Юрий Дружников - Лишний персонаж в водевиле

• Название: Лишний персонаж в водевиле
• Автор: Юрий Дружников
• Жанр: Русская классическая проза

---

-- Так просить у актеров не принято, -- мягко сказал Ипполит Акимыч. -А вообще хорошо, что пришел. Нам как раз нужен такой типаж.

Сказал, чтобы не возникло никаких подозрений. Но тем самым взвалил на себя ношу. У каждого есть изъяны, и они препятствуют кем-то быть. Скажем, не стану я солистом балета со своим ростом. Не могу петь иначе как дома, когда один. И мало ли чего еще не могу. Нет, разумеется, декрета: хромого не допускать на сцену. Но существует негласный запрет.

Все это так. Но отказать человеку в любительской студии, если хромает, нельзя. Почувствовал Ипполит Акимыч интеллигентным своим нутром, что ли: не возьмешь -- будет травма души. Коли мальчик хочет приобщиться к святому огню, как взвалить на себя ответственность -- отлучить?

Вечером, играя в бильярд, Ипполит Акимыч вслух советовался с покойницей Верой, как привык это делать всю жизнь. Ему казалось, она отвечала. А он ей возражал или соглашался, прерываясь только, чтобы загнать в лузу шар или выпить чаю. Поделился с ней сомнением о кандидате на роль французского графа. Она заинтересовалась, стала расспрашивать.

-- Скажи, какая настырность у парня! Может, Поля, способности?

-- Знаешь, -- мысленно высказал он ей свое мнение, -- у него губы подрагивают. Нервная организация тонкая, актерская. А товарищи его школьные говорят, он математик. Может, талант?

-- Бывают таланты двухполюсные.

-- На практике это невозможно, -- возражал он. -- В актерах ему все равно хода не дадут. Нельзя быть однорукому гимнастом, глухому -- Рихтером. Зачем обманывать? Вдруг он всерьез увлечется, бросит математику...

Уговаривала его покойная Вера мягко, словно взвешивая правоту мужа. Она даже нашла подтверждение своей мысли:

-- Кстати, в театре у Мольера был хромой артист. Помнишь, Булгаков писал?

-- О, господи, у Мольера! -- возразил он. -- Булгаков мог и присочинить. Да Осип Наумыч Абдулов хромал, большой артист. Но Станиславский не потерпел его у себя в театре и сказал: хромой артист обязан быть ге-ни-аль-ным. Если актер гениален, он может убедить мир, что все здоровые люди должны хромать. Кто не хромает, тот инвалид! Кстати, после Осипа в его ролях другие артисты хромали, полагая, что иначе нельзя. Но прежде докажи, что ты гениален. Приди такой в театральное училище -- комиссия будет гримасы корчить. Помнишь, как Зяму Гердта не хотели брать после фронта, колченогого? Взяли -- в кукольный театр, за ширмой стоять.

-- Есть вещи, Поля, которые человек сам должен в себе переступить. Осознать и отказаться. Это особенно касается недостатков физических. Вроде женской красоты...

-- Разве ж это недостаток? -- спросил он Веру, которую красивой назвать было нельзя, но и дурнушкой -- тоже.

-- А то! Женщина берет за красоту награды, которых она как человек и не заслуживает вовсе. Присваивает себе незаконное право иметь лучших мужчин, которых другие достойны. И богаче жить. Но это растлевает. Умная женщина, пройдя через испытание красотой, очищается. А глупая становится шлюхой.

-- Что ж мне с хромым-то делать? -- перебил он ее.

-- Возьми его, Поля, -- сказал голос жены. -- Не велик риск.

Странно, что ни он сам, ни даже ясновидящая жена, не оставлявшая его без советов и после смерти, не предвидели, что Радик, того не ведая, втянет Ипполита Акимыча в водоворот.

Для хромого пришлось переделывать в водевиле все так ловко придуманные мизансцены, чтобы Радик меньше ходил по сцене, сидел или стоял, когда раздвигался занавес. Это был режиссерский эксперимент с заранее заданным условием: одно действующее лицо привязано к стулу. Все приходилось делать незаметно.

Ипполит Акимыч боялся резким словом или слишком жестким требованием обидеть юношу. Он понимал, что иногда приносит ему в жертву остальных, но шел на это. Чуткость у труппы обострилась. Радик все воспринимал нервно, даже мелкие замечания. Краснел, дулся и повторял сцену еще хуже. Его никак не удавалось отучить от излишней патетики.

Вечерами режиссер вслух обсуждал с отсутствующей Верой репетиции. Актерские способности у Радика не подтверждались. Конечно, Завадский был прав, когда заметил, что актер -- это человек, который говорит чужие слова не своим голосом. Но ведь и для этого нужен дар. Почему неспособный человек так фанатично рвался играть? Даже Вера ответить не могла.

3.

Народ в метро к ночи убывал. Поезда шли реже. Ипполит Акимыч все еще недружелюбно смотрел на сидевшего рядом с ним молодого человека, осознавая тем не менее, что сердится на него несправедливо. Как твердят французы, cherchez la femme. Ищите женщину. Ищите и обрящете.

-- Как живешь, Радик?

-- Знаете, кто такой зануда? -- вопросом на вопрос ответил тот. -Человек, которого спрашивают, как живешь, и он начинает объяснять... Заканчиваю третий курс мехмата.

-- Постой-ка! Ты ж должен быть на втором?

-- Я перескочил... Зря я тогда студию бросил.

-- Без сцены скучаешь? -- изумился Ипполит Акимыч. -- Но не театр ведь тебя ко мне привел!

Уши у Радика порозовели. Он опустил голову и стал внимательно разглядывать под ногами затоптанный конфетный фантик.

Перед Ипполитом Акимычем возникла юная леди с алмазными голубыми глазами и кукольными ресницами. Жизнерадостная, легкая, пропорциональная. Бог дал грацию, походку, от которой у прохожих дух перехватывать должно. Неотразимая. При этом уверенная в себе, упрямая, вздорная, с адским характером, да что там -- стерва. И, по теории покойной Веры, вздорная и вредная именно оттого, что красива. Можно сказать, безнаказанно хороша. К тому же отец ее был крупным начальником во Внешторге и постоянно шарил по заграничным сусекам. Сослуживцы баловали его и конечно же его дочь подарками. Одевали ее родители на зависть всем. Вот уж в кобылицу корм. В старинном водевиле, который они ставили, Мальвина играла крепостную девку. У французского аристократа с ней возникает в России непредусмотренный его интуристовским планом роман. Мальвина себе цену знала. На замечания не реагировала, все делала по-своему. Красота уверена, что ей спишут все.

Радик старался играть смешно и поэтому выглядел напыщенно и фальшиво. Она вела себя серьезно -- и потому выглядела смешно. Но каждый шаг с ними давался трудно.

-- Хватай ее решительней! Ты -- француз, аристократ, а она -крепостная девка. Не спрашивать же у нее, что с ней делать. Смотри!

Обняв Мальвину за талию, Ипполит Акимыч переворачивал ее себе на колено так, что юбка у нее задиралась до пояса, и показывал Радику, как требуется ее целовать.

-- Чтобы звук от поцелуя был слышен в последнем ряду, понятно? А ты, доченька, не сопротивляйся, наоборот: твой долг его обслужить. Он же и-но-стра-нец! Импровизируйте на ходу. Вы актеры. Плавайте на сцене легко, как рыбы в аквариуме. Считайте, что водевиль -- ваша собственная биография... Поехали!

Труппа пританцовывала, надвигаясь на авансцену, и хором пела:

Куда это годится -

Гулять одной девице?

Что ждет ее потом?

Суп с котом!

Куплет этот комиссия, принимавшая спектакль, велела выбросить.

-- Потом, -- пояснил секретарь парткома, -- нас всех ждет не суп с котом, а коммунизм.

Импровизации и намеки, которые они сообща придумали, тоже все выбросили. Дворец культуры принадлежал огромному военному заводу Министерства авиационной промышленности. Там у них допуска к шуткам не давали.

Когда Радик с Мальвиной не были заняты на сцене, Радик садился подле нее в пустом зале. Если они прорабатывали диалог вдвоем, Радик путался. А память у него вообще-то завидная: раз прочитав, запоминал целые сцены и подсказывал реплики другим. Ребята над ними потешались. Тогда Ипполит Акимыч сказал -- так чтобы Радик и Мальвина не слышали:

-- Только недостаточно умные над этим смеются. Лучше тихо завидовать. И помогать им дружить.

-- Мальчик с девочкой дружил, мальчик с девочкой не жил, -прокомментировал кто-то.

Ипполит Акимыч поморщился. Старше их на целую эпоху, пройдя воркутинские университеты, он старался быть учителем жизни, а не одного актерства. Ближе к генералке стало ясно, что Радик роль не потянул. Зря столько сил ухлопано. Однако на премьере Ипполит Акимыч сам удивился, и знакомые профессионалы, которые забежали одним глазом взглянуть, тоже отметили во французском аристократе нечто.

Радик не хромал, это само собой, поскольку он по сцене не ходил, и в этом больше было заслуги режиссера. Разыгравшись, француз стал уверенней в себе, энергичней, даже веселей. Сцену с поцелуем сыграл по первому классу. Моя заслуга, с гордостью отмечал Ипполит Акимыч. Окупаются внимание и добро. Да и роль переливается в человека настолько, что тот становится даже талантливей. Глядите-ка, ожил, приобщился к священному алтарю.

Переоценил он тогда и театр, и себя. Роль тут была ни при чем. Радика окрылила, сделала героем красивая бабочка Мальвина, сделала мимоходом, окропив пыльцой со своего крыла, не заметив этого и еще больше портясь от осознания такой своей инстинктивной способности. Небогатая душой, она помахала крылышками, захваченная общим вихрем веселой премьеры: яркими красками грима, таинственным запахом кулис, легкой музыкой и аплодисментами. Радик летел за ней по-настоящему, вдыхая источаемые ею таинственные флюиды. Впрочем, скорее, то были хорошие парижские духи. Его чувство казалось ему вечным. А бабочка жила один день.