Юрий Дружников - Диалог - от Бесов до Ангелов

• Название: Диалог - от Бесов до Ангелов
• Автор: Юрий Дружников
• Жанр: Русская классическая проза

---

В.С. А сочинение на Лубянке письма чехов с просьбой ввести войска?

Ю.Д. Если бы я эту историю придумывал, мне было бы легче сделать ее более правдоподобной. Я действительно встретил человека, которому поручили состряпать такое письмо. Делали это впопыхах, и Андропов вспомнил про своего человека. Свой в двух смыслах: чекистский, связанный с органами, и свой -вместе работали, проверен, не подведет. А когда свой, то не думают, умеет или не умеет. А редактор Ягубов какой? Кто вообще командовал всеми делами в стране -- умные люди? Да ведь они подбирали подходящих себе еще глупее себя, потому что так удобнее руководить. Горбачев, например, умный человек, но сколько лет прикидывался придурком среди них, чтобы забраться наверх. В романе действует закон литературной достоверности, которая оказывается иногда важнее исторической точности.

В.С. Когда вы писали посвящение: "Моим друзьям по обе стороны барьера -- с надеждой", то имели в виду и надежду дожить до издания в России?

Ю.Д. Посвящение было предпослано американскому изданию. А сперва в самиздате было другое, более важное для читателя: "Просьба не искать под вымышленными именами знакомых, ибо это ни к чему хорошему не приведет". Что касается надежды, я вкладывал в это слово более широкий смысл: упование на крушение зла, на уничтожение ржавого занавеса и как результат публикацию романа, который писался, когда автор еще и не думал отделяться от отечества. Тогда перспектива перемен, если и виделась, то не при жизни нашего поколения.

В.С. Надежда на публикацию романа как следствие развала системы? Может, наоборот: надежда возлагалась на то, что система рухнет в результате появления таких книг? Помнится, вы сами утверждали тогда, что появись в России "Архипелаг ГУЛАГ", система и полгода не продержится.

Ю.Д. Мы тогда наивно переоценивали силу слова. Нас к этому приучили. Но и сегодня я не стал бы недооценивать произведений Александра Исаевича.

В.С. В запоздалом выходе "Ангелов на кончике иглы" в России есть и свои положительные стороны. Я прочитал почти все рецензии на "Ангелов"; критики усматривают в романе сатиру. А мне видится в "Ангелах" лишь один элемент сатиры -- резко выраженное критическое отношение к действительности, скепсис по поводу существующего в стране режима. Ни нарочито выраженных условностей, ни доведения реальности до абсурда, ни гиперболизации -- никакой специфической сатирической атрибутики в книге нет. Во всяком случае не больше, чем, скажем, ну что ли, у Бальзака. Впрочем, и критиков можно понять: совсем недавно многое, изображенное в романе, представлялось фантасмагорией, гротеском. А роман оказался первым реалистическим описанием брежневской эпохи, первым серьезным, без уверток и эзоповщины, художественным ее осмыслением. Ведь она пока в прозе остается в каком-то смысле вакуумом, если не считать того, что разрешили напечатать в те годы. Трезвое, даже, я бы сказал, циничное изображение жизни газеты в "Ангелах на кончике иглы" было поначалу воспринято как сатира. Натура настолько абсурдна, что и ее отражение в романе выглядело гротескным.

Сегодняшний российский читатель, после открытия архивов, после того, как стали известны сотни фактов, характеризующих как всю систему, так и частную жизнь кремлевской камарильи, поймет, что сатиричен не роман, сатирична сама действительность. Время -- порядочный человек, как говорят итальянцы: оно все расставило на свои места.

Ю.Д. Перебираю в уме сцены романа, ищу хоть одну, которая бы в нынешних условиях вызывала ощущение гротескности, и не могу найти. Включая и эпизоды из личной жизни "товарища с густыми бровями" или угрозу маршала бронетанковых войск ввести в редакцию танки, если его статья не будет напечатана. Это были услышанные истории, но о многом писал интуитивно... Вот когда начинаешь понимать значение слов Пришвина, сказавшего, что без выдумки не может быть художественной правды, что только выдумка спасает правду.

В.С. В 68-м ввели войска в Чехословакию. Мы кипели внутри и -- молчали. Мне кажется, роман начат был под влиянием финала чешского ренессанса, задавленного танками. Тогда у многих было ощущение, что нас измазали в дерьме. Кто-то отважился выйти на Красную площадь. Кто-то поднял свою планку протеста в литературе. Сегодняшнему российскому читателю важно примерить себя к тогдашнему состоянию писателя, если читатель одного возраста с ним. Или, если он молод, попытаться понять своих отцов.

Ю.Д. Думаю, истоки были прозаичней. Семь лет я проработал в московской газете. Одни журналисты делали стремительную карьеру, другие пьянствовали прямо в редакции. Я стремился описать технологию сотворения великой лжи, дьявольскую кухню, тайны кремлевского двора, куда мне довелось заглядывать. После Чехословакии 68-го в Москве стали давить интеллигенцию, литературу, печать, искусство, театр, -- испугались, что возможен рецидив. Мы тогда много говорили, что предстоят тяжелые годы не только для чехов, но и для всего "лагеря".

Сейчас это забылось, но признаем очевидный факт: власть тогда победила, рецидив отодвинулся на двадцать лет -- на целое поколение! Россия, все мы потеряли двадцать лет свободы, культуры, цивилизации, жили в норах, как крысы, по выражению генерала Григоренко. Как это получилось, почему? Думалось, если не напишу, забудется, уйдет. Собирание правды по крупицам вдруг стало важней всего в жизни.

В.С. Эта раскованность пугала некоторых первых читателей рукописи.

Ю.Д. В России пугает редакторов и сейчас. Советовали смягчить, убрать сексуальные сцены. Но задача жизни моей была точно отразить время завинчивания последних гаек. Отсюда и определение временных рамок романа: 23 февраля -- 30 апреля 1969 года: 67 дней московской духовной, журналистской, цековской, кагебешной, обывательской жизни, политической и интимной, внешней и подводной, даже с элементами психоанализа, словом, все, что удалось запечатлеть летописцу. Эти 67 дней чрезвычайно важны для русской и всемирной истории: с них началась двадцатилетняя агония многоголового змея. Период этот до сих пор недооценивается ни западными, ни, тем более, российскими историками и политологами.

В.С. Чешские события пронизывают весь роман, даже если не упоминаются. Они -- лакмусовая бумажка порядочности, человечности, сопротивляемости обволакивающему злу. В "Ангелах на кончике иглы" ощущается не только конец надежд на либерализацию сверху, но и конец целого периода в жизни общества, начало новой эры -- эры маразма. Именно тогда верхи почти открыто стали проповедовать принцип "После нас -- хоть потоп". На их век, считали, хватит и казны государственной, и диссидентов для обмена, и нефти, и народного безмолвия. Ложь стала откровенной, циничной. Нас ничем не удивишь, но в "Ангелах" раскрываются такие детали изготовления печатной лжи, что...

Ю.Д. Не сказал бы, что в брежневское время ложь стала откровеннее и циничней. Не знаю, удалось ли, но я хотел показать, что ложь была в основе того, что родилось в октябре 1917-го. Ложью были пропитаны первые слова новой структуры. Обещали мир -- дали четыре года кровавой гражданской войны. Обещали хлеб и землю -- отобрали последнее. Кто был ничем и кто был всем -стали одинаковыми рабами.

В.С. До Октября лгали, чтобы захватить власть, после -- чтобы ее удержать. Вспоминаются слова Шаляпина о "сквозной лживости во всем". "Ангелы" -- это роман о великой лжи. Все врут всем: родители детям, дети родителям, мужья и жены -- друг другу, также начальники и подчиненные. Врут учителя и учебники. Целые академические институты, кафедры общественных наук в тысячах вузов созданы специально, чтобы обосновывать и распространять вранье. Государство обманывает граждан, те отвечают ему тем же. Врут философы и таксисты, врут чекисты и экономисты, и, конечно, это делают журналисты. Ложь не могла не проникнуть в души, стала естественным состоянием общества.

Ю.Д. Нынче утверждают, что большевистский агитпроп действовал по методу фашистского: врать надо глобально, тогда поверят. Мне кажется, надо еще изучить, за кем тут приоритет, кто у кого учился. Но дело не только в дозах лжи. У советского человека не было возможности сравнивать. Как утверждают индийские мудрецы: человек, который не понимает, что он видит синее, его не видит.

В.С. В романе эту мудрость произносит старый партийный журналист Яков Раппопорт.

Ю.Д. Важно было проследить процесс создания лжи. Главный редактор газеты "Трудовая правда" Макарцев понимает: "То, что происходило в жизни, могло стихийно меняться. То, о чем писала газета, менялось только по указаниям". Регламентировалось все: о ком не писать, кого и как облить грязью, какую статью должен подписать русский, а какую грузин или еврей, что необходимо вспомнить в мемуарах, а что забыть, кого называть "т.", кого "тов.", а кого "товарищ", каков очередной почин и кто будет инициатором. Отсюда лучшими подручными партии были такие журналисты, как Раппопорт, который выражал мысли передовых рабочих и партработников, доярок и свинарок, лауреатов и депутатов, военачальников и директоров заводов, писателей и композиторов. "По указанию сверху я выдумываю прошлое, высасываю из прошлого псевдогероев и псевдозадачи современности, вроде субботника, а потом сам же изображаю всенародное ликование. На этом липовом фундаменте я обещаю прочное будущее..."