Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска

• Название: Пять экспонатов из музея уголовного розыска
• Автор: Юрий Кларов
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1985

Повесть знакомит читателей с начальником Первой бригады Петроградского уголовного розыска Усольцевым и его другом искусствоведом Беловым. В событиях, описываемых автором, участвуют не только они, но и экспонаты созданного Усольцевым при уголовном розыске музея антикварных вещей, поисками которых занималась милиция. Читатель узнает о приключениях старинных часов, перстня Пушкина, медальона Марата и о многом другом.

---

- Што теперя, Никодим Егорович, шкажешь? - спросил старик у Беспалова, когда гот наконец-то закончил со своим странным занятием и отошел от гарнитура.

Беспалов только руками развел сконфуженно, дескать, а что тут скажешь? Всё верно: и чесночком, и рыбкой припахивает…

- Ну и что из того, что пахнет чесноком и рыбой? - спросил ничего не понимающий дворецкий.

- А то, - ответили ему, - что все эти мебеля - и те, что Григорий Александрович Потемкин князь Таврический в Петербурге изволили купить, и те, что им из Кускова граф Шереметев прислали, - самой что ни на есть русской, а не парижской или еще какой работы. И смастерили их не сто лет назад, к примеру, а никак не больше ста дней, Да и того много.

- Выходит, фальшь? - схватился за голову дворецкий.

- Фальшь, Феоктист Феоктистович.

- И то фальшь, и это?

- И то и это, Феоктист Феоктистович, - вздохнул Беспалов. - Промашку дал я, не без того. Ведь и на старуху проруха бывает. Все тут русской работы, хотя до удивительности с прославленным мебельным гарнитуром французского великого мастера Буля сходство имеет. Так мыслю, что на глаз и сам Буль не отличил бы, в великое затруднение пришел бы сей мастер.

- Верно, - согласились другие краснодеревщики.

- А как же вы, так сказать, всю подноготную суть этих мебелей унюхали? - заинтересовался дворецкий.

Оказалось, что отличить русскую мебельную работу от иноземной, ежели работа не очень давняя, на нюх порой легче, чем на глаз. И секрет тут не в чем ином, как в клее. Самый лучший клей - это рыбный клей карлук. Ни во Франции, ни в Голландии, ни в Англии, ни у немцев этого клея не делают. А варят его только в России из осетровых пузырей, плавников да хрящей. Клей карлук, или, как его еще именуют, курлук, вид собой имеет почти что прозрачный и отсвечивает перламутром.

Будет он покрепче и мездрового клея, и костяного, и кёльнского. Даже клею из бобровой стружки с ним не тягаться. Всех клеев царь. Всё он скрепляет намертво, особо ежели размочить и разварить его в русской, хорошо очищенной водке и сколько положено добавить ядреного чесночного сока - такого, чтоб за версту в нос шибал. Вот по запаху чесночка, покуда он, понятно, не выветрится начисто, опытный мастер и определит - православный делал художественные мебеля с маркетри или мастерили их в иноземных странах. Это уж точно, без ошибки.

Феоктист Феоктистович почесал по стародавней привычке в затылке и для верности спросил:

- Но ведь карлук-то небось в продажу и за моря возят?

Оказалось, что в заморских странах русского карлука почти что и нет вовсе, так как еще в XVII веке был издан специальный царский указ, предписывающий русским купцам за границу «того клея с сего года никому не продавать, к городу Архангельску тайно не провозить и не торговать… чтобы того клея в продаже у иноземцев не было».

А ежели к иноземному мебельному мастеру и попадал какими неведомыми путями карлук, то иноземец, не зная русского секрета, пускал его в дело без водки и чеснока, в первородном виде.

- Буль-то карлуком пользовался? - спросил Феоктист Феоктистович.

- Нет, - ответил Никодим Егорович Беспалов. - Не имелось у Буля карлука. Буль клеил свои мебеля костяным клеем, а наборное дерево - или же тем же костяным, или же клеем из бобровой стружки.

Вслед за тем краснодеревщики вновь осмотрели стоявшие в комнате мебельные гарнитуры и отыскали в них многие иные несообразности.

Оказалось, например, к вящему удивлению Феоктиста Феоктистовича, что позолота в некоторых местах вовсе и не позолота, а краска «щучье золото», сделанная по древнему русскому рецепту, помещенному в рукописной книге «Чин мастерству».

Выяснилось также, что гондурасовой первого разбора черепаховой кости в осматриваемых вещах и в помине не было, что её везде заменял подделанный под черепаху обыкновенный рог. Феоктисту Феоктистовичу объяснили, что для таких подделок рог покрывают воском, счищают его в тех местах, где хотят окрасить, и делают там бурые пятна смесью сурика, поташа да извести, а затем всё окрашивают фернамбуковым деревом.

И занзибарское эбеновое дерево, и мадагаскарское, и манильское, и ост-индское саппановое, коему положено пахнуть фиалками, было подменено вываренным в краске обычным грушевым.

Древность резьбы подделали с помощью пережжённого сахара, воды и бурой сажи, а самый обычный перламутр превратили в черный, подкрашивая его раствором хлористого серебра в нашатырном спирте и держа затем на солнце.

Много интересных, но печальных вещей узнал тогда Феоктист Феоктистович.

А закончили свой разбор мастера единодушным и совсем неожиданным для Феоктиста Феоктистовича выводом: радоваться надобно Григорию Александровичу Потемкину, пресветлому князю Таврическому. Уж так ему повезло, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Феоктиста Феоктистовича чуть удар не хватил.

- Везенье-то, везенье-то в чем?! - закричал он.

- В мебелях, - ответили ему.

- В каких таких мебелях?!

- А в тех, что здеся стоят.

- За дурака держите?

- Нет, - говорят, - за умного, потому и втолковываем.

- Чему ж князю радоваться, ежели не Буль?

- А тому радоваться, что деликатнейшей и дивной работы сии мебеля, что таких не только что в России, но и за пределами оной не сыщешь, что мастер из мастеров их делал, такой умелец, что, может, и самого Буля разве что в подмастерья к себе бы взял, да и то подумавши.

Феоктист Феоктистович руками всплеснул.

- Но фальшь ведь?!

- А это с какой стороны глянуть - спереди, сзади али сбоку. Да и фальшь фальши рознь. За одну - батоги положены, а за другую - рублики. И немалые. За иную фальшь сколько ни заплати - все мало будет.

- Вон как, голубчик вы мой, мастера рассуждали, - многозначительно сказал Василий Петрович и даже поднял вверх указательный палец правой руки. - И я их понимаю. Да, да, понимаю.

Мошенничеству, как известно, столько же лет, а верней, тысячелетий, сколько и мастерству.

Но можно ли именовать мошенничеством то, что имеет с этим явлением лишь внешнее сходство, чисто формальное?

Вы меня понимаете? Нет? Тогда я вам расскажу забавный эпизод из жизни достаточно известного французского ученого XIX века Мишеля Шаля. Автор многочисленных научных работ, переведенных на все европейские языки, Шаль был действительным членом Парижской академии наук, Петербургской академии, Берлинской, Римской, Брюссельской. Библиотека Шаля, из которой он черпал материалы для своих исследований, была уникальной. В ней насчитывалось свыше четырех тысяч томов и около 27 тысяч ценнейших и редчайших автографов, среди которых имелись неизвестные сонеты Шекспира, предмет жестокой зависти всех коллег Шаля и в Лондоне и в Париже, письма великого Данте и сладкозвучного Петрарки, Рабле, Овидия, Апулея. Говорили, и не без основания, что у академика за семью замками хранятся ещё нигде не опубликованные трактаты и записки Сократа, Платона, Пифагора, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Спинозы и Коперника, что у него имеются письма Александра Македонского, Клеопатры, Нерона, Юлия Цезаря, Аттилы, Жанны д'Арк, Ричарда Львиное Сердце и Колумба.

Наиболее осведомленные знали, что все эти уникумы приобретены Шалем за громадную сумму через посредника у потомка графа Буажурдена. Наверное, имя посредника и по сей день осталось бы для всех тайной, если бы академик, основываясь на приобретенных им письмах Ньютона и Паскаля, не пришел к выводу, что в мире произошла вопиющая несправедливость. И когда он зачитал некоторые из этих писем на заседании академии, то все сразу же поняли, что слава открытия закона всемирного тяготения должна по праву принадлежать не Ньютону, а Паскалю.

А затем выясняется, что к приобретенным Шалем автографам ни Шекспир, ни Сократ абсолютно никакого отношения не имели. Оказались ни при чем и целомудренная Жанна д'Арк, и грубиян Аттила, и воспетый Вальтером Скоттом Ричард Львиное Сердце, и Ньютон, и Паскаль, и Рабле…

Все автографы собственноручно создал тот, кого академик Мишель Шаль принимал за скромного посредника, - сын ничем не примечательного подёнщика, человек без образования, но с поразительным талантом, несравненный Врэи-Люка, имя которого вскоре стало известно не только во Франции…

Можно такого человека назвать мошенником?

- Конечно, - опрометчиво откликнулся я и, взглянув на Василия Петровича, тут же пожалел о сказанном.

- Считаете Врэн-Люка мошенником?

- Как вам сказать? - замялся я. - Разумеется, он человек не без способностей…

- «Не без способностей»? - перебил меня Василий Петрович. - Нет, голубчик, Врэн-Люка из породы талантов. Человек, способный писать сонеты, ничем не уступающие поэтическим шедеврам таких гениев, как Шекспир и Петрарка, создавать трактаты, достойные интеллекта Платона, Спинозы, Коперника и Леонардо да Винчи, воссоздавать на бумаге мысли и переживания Жанны д'Арк, Ричарда Львиное Сердце, Сократа, Колумба и Александра Македонского, убедить академиков одной из самых блестящих в Европе академий в том, что Ньютон имеет весьма отдаленное отношение к закону всемирного тяготения, который в действительности был открыт вовсе не им, а Паскалем, достоин лаврового венка.