Сергей Дышев - Узник «Черной Луны»

• Название: Узник «Черной Луны»
• Автор: Сергей Дышев
• Жанр: Боевик

Владимир Раевский, бывший офицер спецназа, едет в воюющее Приднестровье и там в качестве наемника вступает в батальон Приднестровской гвардии. Ему, брошенному в водоворот сложнейших политических и военных событий, приходится пережить нечеловеческие испытания. Плечом к плечу он сражается в рядах настоящих героев, не посрамивших честь российского воинства. Кровавым огнем залито левобережье Днестра, в эпицентре людских страстей горят автомобильные колонны, рушатся мосты, взрываются селения. Раевский, чудом выживший в этом аду, получает от командования Приднестровской гвардии приказ взять под защиту стратегические склады ядерного оружия, к которым рвутся молдавские полицаи…

---

А ребята – как сговорились. Просто тоска. Я даже подумал, может, попугать решили нас с Ванюшей. Но потом понял, что у них такое хреновое настроение: идет дождь. Вина нет. Перемирие, которое хуже, чем перестрелка, потому что ждешь, что вот-вот начнется, а ждать ты должен каждую минуту. Вот и разговоры такие. Например, что делает с пленными гвардейцами полиция особого назначения Молдовы. Самое простое – это граната на пузо для раненого: чтоб с ним не возиться. А вот с более или менее целыми существует уже «этикет» обращения; вырезают звезды, жгут паяльной лампой, отрезают всякие конечности, ослепляют. Хотя «работает» таким образом не только полиция; есть у них еще какие-то волонтеры, «барсуки» – те вообще законченные бандиты, на которых даже в Кишиневе не могут найти управы.

Ребята продолжали вспоминать всякие подобные истории, называли погибших друзей, а меня и Ванюшу это не трогало. У меня все слипалось, даже уши, но очень правильную фразу моего товарища Корытова я таки расслышал. Последовала она после глубинного вздоха:

– Ребята, все это мы уже проходили. Тут что, ерунда. Вот в Азии наши друзья душманы такими выдумщиками были…

И Корытов как мог живописал про особо изысканную штучку: кожа сдирается и завязывается над головой – так, что жертва задыхается в этом ужасном мешке. Называется это «розочка».

Я не выдержал, расплющил слипшиеся губы и заорал:

– Корытов, заткнись, мне надоела эта идиотская тема!

Но тут почему-то младожен Юрчик сказал:

– Вам неинтересно – не слушайте!

– Ничего тут интересного нет, глупый ты мальчик, – сказал я в сердцах. – Все это очень гнусно.

И все со мной тут же согласились. А Гриша предложил поспать.

Значит, действительно все это было гнусно.

Я заснул и сквозь неполноценный подвальный сон слышал, как кто-то матерился вполголоса, может, оттого, что мы с Корытовым заняли места, а прибывшим из окопов негде было притулиться. Но никакая сила уже не смогла меня поднять, я вновь проваливался в душное и тяжкое забытье… Потом мой слух привычно уловил автоматные очереди, и, еще не проснувшись, я уже знал, что привычно схвачу свой автомат, влезу в бронежилет, «лифчик», забью его свежими магазинами, новенькими блестящими гранатами да сыпану еще в рюкзак запасных сотню-другую патронов, пяток сигнальных ракет… А потом мы ринемся к вертолетам, вознесемся под грохот двигателей в пыльное небо и сядем у какого-то чертового кишлака, у какой-то богом забытой тропы с окаменевшим овечьим дерьмом и почерневшими гильзами на обочине… И мы раскурочим, раздолбаем, изувечим, сметем с лица земли караван с оружием или без оружия, накроем «нурсами» с полета бродячую банду душманов, потом стремительно сядем ей на голову, чтобы добить, дострелять оставшихся в живых. А потом мы вернемся, пропыленные, провонявшие потом, в чуждой и своей крови, вытащим раненых, если кого-то ранят, или убитых, если случится и такое… А потом мы долго будем молчать и, если будет что выпить, приговорим это быстро, без лишних слов.

…Я вскочил и так и сделал: стал искать свой автомат. И, конечно же, не нашел – потому что нам оружие не доверили. Я выдохнул озлобленно, стряхивая такое реальное, в доли секунды промчавшееся в моем сознании наваждение.

Снова послышались очереди: явственно, четко, видно, совсем рядом. Все повскакивали.

– Давай, ребята, наверх! – командовал Опанасенко. – А вы можете остаться, – кивнул он нам с Ваней.

Я пропустил его слова мимо ушей, вышел вместе со всеми.

Наверху выстрелы звучали особенно гулко и хлестко. Дождь продолжал накрапывать, и, когда после очередей наступала тишина, слышно было, как шуршат капли по листве. И я снова вспомнил Афган, где дождей почти не было, звуки выстрелов тоже были другими – может, из-за высокогорья, может, оттого, что в жару все воспринимается по-другому… Тут ярко-оранжевый трассер прошел буквально у нас над головами. На фоне черного неба он выглядел подобно осколку от большого фейерверка. Не знаю, почему так показалось, наверное, оттого, что я до сих пор не мог всерьез принять эту войну; как это так: бывшая Советская Молдавия вдруг передралась сама с собой, и что самое непостижимое – на той и другой стороне воюют и молдаване, и русские, и украинцы.

– Ты бы в сторонку, за дом отошел: опасно, – предупредил меня Гриша. Он тревожно вглядывался в темноту.

– Да ничего. Тебя убьют – я сразу твой автомат возьму.

Гриша хмыкнул.

– Уже надрались? – спросил Корытов, который вышел вслед за мной.

– Да. Но в атаку вряд ли пойдут. А стреляют от избытка чувств, – пояснил Гриша и, зарядив автомат, побежал в окопы.

Мы пошли вслед за ним, но возле здания, где был штаб, я передумал. Идти в окопы, да еще без оружия, – извините, эта романтика была совершенно не для меня. Я вошел в здание, часовой покосился на меня и на Корытова, но ничего не сказал. Старший лейтенант Кинах сидел за столом и накручивал ручку полевого телефона. На нем была все та же каска, блестевшая от дождя, мокрый автомат лежал на столе. Ровным желтым светом горела керосиновая лампа: ток в очередной раз отключился. Командир покосился на нас, но ничего не сказал. Потом он дозвонился до своего начальства и стал докладывать напрямую, без всякого цифрового засекречивания:

– Докладывает старший лейтенант Кинах. На нашем участке противник нарушил объявленное с восемнадцати часов перемирие. Обстреляли из двух или трех автоматов и пулемета… Нет, мы не отвечали… Есть, понял, – закончил он хмуро и положил трубку, потом поднял глаза на нас. Взгляд у него был стылый и болезненный.

«Отупел парень от бессонницы», – подумал я. В Афганистане переутомление часто оборачивалось тяжелыми депрессиями и нервными срывами. Тут хоть вином можно подлечиться, а там…

– Ну, что скажете? В Афганистане не так было? – угадал он мои мысли. – А здесь вот по нас стреляют, а мы делаем вид, что стоит нерушимый вечный мир… Эх, сюда бы батарею «Град», мы бы это Коржево с лица земли снесли… Неткачев половину оружия упустил, теперь оно против нас воюет, – стал он рассказывать про бывшего командующего 14-й армией. – К нему женщины приходили, на колени становились, дай, генерал, оружие, танки, мы за неделю с гвардейцами наведем здесь порядок, да и твоих офицеров никто не тронет. А он: нейтралитет, мы Российская Армия… Но наши бабы так быстро не слезут. Галя Андреева, слышали о такой, взяла своих боевичек, и они ринулись на танки, прорвались в полк, оттеснили солдат – и увели. Так и воюем.

Кинах вытащил папиросу, неторопливо прикурил от керосинки, выпустил желтоватый клуб дыма.

– Ну что там про нас в России пишут? Мы тут газет не получаем… Коммунистический режим взял власть в руки?

– Да это скорей кишиневская лапша, у нас считают по-другому, – ответил я, потому как Ваня газет не читал.

– Как?

– А так – что готовятся нас разодрать со всех сторон. С вашей стороны отрывает Румыния. Флаг ее уже висит на той стороне?

– Висит, мать их, христопродавцев… Но здесь не повесят. Только когда всех перебьют. А на это у них мочи не хватит, – Кинах сделал изысканное ударение на последнем слоге.

Тут снова затарахтело – и совсем рядом.

– Ах, ё… – Ругательство застряло у Кинаха в горле.

«Воздерживается товарищ от мата», – уважительно подумал я.

– Ну что тут поделаешь! – Кинах с наигранной обескураженностью развел руками.

Послышался грохот сапог – вошел Опанасенко.

– Ну, что – они будут нас убивать под наши миролюбивые выкрики или мы их будем кончать с мирным выражением на лице?

– Долго сочинял эту дурацкую фразу? – спросил Кинах.

– Времени в окопе достаточно было!

Опанасенко тут же начал возводить многоэтажную матерную фразу, но Кинах неожиданно резко оборвал:

– Кончай ругаться!

Опанасенко состроил недоуменную физиономию:

– Ну, тогда я пошел.

– Иди.

Кинах стал снова крутить ручку телефона. На том конце провода помалкивали, и даже я начал нервничать: странная здесь была бухгалтерия – по тебе шмаляют, а ты сиди, соблюдай нейтралитет.

Только я успел об этом поразмышлять, как совсем рядом, буквально в нескольких шагах, начал долбить длинными очередями пулемет.

– Во, – без выражения отреагировал Кинах, – не выдержали.

Тут, будто проснувшись, задребезжал телефон. Командир снял трубку и, обрисовав положение, по-военному четко и лаконично сделал заявление:

– Терпеть больше не могу, разрешите ответить.

На том конце провода, кажется, просили держаться и не отвечать, но Кинах настоял. Положив трубку, он, явно рисуясь, флегматично заметил:

– Вот попросил – и начальник разрешил. Можно, говорит, немножко пострелять. Тут не просто: пукнуть или не пукнуть в ответ – это вопрос политический.

– Архиважный, архисерьезнейший вопрос, – уточнил я.

Кинах посмотрел на часы:

– Сейчас они слегка протрезвеют и пойдут отсыпаться. А очередная миролюбивая инициатива будет сорвана.