Джордж Блейк - Иного выбора нет

• Название: Иного выбора нет
• Автор: Джордж Блейк
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Данная книга — увлекательный рассказ о жизненном пути разведчика-профессионала. Автор, он же главный герой, знакомит с «кухней» западных спецслужб, прежде всего Интеллидженс сервис, известной ему по собственному опыту. Детство, семья, участие в голландском Сопротивлении, служба в Королевском военно-морском флоте, корейская война и плен, мучительные нравственные искания, работа в резидентурах, арест, суд, тюрьма и побег — такова нить автобиографического повествования, перерастающего в остросюжетный детектив. Завершают книгу глава о жизни автора в СССР, размышления о былом и взгляд на кризис, переживаемый нашим обществом.

---

И все же нравственную сторону дела нельзя игнорировать. Книги бывших разведчиков интересны не только уникальным фактическим материалом по истории «холодной войны»; они незаменимы и как свидетельства морали, господствовавшей в ту печальной памяти эпоху, нравов самих спецслужб.

Известно, что мемуары — и здесь почти не бывает исключений — пишутся прежде всего для оправдания своей жизни в глазах современников и потомков. Отсюда и весьма осторожное отношение историков к мемуарным источникам, нуждающимся в строгой проверке. По понятным причинам воспоминания разведчиков (или контрразведчиков) труднее поддаются проверке, чем, скажем, мемуары ушедших на покой государственных деятелей. Но что всякому мемуаристу трудно скрыть, так это свой нравственный, человеческий облик. Читая, например, воспоминания Кима Филби, невольно чувствуешь мотив некоторого самолюбования автора, не скрывающего, или неумело скрывающего, свою гордость за то, как долго и успешно он дурачил своих коллег по СИС. Я не был лично знаком с Филби, но убежден, что всякая книга, тем более мемуарного характера, несет на себе отпечаток личности автора.

Это в полной мере относится и к воспоминаниям Джорджа Блейка, проникнутым скорее грустной иронией по отношению к самому себе и прожитой жизни. Перед читателем предстает много повидавший и много переживший человек, любящий как бы в шутку повторять: «Не стоит принимать все слишком серьезно». Именно так он обычно пытается успокоить кого-то из друзей, оказавшихся в трудной ситуации. Кто знает, может быть, в этом житейском убеждении содержится ключ к разгадке нелегкой судьбы самого Джорджа Блейка?

Не являясь специалистом в области «тайной войны», не берусь профессионально судить об этой стороне деятельности Блейка, отмеченной, как я уже говорил, многими высшими государственными наградами СССР. Об этом с большим знанием дела могли бы рассказать соратники и коллеги Блейка из КГБ.

Догадываюсь, правда, что самыми уязвимыми местами в исповеди Дж. Блейка могут показаться те, где он объясняет причины и мотивы своего перехода на «нашу» сторону в начале 50-х годов. В самом деле, жил человек тридцать лет антикоммунистом, даже активно боролся с этим самым коммунизмом, и вдруг в одночасье на него снизошла марксистско-ленинская благодать, круто переменившая всю его жизнь.

Что тут скажешь? Легче всего заподозрить автора в неискренности. Вот если бы марксово учение осенило Блейка на студенческой скамье, как это случилось с Филби или Маклейном, тогда, мол, другое дело… Гораздо более вероятной коллегам Блейка из СИС после его разоблачения представлялась версия о насильственной его перевербовке под угрозой смерти. Ему прямо предлагали принять эту версию и держаться ее на суде, что сулило снижение срока заключения до разумного предела. Блейк не ухватился за брошенную ему соломинку и тем самым добровольно навлек на себя невиданный в новой истории Англии приговор — 42 года тюремного заключения. Что это — безумие, упрямство или то и другое вместе?

Думаю, ни то, ни другое. Скорее, чувство элементарного достоинства и самоуважения. Вдумаемся еще раз: провозглашение на суде своих коммунистических убеждений гарантировало Блейку дополнительно долгие годы заключения. И все же он пошел на это, заставив даже противников уважать себя.

Конечно, не следует упрощать такие сложные вопросы, как смена мировоззрения или вероисповедания. Наверное, и мемуары Блейка дают основания так думать, это происходит исподволь, быть может, не всегда вполне осознанно для самого человека. Но вот наступает какой-то критический момент, и человек решительно отказывается от прежних убеждений во имя новой веры. И да простит мне читатель одно сравнение, но напомню, что Федор Михайлович Достоевский пересмотрел свои революционно-демократические воззрения под непосредственным воздействием процедуры смертной казни, устроенной, но в последний момент отмененной над ним и другими петрашевцами 23 декабря 1849 г. И пусть кто-нибудь докажет мне, что это было не так.

Или другой пример. Мы знаем множество случаев, когда в годы Великой Отечественной войны накануне боя, где они вполне могли погибнуть, беспартийные вступали в ряды ВКП(б). Меньше известны другие, далеко не единичные случаи внезапного обращения на той же войне отчаянных безбожников к Христу и его учению. Кто знает, сколько офицеров и солдат в 1945 году сменили свои мундиры на рясы священников и даже монахов? Те же примеры нам дала несчастная афганская война…

Один из моих давних друзей сел на шесть лет при незабвенном Леониде Ильиче как неистовый марксист-ленинец и, достойно пройдя от звонка до звонка мордовские лагеря и Владимирский централ, вернулся смиренным христианином, каковым и остается вот уже полтора десятилетия. Нам, более или менее благополучно проживающим свой век, трудно понять, что происходит в душе и сознании человека, попавшего в экстремальные условия, но это непонимание еще не основание для неуважительного отношения к сделанному человеком выбору, каким бы он ни был.

Джордж Блейк сменил веру тоже в смертельно-критический момент своей жизни и, наскольку я могу судить, до сих пор не раскаивается в сделанном выборе. Это тем более важно подчеркнуть, что за спиной у Блейка уже более чем двадцатилетний опыт советской действительности. Не имея ничего общего ни с апологетами «развитого социализма», ни с фанатами необольшевизма, он исповедует гуманный социализм, продолжая убежденно говорить о коммунистической природе изначального христианства. Его последовательность и убежденность не могут не вызывать уважения.

Так или иначе, но объяснение Блейком обстоятельств его перехода к нам внушает доверие. Во всяком случае, никто на Западе, насколько я могу судить, не предложил более убедительной версии.

Оставляя в стороне вопросы, относящиеся к ведомству госбезопасности, ограничусь лишь некоторыми дополнениями к жизни Блейка в СССР и его работе в ИМЭМО, где мы познакомились и подружились.

Надо сказать, что «товарищи» поступили очень гуманно, разомкнув круг фактической изоляции Блейка в СССР после его побега из лондонской тюрьмы и приезда в Москву. Наверное, в его тогдашнем положении главным для успешного вживания в новую почву (а может быть, и самого выживания?) было чисто человеческое, а не только узкопрофессиональное общение. Это желанное человеческое общение Джордж обрел в ИМЭМО, оказавшись в обществе дружелюбно встретивших его научных работников. Там, кстати, работал и Дональд Маклейн, ставший старшим другом и наставником Джорджа в новой, советской жизни. Блейку по-настоящему повезло, что он оказался именно в ИМЭМО — одном из немногих в то застойное время островков относительного свободомыслия. Еще в 60-х годах там удалось собрать наших лучших политологов и экономистов-международников. Институт переживал пору расцвета, не ведая, что в 1982 году подвергнется идеологическому погрому, нанесшему ему тяжелый урон. Но тогда, в 1974 году, когда Блейк появился в институте, до всех этих потрясений было еще далеко.

Помню первоначальное смущение бывалого разведчика в связи с предстоявшей ему новой, неведомой для него работой, его тщетные попытки казаться незаметным в нашей среде. Увы, его старания не увенчались успехом, и дело было не только в сильном акценте, с которым новоиспеченный научный работник Георгий Иванович Бехтер (именно под этим именем он появился в ИМЭМО) говорил по-русски. В еще большей степени его подводили голландско-британская школа воспитания, присущие Блейку такт, вежливость, предупредительность, неизменная доброжелательность ко всем без исключения, наконец, мягкость в самых ожесточенных спорах, постоянно возникавших в нашей, считающейся вполне интеллигентной, среде, где тем не менее не всегда выбирали выражения. Блейка особенно отличало напрочь забытое у нас за последние десятилетия рыцарское отношение к женщине, что, разумеется, снискало Джорджу единодушную симпатию (если не сказать больше) многочисленных сотрудниц ИМЭМО. Каждый раз накануне Дня Победы, а также 11 ноября (его день рождения) Блейк покидает институт с охапками цветов, подаренных друзьями и коллегами.

Одним словом, он сразу же вписался в наш коллектив. Вписался до такой степени, что какой-то профсоюзный умник доверил Блейку «святая святых» — распределение продовольственных заказов. Поистине что-то сюрреалистическое было в том, как еженедельно озабоченный super spy по нескольку раз пересчитывал плохо ощипанных «синих птиц» и прочие «деликатесы», достававшиеся нашей научной братии от щедрот советской торговли. Как правило, что-то у него не сходилось, и тогда Блейк втайне от всех доплачивал из своего кармана в профсоюзную кассу недостачу, проистекавшую из-за царившей в этом деле общей неразберихи. Сам крайне редко бравший заказы, Джордж мужественно нес свою нелегкую вахту до того поистине счастливого для него дня, когда новый профорг, осознав с нашей помощью всю нелепость подобной ситуации, освободил Блейка от этой повинности. Впрочем, Георгий Иванович никогда не роптал. Думаю даже, что он совершенно искренне хотел разделить нашу жизнь во всех ее проявлениях. Так или иначе, но приход в ИМЭМО безусловно был благом для Блейка, обретшего новых друзей в новой для него среде.