Игорь Подколзин - Год черной собаки. Фантастический роман

• Название: Год черной собаки. Фантастический роман
• Автор: Игорь Подколзин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1987

Подколзин И.В. Год черной собаки: Приключенческо-фантастический роман. / Худож. М. Лисогорский. М. Молодая гвардия. 1987. — (Библиотека советской фантастики). — 300 стр., 90 коп.,100 000 экз.

Герои романа — врач, детектив и физик - отправляются на поиски документов, в которых содержатся сведения об открытиях в области энергетики и генной инженерии. После ряда приключений они находят материалы и аппаратуру и убеждаются в действительности изобретений. Понимая, что в капиталистическом мире эти открытия могут быть использованы во вред человечеству, после размышлений и колебаний они решают передать их в ЮНЕСКО. Драматические события мешают осуществлению этих намерений.

---

— Не сглазить бы, — негр постучал по столешнице. — Давайте займемся сегодняшними заботами.

— Давайте, — весело согласился Грег и вдруг встрепенулся: — Вы знаете, кого я нынче повстречал? Кинга. Помните?

— Бывшего учителя? Который, потеряв работу, сделался вышибалой в публичном доме и обнаружил там однажды свою супругу с каким-то дельцом?

— Его самого. — Фрэнк подпер щеки ладонями. — Когда-то добрейшего человека, без памяти любящего детей. У него дочки-близнецы. Да и жена не была распутницей — пошла на крайность ради своих малышек, в безысходном отчаянье.

— Я запамятовал — он убил тогда ее и кавалера?

— Господь с вами. — Грег замахал руками. — Кинг вообще не способен покуситься на чью-либо жизнь. Нет. Он захватил детишек и скрылся. Пропадал три года, вернулся с деньгами. Разыскал супругу — он ее, кстати, очень любил, — и зажили вроде сносно. Но это был уже другой человек — озлобленный и беспощадный.

— Чем он занимался?

— Собирал через своих агентов компрометирующие материалы на известных лиц: промышленников, политиков, банкиров, кинозвезд и прочих.

— И их шантажировал? — Лицо негра приняло брезгливое выражение.

— Упаси бог! Кинг сам ничего не предпринимал. Он продавал документы тому, кого они интересовали. Наш шеф очень жалел его. Считал — в трагедии виновато общество, которое толкнуло на столь неблаговидные поступки, сломало и исковеркало судьбу достойного человека. Это не вина, говорил Бартлет, а несчастье. Знаете, какое Кинг ставил условие, прежде чем вручить досье? Чтобы у намеченной жертвы не было детей моложе шестнадцати лет. Мерзавца бы это не остановило.

— Каковы сейчас его занятия? Продолжает в том же духе?

— Нет. Заявил: уезжает куда-то в Скандинавию и закрывает свою грязную лавочку.

— А архивы и картотека? Уничтожит?

— Не угадали. Отдает их — это же ценный материал, разумеется, если его не использовать для шантажа, а как информацию для характеристики личности. Да-а-а. Отдает. Безвозмездно. И знаете кому?

— Очевидно, вам. Вы меня и навели на ответ.

— Именно. А почему? — Грег с торжеством взглянул на Мартина.

— Потому что вы его приятель?

— Не совсем. — Фрэнк хлопнул ладонью по столу. — Он сказал: потому, что я честный малый и никогда не употреблю во зло людские пороки. И добавил… — Грег засмеялся, обнажив ровные зубы.

— Вероятно, что вы ненормальный?

— Кинг выразился мягче — слегка вывихнутый.

— И не взял с вас никаких обязательств?

— Абсолютно. Документы в камере хранения Южного вокзала, вот квитанция. — Он положил перед негром коричневый бланк. — Как откроем контору, съездим получим.

— Как он отнесся к вашему теперешнему виду? Был ошарашен? Высказал сочувствие, а потом удивился?

— Ни то, ни другое, ни третье.

— Странно.

— Отнюдь нет, Мартин! Тут-то и штука. Кинг отнесся к моему перевоплощению совершенно равнодушно, словно вообще не заметил никаких изменений.

— То есть? Как это не заметил? — Тон негра был таким, будто его возмущает невнимание к Фрэнку.

— Я поначалу удивился, но сразу сообразил причину его реакции. Что тогда сообщалось в газетах? Доставлен в клинику с тяжелыми ранениями. Так?

— Да. Я сам читал. И по радио передавали в полицейской хронике.

— А с какими? Мало ли что я мог повредить: ноги оторвало, позвоночник переломало, ребра, череп треснул. Подробности же не сообщались в деталях. Кинг, как и другие, кто не видел меня после той драмы, не имел представления, что я потерял кисть и глаз. Бот такое положение. Об этом известно немногим, а следовательно — учтем в дальнейшем, может весьма пригодиться. Это и одна из причин, почему я не явился перед Майком, а позвонил.

Грег потянулся к телевизору и переключил его на местную программу.

— Надо справиться в аэропорту, вовремя ли прилетят наши. На этом же рейсе Юта — скоро увидимся и соберемся вместе до отбытия ребят в ЮНЕСКО. Господи, как все замечательно!

— Позвоним попозже. — Мартин взял тарелки с фасолью и вышел в коридор.

На экране возник чем-то озабоченный остроносый и прилизанный, одетый с иголочки господин. Начал вещать зловеще-интригующим голосом:

«Передаем экстренное сообщение. Самолет компании «Альбатрос», следующий рейсом из Европы через Каир, захвачен бандитами. Администрация и полиция ведут переговоры. Включаем место событий. Смотрите наши передачи. Права на них нами откуплены».

— Мартин! — Грег подавился. — Мартин! Их захватили! Идите скорее!

В комнату с кастрюлей в руках вбежал негр и бросился к телевизору.

В панораме простиралось покрытое бетонными восьмиугольниками серое летное поле. Особняком от других машин стоял серебристый с синей продольной полоской на фюзеляже — особо комфортабельный — лайнер средних размеров. Именно на таких летали официальные лица и зажиточные туристы. На почтительном расстоянии его охватывала полукругом цепочка автомобилей: полицейских, пожарных, санитарных, аэродромной службы, каров для перевозки багажа. Бросалось в глаза отсутствие обычной в таких случаях суеты и шума. Было очень тихо, лишь откуда-то издали доносились обрывки передаваемых по радио сообщений. Люди в машинах словно застыли, только на галереях аэровокзала мелькали, вспыхивая блицами, фигурки репортеров, да сновали операторы телевидения в черных наушниках, похожие на головастиков. Там и сям раскорячились треноги камер.

Просторный салон отделан белой блестящей обивкой, напоминающей разводы мороза на оконных стеклах. Из овальных отверстий вентиляторов струилась пахнущая сиренью свежесть. В меру прохладный воздух сочился озоном. Вдоль прохода, меж кресел, длинноворсная ковровая дорожка убегала к носу корабля.

Уваров и Эдерс сидели в первом салоне, справа по ходу. Настроение было приподнятое — до встречи с друзьями оставалось немного. На экране под потолком, над дверью, мелькали кадры приключенческого фильма. Из наушников на спинках кресел доносились выкрики, стрельба, заливистый лай собак, тарахтенье моторов.

Эдерс глянул в иллюминатор, блаженно потянулся и сказал с восхищением:

— Вы только полюбуйтесь, Миша, какая дивная картина. У меня впечатление, будто я страдал дальтонизмом и вдруг исцелился. Начал воспринимать цвета. В пустыне все мельтешило в каких-то унылых и мутных тонах. А здесь изумительная сочность колорита, непередаваемая гамма красок. Какая благодать. Что ни говорите, пески — это сплошное безобразие.

— Нет безобразий в природе, — начал назидательно Уваров и нараспев продекламировал: — «И кочи, и торфяные болота, и пни. Все хорошо под сиянием лунным». Так молвил русский поэт Некрасов.

— Вы намереваетесь сказать: безобразия существуют лишь рукотворные, в обществе?

— Смотря в каком.

— Пошло-поехало. Вы неисправимы. — Доктор скептически усмехнулся. — Я бы в пустыне не смог адаптироваться. Разумеется, люди ко всему привыкают, но пески не по мне. А вы?

— Меня как раз и возмущает закоснелость и сила привычки, эдакая мимикрия — приспособляемость.

— Что вы имеете в виду?

— Ваши слова о способности людей ко всему привыкать. В частности к мысли о ядерной войне, и к милитаризации космического пространства, и к тому, как помыкают человеческим достоинством.

— Боже мой, опять вы за свое. Мы же договорились: большинство войну ненавидят и борются с ней. Нормальным людям она мнится стоглавым мерзким чудовищем, ибо противоестественна природе. Чего же вам еще нужно? В чем вы обвиняете смертных?

— В инерции мышления, в наивности, с которой они подходят к оценке результатов ядерного бума. Когда наконец уразумеют: на карту поставлено существование всего живого. Свершится катаклизм, равного которому в истории нашей планеты не бывало.

— А вы не ошибаетесь в запале? Не слишком ли безапелляционно?

— Ничуть.

— Тогда поделитесь своими выводами.

— Поймите, доктор, всему есть предел…

— Кто же спорит? Конечно, есть.

— Я в том смысле, что наша Земля очень маленькая и не все ей под силу. Так, например, если мы ухитримся перевалить в получении электроэнергии за десять в четырнадцатой степени ватт, то нас подстерегает тепловая опасность. Это граница. Можно при желании подсчитать даже максимальное количество автомобилей, которое допустимо на планете.

— Иначе они всех передавят?

— Нет. Отравят воздух до смертельной кондиции.

— Ну а какой предел вооружений? Вы это имели в виду?

— Именно. Войны велись издревле, и народ стал относиться к ним как к чему-то неизбежному, но проходящему. Сражались когда-то палками, камнями, стрелами, мечами. На смену пришли пищали, автоматы, пулеметы, орудия, танки, ракеты. Затем порох стали вытеснять атомная, водородная, нейтронная бомбы. С появлением каждого нового вида рабы божьи ужасались, ахали, но постепенно привыкали, а бедствие измеряли старыми мерками. Даже силе ядерного взрыва нашли эквивалент в тротиловых единицах. Хорошо еще не в булыжниках. Никак не могут уразуметь: пришла новая эра, и подходить к оценке последствий войны необходимо совершенно по-иному.