Юрий Дружников - Вторая жена Пушкина

• Название: Вторая жена Пушкина
• Автор: Юрий Дружников
• Жанр: Русская классическая проза

---

Читать именно Пушкина она любила с детства. Теперь она читала только Пушкина, в чтении других авторов видела измену ему.

-- "Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы", -- открыв томик, читала она. -- А ты, Пушкин, молился в моем храме, когда был в Крыму?

-- Конечно, дорогая, -- отвечал он, не сводя с нее глаз.

-- Теперь ты опять в моем храме, и отсюда я тебя никогда не выпущу.

Он с радостью соглашался.

Во время экскурсии Диана ловила себя на том, что, не только говорит его стихами, но и думает. Это было подлинное слияние душ, проникновение, катарсис. При этом она, стыдясь, объясняла экскурсантам:

-- Знать наизусть я должна всего Пушкина, а знаю только треть.

Весь день в музее она не могла дождаться, чтобы вернуться домой и попасть к нему в объятия. Когда у нее было плохое настроение (а перемены настроений от разных обстоятельств случались часто), она на него сердилась:

-- Как ты мог написать, Пушкин, что я -- лицемерная? Я, которая тебя о-бо-жа-ет?! Это все остальные на свете люди тебе лицемерят, и только я тебя люблю больше всего на свете, больше себя! Глаза готова выцарапать каждому, кто на тебя не молится, хочу умереть за тебя. Ты мой! мой! мой!..

И она рыдала, не могла успокоиться до тех пор, пока он не начинал ее целовать.

Она все больше фантазировала, преувеличивая роль Дианы в его жизни. Что это за таинственная любовь Пушкина, неразгаданная до сей поры? Ответ ясен: это богиня Диана. Про Наталью, свою первую жену, он написал только одно стихотворение и называл ее дурой, а обо мне писал восемь раз и в стихах, и в прозе. У Пушкина было колоссальное чувство предвидения. Он знал, что встретит меня. Наталья была мадонной только в невестах, а я -- настоящая богиня, он сам сказал. Принципиальная разница! Иногда она перемещалась во времени и говорила ему: "Тебе надо развестись с Натальей Николаевной, тогда мы..." Или: "Мы с тобой решили, что дуэль должна состояться. Ведь умереть ты не можешь". Ты всю жизнь искал идеальную женщину, Пушкин. Она являлась тебе в разных образах, и вот ты нашел меня. Я оказалась лучше того, о чем ты мог мечтать. Твоя жизнь оборвалась из-за той жены, но ты продолжал искать свой идеал. Ты не мог прийти ко мне сразу после смерти, потому что я еще не родилась. Теперь ты мой. Наталья тебя не понимала. А я понимаю! И буду твоей последней женщиной. Эта твоя связь навсегда!

Пушкин был с Моргалкиной полностью согласен.

-- А как же быть с теми бабами, которые были у тебя после женитьбы? -спрашивала она его.

И сама отвечала:

-- То были случайные связи оттого, что Наталью ты быстро разлюбил. Не было в семье радости -- искал на стороне. Прощаю тебя...

Тема эта ее беспокоила, когда она уходила из дому.

-- Больше ты других любить не будешь! -- строго сказала она ему ночью, когда он лежал и смотрел на нее. -- Понял? Даже не думай... Потому что лучше меня нет. Правда, квартира у нас с тобой коммунальная. Зато здесь я -- твое счастье.

С этим он тоже соглашался.

И все же она нервничала, возвращаясь домой: вдруг он отправился гулять. А кругом женщины, и многие одеваются теперь шикарно, юбки едва ниже пупа. Ей казалось, он все время ускользал от нее. Сколько бы она ни старалась не упоминать в экскурсиях всех так называемых "адресатов лирики Пушкина" -- они фигурировали в его жизни, о них спрашивали экскурсанты, она никак не могла отделаться от других его женщин.

Чтобы бороться с ними и победить, Моргалкина решила узнать о них больше, найти в мемуарах их слабые места. Она сравнивала их с собой и находила в себе явные преимущества. Она переписала "Донжуанский список", который он оставил в альбоме Ушаковой, и прибавила себя в конец. Почерк Пушкина она знала, сама отработала такой же, не отличить, -- значит, это он вписал ее последней. Теперь она его женщина, справедливость свершилась. Он писал, что Наталья -- его сто тринадцатая любовь, Диана игнорировала всех остальных, стала сто четырнадцатой и последней.

Оставался все же некий разлад в душе. Тот Пушкин, которого она знала всю жизнь, был общительным жизнелюбом, а теперь у нее дома он постоянно молчал. Может, ему мало моего общества? Она старалась быть веселее, что ей давалось с трудом. К обычным женским играм она была мало приспособлена.

-- Почему ты лежишь со мной равнодушно? Гуляка! Тебе надо чего-нибудь свеженького. Иди, я не возражаю, иди! Сейчас проституток на Невском полно, больше, чем в твои времена. Только к ним иди, потому что тебе надо. Не провожай никого и не целуйся в подъездах, пожалуйста!

Пушкин вернулся к ней посреди ночи. Она уже спала, и он разбудил ее прикосновением.

-- Наконец-то, -- сказала она. -- Нагулялся. Теперь ты опять мой!

Запах чужих духов возмутил ее, но ведь она сама разрешила ему. Диана поднялась, накинула халат, раздела его, положила на чистую постель, прислонив спиной к стене так, чтобы он мог видеть ее, повесила на плечики его камер-юнкерский мундир и рейтузы. Пушкин вдруг приподнялся, поднял руки и прочитал ей стихи. А может, не он прочитал ей, а она ему, -- какая, в сущности, разница?

-- Дианы грудь, ланиты Флоры

Прелестны, милые друзья!

Однако ножка Терпсихоры

Прелестней чем-то для меня.

Тем временем она скинула халатик и юркнула под одеяло, рядом с ним. Погрозив ему пальцем, усмехнулась:

-- Что за рифма, Пушкин, "друзья -- меня"?! Стыдоба! Тебя Бог наказал за то, что ты, греховодник, разбрасываешься: грудь тебе нравится моя, щеки Флоры, а ножка Терпсихоры. Бабник несчастный! Ладно уж, прощаю в который раз... А работаешь мало. Эдак вообще разучишься стихи сочинять.

Корила его Моргалкина за отлучки и за лень. Он становился перед ней на колени, просил прощения, и после притворного ворчания она позволяла ему прижаться к себе. Она как-то сразу расслаблялась, и он уже мог делать все, что хотел именно с ней. Поэтому другие женщины отступали в тень, переставали иметь для нее какое-либо значение.

Они лежали рядом, он читал ей на ухо стихи, которые она давно знала наизусть, но делала вид, что ей невероятно интересно. Даже хлопала в ладоши, но тихо, чтобы соседи не слышали.

-- Что женка, не махнуть ли нам в театр? -- обратился он к Диане. -- А то страсть какая тоска...

-- Хочешь сказать, что тебе со мной скучно, Пушкин? Нацелился меня обидеть?

-- Сидение дома сводит меня с ума, Дианушка. Чего дают в опере?

Диана подала ему газету "Вечерний Петербург".

-- Бог мой! -- воскликнул он. -- Сколько развелось театров! Глаза разбегаются. И что ж, все хорошие?

-- Разные. Ты желаешь в оперу? Вот смотри: сегодня "Пиковая дама".

-- Что-то знакомое, -- попытался вспоминать он.

-- Еще бы!

-- Поехали! -- он вскочил с постели. -- Сейчас велю кобылку бурую запречь.

-- Лучше на автобусе, -- предложила Диана.

Она стала судорожно вспоминать, хватит ли у нее денег на билеты. Полезла в книжный шкаф, где в книге прятала деньги -- берегла на черный день.

На этот раз Александр Сергеевич одевался сам. Давно надо было бы купить ему современный костюм, финский или хотя бы болгарский. Он кряхтел с непривычки, самостоятельно натягивая сапоги. Она его избаловала, раздевая и одевая. В шляпе он стал великолепен. Было холодно, а у него пальто нет.

-- Не бойся, дорогая, -- сказал Пушкин. -- Я к морозу привычный...

Диана надела свое лучшее, оно же единственное, вечернее малиновое платье с кружевами. На улице Пушкин загляделся на маленький флигель на углу Мошковского переулка.

-- Узнал? -- сообразила Диана. -- Ну конечно! Здесь твой приятель Одоевский жил со своей красавицей-креолкой...

Дверцы за ними стиснулись, поехали. В автобусе толчея, в давке да полутьме на Пушкина, слава Богу, не обратили внимания. Билеты в Мариинке стоили бешеных денег, а за рубли их вообще не было, пришлось купить за доллары.

В фойе уже стемнело. Пушкин шагал стремительно, Диана в длинном платье едва поспевала за ним. Двери распахнулись. Театр уж полон, ложи блещут, партер и кресла, все кипит. Начинает гаснуть свет. Пушкин идет меж кресел по ногам, она следом.

-- Пушкин... Смотрите, Пушкин! -- раздаются голоса.

Его узнают, приветствуют. Ему это явно нравится, и ей тоже.

-- А кто там с ним? Ведь не Наталья Николаевна! Как же так?

-- Да разве вы не слышали? Весь Петербург говорит. Это его новая girl-friend. Ее зовут Диана...

-- Диана? Какое поэтическое имя! А знаете, она ничего...

-- Еще бы! Он от нее без ума...

Они усаживаются в партере. Соседи им кланяются, шушукаются. Весь зал говорит только о них. Пушкин шарит по карманам, пытаясь найти свой двойной лорнет, чтобы навести его на ложи незнакомых дам, но лорнет куда-то запропастился. Диана специально вынула его дома из пушкинского кармана, чтобы на незнакомых дам он не глядел. Тут появился дирижер, и грянула увертюра. А зал музыку не слушает, продолжая о них шушукаться.

В антракте, едва зажгли свет, Пушкин, казалось, забыл о Диане. Глаза его разбежались от обилия красивых женщин, одетых так, как ему не снилось: полуобнаженных, источающих такие запахи, от которых кружилась голова. Они вышли прогуляться в фойе. Диана крепко держала его за локоть.