

В романе «Друзья» рассказывается об архитекторах. В нем показаны три поколения, а основные его герои — люди, прошедшие войну. Герой повести «Карпухин» — шофер, тоже прошедший войну, того же поколения, что и герои романа «Друзья». В основе обоих произведений лежат нравственные проблемы общества.

---

— Нда-а… Вот с такой высоты не вредно бывает иной раз взглянуть на дело.

Теперь, дав себе самый короткий отдых, они должны были приступить к завершающему акту: посовещавшись, вынести приговор, которого ожидали толпящиеся в коридорах люди.

— Ну что же, приступим, — сказал наконец Сарычев, вдавив в пепельницу папироску. Писать ему предстояло сейчас много, а день кончался. Он пересел за стол.

— Значит, я полагаю, обстоятельства дела ясны? — сказал он утвердительно после того, как сам вкратце еще раз изложил их. И, раскрыв Уголовный кодекс РСФСР, прочитал заседателям статью 211 — «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации автотранспорта и городского электротранспорта» — части первую и вторую. Поскольку часть первая предусматривала нарушения, повлекшие за собой причинение потерпевшему менее тяжелых или легких телесных повреждений и причинение материального ущерба, руководствоваться в данном случае приходилось частью второй. Часть же вторая статьи 211 предусматривала те же действия, но «повлекшие смерть потерпевшего или причинение ему тяжкого телесного повреждения», то есть как раз то, что и имело место в данном случае. И наказывались эти действия «лишением свободы на срок до 10 лет с лишением права управлять транспортными средствами на срок до 3 лет или без такового».

Прочитанные без запятых, ровным голосом, действия эти, повлекшие смерть потерпевшего и наказание лишением свободы на срок до десяти лет, странным образом потеряли свой угрожающий смысл, а, наоборот, обрели нечто успокоительное, какой была интонация голоса Сарычева при чтении. Постникова сидела напротив него прямая, строгая, как совесть, и, когда он кончил читать, кивнула. Сарычев обращался главным образом к ней, о Владимирове как-то забыв, и она всякий раз наклоном головы подтверждала, что понимает его полностью.

— Итак, если бы мы, например, сочли правильным назначить обвиняемому минимальное наказание, закон предоставляет нам это право… — незаметно для себя впадая в стиль и слог прочитанного документа, продолжал Сарычев. — Но, назначая наказание без лишения свободы, мы тем самым, по сути дела, оправдываем действия, повлекшие за собой смерть, оправдываем человека, совершившего их, в данном случае Карпухина.

Тут Сарычев улыбнулся своему допущению, поскольку он не сомневался, что имеет дело с разумными людьми, которые не станут оправдывать того, кто виноват.

После этого он так же убедительно разобрал остальные возможности, которые предоставляет им эта статья. Вплоть до высшего предела, заметив, впрочем, что вряд ли все-таки есть основания руководствоваться им. Хотя это должны решить заседатели, в чем Сарычев намеревался предоставить им полную, ничем не стесненную свободу.

— В нашей профессии, как и во всякой профессии, есть своя «профвредность», — сказал он, и тут давая понять улыбкой, что имеет дело с разумными людьми, которые не истолкуют его слов буквально, а примут лишь как выражение высшей степени доверия к ним. — Нам иногда бывает трудно не видеть в обвиняемом преступника, и потому ваш глаз, свежий глаз, необычайно важен. При этом я хочу еще раз подчеркнуть, что, хотя вы не имеете юридического образования — я, думаю, не ошибся? — и некоторые специальные вопросы для вас могут быть трудны, вы такие жо равноправные судьи, наш суд состоит из трех человек.

Все это он говорил, уже начав писать, и когда поочередно взглянул на них, Постникова кивнула с полным сознанием ответственности, а Владимиров сказал: «Совершенно справедливо». И после этого «совершенно справедливо», которое давало основания надеяться, что он всё понял, вдруг предложил нечто несуразное:

— Так я думаю, может быть, мы и будем руководствоваться этим самым нижним пределом, раз такой случай специально предусмотрен.

Сарычев положил ручку:

— То есть как?

— Виноват!

— Нет, вы все-таки объясните. Вы же понимаете, надеюсь, мы не можем руководствоваться одними чувствами. Есть закон.

— Совершенно справедливо!

Постникова, хотя и не сказала ни слова, лицо ее полностью выразило все, что говорил Сарычев. И она с немым вопросом, но только неодобрительно взглянула на своего коллегу. Владимиров смущенно молчал.

— Кстати, товарищ Владимиров, я еще в перерыве хотел сказать вам… Обращаясь к подсудимому, вы сказали: «товарищ». Вы же знаете: «гражданин».

— Виноват! — сказал Владимиров, еще более смутившись.

И тем не менее, когда перешли к обсуждению главного, выяснилось, что несмотря на бесконечные «виноват», он ни на шаг не сдвинулся со своей позиции и продолжает проявлять все то же странное непонимание простых вещей.

— Ну, хорошо! Вам, как не юристу, возможно, не под силу исследовать в судебном заседании все доказательства, квалифицированно обсуждать вопрос о доказанности обвинения, я понимаю, — говорил Сарычев, набравшись, терпения, но «Вы» звучало уже официально, с большой буквы, как пишут в бумагах. Давайте разберемся просто, как люди, располагающие достаточным жизненным опытом.

Разобрались.

— Ну теперь как вы считаете?

— Как я вам уже докладывал.

Этот мягкий, бритый наголо, смущающийся подполковник в отставке, старавшийся в дверях всех пропустить впереди себя, и при этом делающий руки по швам, сейчас, начинал раздражать Сарычева. Он уже два дела слушал с Постниковой и всегда все было хорошо и не возникало никаких недоразумений.

— Ну, хорошо, то, что это была машина Карпухина и за рулем в момент убийства сидел Карпухин, у вас, надеюсь, сомнений не вызывает?

— Никак нет.

— То, что он был пьян и потому совершил наезд, надеюсь, тоже не вызывает у вас сомнений?

— Виноват, это не было доказано.

— То есть как?

— Прошу прощения. — Лицо Владимирова вдруг стало мрачным. — Я человек пьющий. По праздникам. И я не могу в таком состоянии почувствовать запах водки от другого. Свидетели были пьяны, о чем они докладывали нам, и показания их не могут заслуживать доверия.

Сарычев вздохнул с облегчением: только-то и всего!..

— Но, батенька мой! — заговорил он ласково. — Жена… Вы же видели, жена! Она-то своего мужа знает лучше, чем мы с вами? И то у нее сомнений не вызывает. Вы же слышали, как она сказала ему в перерыве? Нельзя… Нельзя.

И тогда заговорила Постникова. Она как бы чувствовала себя ответственной за поведение Владимирова:

— Вы что же, следователю не доверяете? Следователь ознакомился, расследовал квалифицированно, а вы не доверяете?

Здесь уж и Сарычеву стало неловко, и он внес необходимую ясность, смягчив ее голосом:

— Следователю мы можем доверять или не доверять, но на ходе дела это не должно отражаться. Виновным человек признается только в результате судебного следствия. Только суд, то есть мы с вами, можем признать человека виновным или снять с него обвинение.

Однако Постникова этой тонкости не почувствовала и особой разницы тут не видела. Она доверяла следователю. Она доверяла председателю суда. Она вообще доверяла тем лицам, которые заслуживают доверия, потому что недоверие оскорбительно и недостойно человека. И только тем, кто доверия не заслуживает, она не доверяла. Ей сейчас было непонятно, странным казалось ей поведение Владимирова. И она осуждающе покачала головой.

Владимиров никак не ответил ей, только опустил глаза. И Сарычев почувствовал вдруг, что при всей своей мягкости он не уступит. И в глаза им не смотрит не потому, что не уверен в себе, а оттого, что ему за них неловко.

— По вы же слушали прокурора. Прокурор для нас тоже участник процесса, решающее слово предоставлено нам, это правильно. Но я видел, вам понравилась его речь.

Владимирову действительно понравилась речь прокурора, и он слушал ее с простодушным интересом. По он единственно не мог взять в толк, почему она направлена против Карпухина. Тут ему все было непопятно так же, как если бы ему, отцу четверых детей, сказали вдруг, что надо заколоть младшую его дочь, и от этого троим старшим детям станет лучше. Он не только не допустил бы этого, пока он жив, но он и не поверил бы никогда, что ее старшим сестрам и брату станет от этого лучше, что они, приняв такую жертву, вообще останутся людьми.

— Ну, хорошо, — сказал Сарычев, встав и подойдя к нему. Он решился на последнее средство, на откровенность, которой Владимиров не мог не оценить. — Вот мы трое облечены доверием и большой ответственностью. Давайте, помня это, поговорим. Бывают случаи, когда преступление, само по себе не опасное, приобретает особо опасный характер. Это как раз такой случай. За два месяца два случая со смертельным исходом вблизи нашего города. Поймите, если мы не отреагируем должным образом, народ нас не поймет. Повышенная строгость тут не только оправдана — необходима! Но есть еще один аспект. Сейчас газеты пишут о пьянстве, ведется борьба. И вот в самый острый момент такой важной кампании мы вдруг оправдываем шофера, который в пьяном виде… Постойте, не возражайте мне, я сейчас не исследую все «за» и «против», я говорю в принципе. Вы понимаете, как это может выглядеть? Наш оправдательный приговор в такой момент может прозвучать как оправдание одного из страшнейших пороков. Поймите! Мы можем, наконец, назначить небольшое наказание. Важен сам факт. Воспитательное значение, он взглядом привлек Постникову как специалиста. — А если, допустим, мы ошиблись, то остается возможность кассировать наш приговор, и другой, более высокий суд нас поправит. Через несколько месяцев, когда острота кампании спадет, отменят наш приговор.