Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

• Название: Ангелы на кончике иглы
• Автор: Юрий Дружников
• Издательство: Культура
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-71-58-0055-2

Трагикомические события, о которых автор повествует в романе «Ангелы на кончике иглы», написанном в 1969-1979 годах, происходят в редакции центральной газеты после Пражской весны. Идеи, спущенные сверху, превращаются тут в ежедневную духовную пищу для миллионов читателей. Герои романа — журналисты, редакторы, партийные чиновники разных уровней, сотрудники органов безопасности, члены политбюро, их жены, дети, возлюбленные, врачи, охрана, осведомители. Читатель попадает за кулисы советского идеологического театра, туда, откуда исходят указания об оттепелях и о завинчивании гаек. В нашей стране книга выходит впервые.

---

— Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.

— Понял! Кто же понесет?

— Степанов.

— А остальные?

— Мы — ответственные организаторы восхождения, — объяснил политрук, — занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории трудности! Ну, а политическое значение…

— Все ясно! — засопел Раппопорт. — Я приветствую ваше начинание, молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен, что все будет в порядке. Донесете — немедленно сообщим… Даю слово советского газетчика!

Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем им сердечно трясти руки.

— Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только: двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?..

Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.

— Слыхал, Яков Маркыч? — спросил, пробегая мимо, редактор отдела промышленности Алексеев. — У Макарцева инфаркт!

— Шутишь!

— Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля! Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит…

Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакции. Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждого нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именно информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного пересказывания обзавелся подробностями.

— За ответственность приходится платить здоровьем, — философски изрек Алексеев. — Страна даром денег не платит.

— При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за «Королеву шантеклера», и он с катушек долой, — говорил фотокор Саша Какабадзе. — Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу фильм понравился… Разве редактор мог такое предположить?

— Что понравилось-то?

— Да там у героини груди большие, в его вкусе.

— В его бывшем вкусе, — холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.

— Потише, Славик, — осадил его Яков Маркович и оглянулся. — Понравились не груди, а то, что режиссер — испанский коммунист.

— А по-моему, — сказал замответсекретаря Езиков, — Макарцев сам виноват. Все смягчал: и нашим, и вашим. Буфера между вагонами часто летят — на них нагрузка большая…

Раппопорт слушал. Он вообще не любил говорить для такого большого количества ушей. Он оглядывал стоящих. Кто мог подложить папку? Кто довел хорошего человека до инфаркта?

— Сам, говоришь, виноват? — Раппопорт приблизился к Езикову. — И в чем же ты его обвиняешь? В мягкости?

— Не обвиняю я его! — отступил Езиков. — Какая там мягкость? Смешно!

— Тебе смешно, — вмешалась в разговор машинистка Светлозерская. — У тебя ее нет и никогда не будет. А Макарцев — мужик хоть куда! Он не виноват, что не получалось.

— Чего не получалось? — уточнил Езиков.

— Ничего! Помните историю со столовой?

— Как же! — сказал Какабадзе. — Я сам принимал участие в рейде от комитета комсомола.

Однажды Макарцев спросил на планерке, почему нет Алексеева. «Он отравился, — ответили ему, — что-то съел в редакционной столовке». Днем Макарцев сам спустился в столовую. Он постоял в очереди с подносом, сел за столик, понюхал первое, отставил его в сторону, ковырнул котлету вилкой. Его чуть не стошнило, а ведь он обязан беречь себя для партии. Он вызвал Кашина.

— Черт знает что! Почему так невкусно?

— Воруют, видимо, — предположил Кашин.

— Что ж мы молчим? А еще журналисты! Чего требовать от других, когда у себя наладить не можем?

— Вы — главный редактор, Игорь Иваныч. Можете попробовать.

— И пробовать не стану! Просто возьму и сделаю!

Редактор позвонил по вертушке начальнику ОБХСС города. В тот же день у выхода из редакции «Трудовой правды» появился корректный молодой человек, скромно одетый. Каждую женщину, спускавшуюся по лестнице с тяжелой сумкой, он вежливо спрашивал:

— Простите, вы не в столовой работаете?

Она не отрицала, и он просил ее пройти в соседнюю комнату. Там дежурили возле весов двое сотрудников милиции и представители народного контроля. Они вынимали из сумок украденные продукты, взвешивали и составляли акты. На следующий день коллектив столовой был полностью, от судомоек до директора, заменен, и сотрудники редакции ходили обедать по два и по три раза, до того было чисто и вкусно. Через день суп стал менее вкусным, через два — второе. Через неделю все стало по-старому. Макарцев ездил в цековскую столовую и к этому вопросу больше не возвращался.

— Наше дело петушиное, — сказал Ивлев, — прокукарекал, а там хоть не рассветай!

— Игорь Иванович не виноват, — обиделась Анечка.

— Конечно! — успокоил ее Раппопорт. — Зачем обвинять человека в том, что у него были благие порывы? Другие и порывов не имеют.

— О чем спор, товарищи?

В коридоре появился Кашин.

— Да вот, Валентин Афанасьевич, — сказал Езиков, — размышляем, как работать без головы.

— Руководство тоже этим озабочено, — Кашин оглядел всех. — Я звонил в больницу. На Игоря Иваныча нельзя рассчитывать месяца два, а может, и все три. Что касается временной замены, то в ЦК уже дали добро Степану Трофимычу.

В комнате у Якова Марковича, дверь в которую оставалась полуоткрытой, зазвонил телефон.

— Товарищ Тавров, Кавалеров беспокоит из райкома. Мне уже доложили, что у вас с редактором неприятность… Вы ведь мою статью курируете… Как она теперь?

— Не от меня зависит. Макарцев-то что обещал?

— Он обещал! И нет его. Кто вместо редактора? Ягубов?.. У-у…

Послушав короткие гудки, Раппопорт пожал плечами и аккуратно положил трубку на аппарат.

18. ЯГУБОВ СТЕПАН ТРОФИМОВИЧ

ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ

Занимаемая должность: первый заместитель главного редактора газеты «Трудовая правда».

Родился 12 сентября 1920 г. в станице Нагутская, Ставропольского края.

Русский. Отец русский, мать русская.

Социальное происхождение — крестьянин.

Член КПСС с 1939 г. Партбилет No 0177864. Взысканий не имеет.

Образование высшее, окончил ВПШ, и специальное (копии документов об окончании прилагаются в анкете).

Специальность: партийный работник.

Полный список всех родственников, живых и умерших, их места проживания и захоронения — указаны в приложении к анкете.

Знание языков: английский, немецкий, венгерский — владеет достаточно свободно.

Пребывание за границей (список служебных командировок прилагается).

Воинское звание — подполковник запаса, спецучет.

Участие в выборных органах: член Московского горкома КПСС, депутат Верховного Совета РСФСР, член правления Союза журналистов СССР, член правления Агентства печати Новости, зампредседателя Общества дружбы СССР — Венгрия, член партбюро редакции.

Правительственные награды: орден Красной Звезды, медали.

Семейное положение: женат. Жена — Ягубова (Топилина) Нина Федоровна, государственный тренер по теннису. Дочь Валентина 16 лет, сын Трофим 13 лет.

Паспорт XXXI СА No 510408, выдан 123 о/м Москвы 12 января 1966 г.

Прописан постоянно: Бережковская набережная, 4, кв. 186.

Дом. тел. [phone]. (Адрес и телефон в справочниках отсутствуют и адресным бюро не выдаются.)

ПОДЪЕМЫ И СПУСКИ ЯГУБОВА

Степан Трофимович, хотя и был невысокого роста, но смотрелся человеком спортивным и выглядел значительно моложе своих сорока восьми. Он следил за собой, тщательно и с удовольствием брился утром и вечером (утром для себя, вечером для жены), делал зарядку, два раза в неделю, даже после дежурства, ездил плавать в бассейн ЦСКА на Ленинградский проспект. Там отводилось время для генералитета Министерства обороны, и Ягубов нашел канал, чтобы плавать вместе с ними. Он никогда не болел и не простужался. Отдыхая осенью в санатории ЦК на Рижском взморье, купался не в бассейне — в ледяном море, — и хоть бы хны — ни радикулита, ни даже насморка. Когда при нем жаловались на головную боль, он участливо, и притом искренне, спрашивал:

— А это как?

Голова его с аккуратно подстриженной черной шевелюрой без единого седого волоска не болела ни разу в жизни. Когда было необходимо, он выпивал ровно столько, сколько пили другие, чтобы не возникало ни мысли, что прикидывается, будто не пьет, ни что перебирает. Макарцев посмеивался:

— В праведники торопитесь, Степан Трофимыч?

Ягубов вежливо улыбался, стараясь при этом не коситься на изрядное редакторское брюшко.

Отец его, Трофим Ягубов, отчества своего не знал. В зажиточной казацкой станице Нагутской родни он не имел, считался пришлым, хотя на кусок земли и дом пожаловаться не мог. Человек он был сухой и немногословный, ходил с костылем: ногу переломило тележным колесом, и кости неправильно срослись. Жили Ягубовы неплохо. Детей было сперва трое, потом двоих похоронили в эпидемию. Не хотел Трофим Ягубов, чтобы его раскулачивали. Он записался в колхоз, вступил в партию и стал помогать в деле коллективизации. Оставшиеся в живых после организации колхоза соседи боялись Трофима Ягубова и кланялись ему издали. Семья голодала. Степан, когда подрос, во всем помогал отцу. Он любил не без гордости рассказать при случае, как отец его, старый уже, повторяет: