Дмитрий Мережковский - Франциск Ассизский

• Название: Франциск Ассизский
• Автор: Дмитрий Мережковский
• Издательство: АСТ
• Жанр: Религия
• Год: 2000
• ISBN: 966-03-1112-5

В трилогию «Лица святых от Иисуса к нам» русского писателя и философа Д.С.Мережковского (1865–1941) вошли книги «Павел. Августин» (1936), «Франциск Ассизский» (1938) и «Жанна д'Арк» (1938), которые фактически являются продолжением его «Иисуса Неизвестного». В новой трилогии автор снова обратился к своей главной теме, соединив в одном религиозно-философском произведении многовековую мистерию христианства и современность.

---

От сгустившихся на небе туч, под низко нависшими, точно гробовыми, сводами церковки, было темно, как ночью.

«В первом Завете, Отца, — ночь, — говорил Иоахим; — во втором Завете, Сына, — утро; в третьем Завете, Духа, — день»…

И, слушая, в ночи дневной, о солнце Вечного Дня, люди хотели поверить — проснуться, но не могли, как, может быть, мертвые, спящие в гробах, видя во сне — в смерти солнце жизни вечной, проснуться хотят, и не могут.

Вдруг солнце, прорезавшее тучи, залило всю церковку ослепительно хлынувшим из окон дождем лучей. И, остановившись на полуслове, Иоахим взглянул в ту сторону, откуда падали лучи, перекрестился и молча сошел с амвона; так же молча расступилась перед ним толпа и, когда он вышел из церковки, пошла за ним, как будто знала, куда он ведет ее и зачем. Лица у всех были неподвижны, широко открыты глаза, как у лунатиков: тою же таинственною силою притяжения неземного, как тех, — луна, этих влекло к себе солнце.

Молча пройдя через весь городок, где многие присоединялись к безмолвному шествию, так что толпа все росла и росла, вышли все в открытое поле, откуда виднелись вдали белевшие на густо-лиловой темноте уходящих туч снеговые вершины Студеных Альп. Молча взошел Иоахим на один из тех могильных курганов, каких было много в Калабрийских полях (в них покоились предки его, норманские викинги, дикие лебеди Севера), и, обратившись лицом к солнцу, подняв к нему руки, запел старчески тихим, в открытом поле, чуть слышным голосом:

Veni Creator Spiritus!

Дух Святой, прииди!

И, пав на колени, с лицами, так же обращенными к солнцу, и поднятыми к нему руками, вся толпа подхватила таким громовым, землю и небо потрясающим воплем:

Дух Святой, прииди!

что, казалось, вместе с нею молится не только все человечество, но и вся «совокупно стенающая тварь».

Люди смотрели на солнце так, как будто видели за ним иное незримое Солнце, перед чьим сияньем это, зримое, в блеске своем лучезарнейшем, — тьма, и молились на него так, что, казалось, «сам Дух ходатайствует» перед Отцом и Сыном, не только за людей, но и за всю тварь, «воздыханиями неизреченными».[54]

XXVII

Это сделал Иоахим в канун смерти своей; то же делал он и во всю свою жизнь: вел людей из малой Церкви в великую, из темной — в светлую, из рабской — в свободную. «Дух Святой, прииди», — молился всю жизнь, и молитва его исполнилась: Дух снова, в те дни, сошел на людей так, как, может быть, еще, никогда после первого Сошествия в Сионской горнице; весь ХIII век — как бы вторая Пятидесятница.

Сделался внезапно шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом (Д. А. 2, 2).

Бурное дыхание Духа наполнило, как сильный ветер, весь дом христианского человечества.

Сын Иоахима, в Духе, — св. Франциск. «Что такое Третье Царство Духа?» — спросил Иоахим; ответил Франциск.

XXVIII

К Третьему Царству Духа ближе всех людей, потому что свободнее всех, после Иоахима, — Франциск. «Дух — Свобода»: этого не мог бы он сказать так, как сказал Иоахим, и, вероятно, даже не понял бы, что это значит. Но только в свете, падающем на Франциска от этого Иоахимова религиозного опыта, можно увидеть и понять до конца все, чем жил Франциск, и все, что он сделал.

«Вот когда наконец я могу сказать свободно: не отец мой, Пьетро Бернардоне, а Господь, Небесный мой Отец!» — первое слово Франциска, когда он начинает «жить по Евангелию», а последнее: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты дал мне умереть свободным от всего!» Между этими двумя освобождениями, — вся его жизнь и все его дело. «Будет Вечное Евангелие», — не мог бы сказать Франциск и этого, как сказал Иоахим, и, вероятно, не понял бы, что это значит; но вся его жизнь — в этом.

Нам кажется Евангелие тем, что было и чего уже нет и, вероятно, не будет; а ему, — тем, что было, есть и будет всегда. Это и значит: наше Евангелие — временное, а его, Франциска, так же как Иоахима, — «Вечное».

Первое, невольное, самое искреннее, хотя почти никогда не признаваемое нами, потому что слишком стыдное и страшное для нас, впечатление от Евангелия: «этого сделать нельзя»; а такое же первое, невольное и самое искреннее впечатление Франциска: «это сделать, можно». За две тысячи лет христианства никто не доказал убедительнее, чем он, возможность Евангелия.

XXIX

В первом опять-таки, самом искреннем и невольном, впечатлении нашем, Евангелие — книга, написанная очень давно и не для нас; а в таком же первом впечатлении Франциска, Евангелие — вовсе не книга написанная, а только что ему самому сказанное и прямо из уст Говорящего им самим услышанное слово. В этом смысле можно бы сказать, что Франциск — не христианин, а ученик Христа, еще до христианства: между Христом и Франциском как бы вовсе нет времени — истории, нет христианства, нет Церкви.

«Что мне делать, как жить по Евангелию, — это я не от людей узнал; это мне сам Бог открыл», — скажет Франциск, умирая, о всей своей жизни.[55] «Я не от людей узнал» значит: «и не от Церкви». Вывода этого сам Франциск не сделает, и если бы его кто-нибудь сделал за него, то он ужаснулся бы; но вывод из всей его жизни — этот.

Если не Церковь — от Христа, а Христос от Церкви, как это утверждается более или менее сознательно, в обеих Церквах, Восточной и Западной, то, «как жить по Евангелию», люди от людей узнают и в Церкви, внешним только, рабским знанием; а Франциск, так же как Иоахим, так же как Павел, это узнает внутренним, свободным знанием, от самого Христа Освободителя.

Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей…

благоволил открыть во мне Сына своего… я не стал…

советываться… с плотью и кровью (человеческой)…

и не пошел в Иерусалим… к Апостолам, — к Церкви, — мог бы сказать и Франциск вместе с Павлом (Гал. 1, 15–17) о первой половине жизни своей; когда же во второй половине пошел-таки в Рим, в Церковь, то едва себя и дела своего не погубил; только тем и спасся, что кончил так же, как начал. «Это (Евангелие) я не от людей узнал; это мне сам Бог открыл», — сказал, умирая.

Не было ни у кого, после человека Иисуса, более глубокого, первичного и совершенного знания, чем у Франциска, что Бог есть Отец, а человек — сын, и потому не раб, а свободный.

Раб не пребывает в доме вечно; вечно пребывает сын. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете (Ио. 8, 35–36), — этого, после Иоахима и Павла, никто из людей не понял лучше Франциска. Внутреннейшее существо христианства, Богосыновство, не было ни для кого в большей степени, чем для него, откровением Свободы.

XXX

Первая исходная точка Евангелия — освобождение от страха смерти, начала всех рабств.

Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою, ради Меня, тот обретет ее (Мт. 16, 25).

Что это значит, никто из людей не понял лучше Франциска.

Первая, главная и, в сущности, единственная заповедь Божья человеку: «Будь». — «Я есмь» — первое, чистое, голое, от всего освобожденное, бытие в Боге — «Сущем» (Jahwe) и в человеке, есть блаженство: Бог всеблажен, потому что есть.

Если я есмь только потому, что живу, то я несчастнее всех тварей: те не знают, что с концом жизни наступит для них конец бытия, а я знаю. Но если я живу потому, что я есмь, и знаю, что с концом жизни наступит для меня бытие, то я всех тварей блаженнее, потому что те этого не знают, а я знаю.

И доколе не постигнешь

Этих слов: «умри и будь»,

Только темным гостем в мире

Будешь проходить свой путь, — понял Гёте, великий язычник, лучше многих христиан, но не сделал, потому что, без Христа, этого сделать нельзя.[56]

Если бы человек мог увидеть закрытое от него жизнью бытие, то понял бы, что, кончив жизнь, начнет бытие; умрет — будет; душу свою потеряет — найдет.

«Жить или быть?» — надо людям сделать выбор, но никто не делает; Франциск сделал.

«Смерть будет для тебя бесконечною радостью», — скажет умирающему Франциску один из учеников его,[57] можно бы сказать и Франциску живущему: «Вся твоя жизнь — бесконечная радость». Каждую минуту жизни своей, душу свою он терял — находил; «умирал — был».

XXXI

Первое, что отделяет человека от бытия, — страх смерти: душу свою потерять — лишиться жизни; а второе — страх бедности: собственность потерять — лишиться того, что нужно для жизни. «Что нам есть, что нам пить и во что одеться?» — этими страхами жизни, — бесконечными дробями единицы смертного страха, — закрыто от человека бытие, как вечно голубое небо — серыми мглами и тучами.

Но если мнимую душу свою, жизнь, потерять — значит истинную душу, бытие, найти, «умереть — быть», то и мнимую собственность, — нужное для жизни — потерять — значит нужное для бытия — действительную собственность найти, — «сокровище» не только на небесах, но и здесь еще, на земле, ибо «нет никого, кто оставил бы домы… или земли (мнимую собственность), ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат больше домов и земель, а в веке грядущем жизни вечной» — бытия (Мк. 10, 29–30).