Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.

• Название: Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: АСТ
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 966-696-779-0

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества

братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество неизвестных

текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты

известных произведений, сценарии и рассказы.

Все тексты публикуются впервые.

Книга дополнена рисунками А. и Б. Стругацких на полях рукописей и

снабжена подробными комментариями

---

Up = — 8. Позднее Аббот сообщил новое положение этого объекта 1954.6.30 а = 14 05, В = -8 4(^ (9 зв. вел.). Это положение не согласуется с полученным ранее суточным движением («РесиНаг Object NearSaturn», Vinter Hansen). РЖАстр., 718, 1955.

По данным интервью, «Три мушкетера» А. Дюма — одна из любимых книг Стругацких. Многие (да и сами Авторы) сравнивают их первое произведение, «Страну багровых туч», с «Тремя мушкетерами». Действительно, эти тексты имеют много общего.

Основная параллель, конечно: четыре главных героя (Быков, Дауге, Юрковский, Крутиков), один из которых — новичок…

Своеобразное «Двадцать лет спустя», о тех же персонажах, но через десять, а не через двадцать лет, Стругацкие задумывали сразу же после окончания работы над «Страной багровых туч». Кроме главных героев, продолжающих жить и действовать в уже знакомом мире, было решено ввести в новую повесть еще одного, который протягивал бы ниточку от «Страны багровых туч». Это — Николай Ермаков, сын Анатолия Ермакова, погибшего на Венере…

Глава первая. ВЫПУСКНИКИ

Они в последний раз обходили Школу. Они шли по светлым коридорам, заглядывая в лаборатории, классы, библиотеки, спортивные залы. Они спускались даже в подвалы — обширные помещения с люминесцирующими стенами, заполненные громоздкими механизмами. Пять лет назад само назначение этих механизмов представлялось им загадкой, а теперь они с закрытыми глазами, на ощупь могли найти любой винт, любое соединение.

Школа была битком набита воспоминаниями. Здесь я впервые самостоятельно рассчитал рабочий реактор. Инструктор, старый ядерник Анастас Туманян, нестерпимо долго ползал по чертежам толстым красно-синим карандашом, затем нестерпимо долго читал записку и щелкал логарифмической линейкой, затем вдруг встал молча кивнул и ушел.(1) И я был на седьмом небе от счастья. Здесь я однажды крутил на турнике «солнце», сорвался и вывихнул ногу. Ребята подбежали ко мне и помогли мне подняться. У них были озабоченные и встревоженные лица, и я был тронут до слез. Но Жилин, ощупав мое распухшее колено, сердито сказал: «Шляпа», и мне стало очень стыдно. Здесь Нгуэн Фу Дат, смуглый большеротый вьетнамец, похожий на мальчика, обжег руки жидким гелием. Мы с трудом отыскали его в ледяном тумане, когда он все еще пытался заделать пластиком трещину в баллоне.(2) Нгуэн пролежал в госпитале два месяца, и его перевели на отделение дистанционного управления. А вот Большая электронно-счетная машина. Когда на третьем курсе мы приступили к изучению вычислительных систем, Саша Сибиряков не отходил от нее ни на шаг. Он отдавал ей все свободное время, он говорил и думал о ней, словно она была живым существом, он прямо-таки молился на нее.

И в один прекрасный день на выходе машины вместо решения какой-то головоломной задачи по космогации выползла голубая лента с печатной надписью: «Люблю дорогого Сашеньку».(3)

Изумленные операторы изменили программу и режим машины, но на выходе снова появилась лента с надписью: «Люблю дорогого Сашеньку». Вся Школа покатывалась со смеху. Саша ходил надутый и злой. Заместитель начальника Школы «Железный Чэнь» устроил курсу тихий разнос. Шутники не сознались, но на следующее утро машина опять работала нормально… Здесь я отдувался на экзаменах по генетике, путаясь в зиготах и аллелях. Если говорить честно, генетика так и осталась сильнее меня.

[(1) Это ведь не счеты, почему же «щелкал»? И надо уже, пожалуй, давать разъяснение, что это за штука такая — логарифмическая линейка (фант., не бывает?). А вот красно-синий карандаш оказался куда более живучим. — В. Д.]

[(2) Батюшки-светы! Баллон с жидким гелием! И бутыль с жидким водородом… — В. Д.]

[(3) А ведь это можно считать первым (!) упоминанием о компьютерных вирусах, точнее, о троянских утилитах. Из опубликованного: «Думаю, прошу не мешать» в ПНВС и «Привет от Лианта» в ПХХ11В. — В. Д].

Здесь нас приучали к перегрузкам. Все пять лет, каждый понедельник курсанты по два часа крутились в маленьких, обитых стеганой кожей центробежных кабинах. Надо было сидеть и терпеть, широкие ремни впивались в обрюзгшее тело, лицо обвисало, и трудно было открыть глаза — так тяжелели веки. И нужно было, пересиливая себя, решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя. Это было ужасно трудно, хотя задачи были совсем простые, а программы были известны еще с первого курса. Некоторые курсанты не выдерживали даже тройных перегрузок, а некоторые переносили даже восьмикратные. Как правило, это были самые худощавые. К концу третьего курса я удовлетворительно переносил пятикратную перегрузку.

И вообще у нас есть о чем вспомнить. Например, дипломный перелет «Спу-16» Земля — «Цифэй» Луна, когда член экзаменационной комиссии старался сбить нас с толку и, давая вводные, то кричал ужасным голосом: «Астероид третьей величины справа по курсу, скорость сближения двадцать два!», то исподтишка переключал курсовычислитель на какой-нибудь невообразимый режим. Нас было шестеро дипломантов, и он надоел нам всем, даже хладнокровному Жилину, который всегда и везде повторял, что людям надо прощать их маленькие слабости. Мы не возражали в принципе, но прощать слабости члену комиссии нам не хотелось. Мы все считали, что перелет ерундовый, и никто не испугался, когда вдруг корабль лег в страшный вираж на четырехкратной перегрузке. Мы пробрались в рубку, где член комиссии, учинив очередную проверку, делал вид, что убит перегрузкой, и вывели корабль из виража.

Тогда член комиссии открыл один глаз и сказал: «Молодцы, Межпланетники», и мы сразу простили ему все, потому что до сих пор никто еще не называл нас межпланетниками, кроме мам и знакомых девушек, но мамы и девушки всегда говорили «Мой дорогой межпланетник», и вид у них при этом всегда был такой, словно у них холодеет внутри. И мы сразу вспомнили, что член комиссии — знаменитый межпланетник, налетавший сотни астрономических единиц, что ставить нас на голову и проверять быстроту реакции — это его право и обязанность.

И члены экзаменационной комиссии были знаменитые межпланетники, и инструкторы тоже были знаменитые межпланетники. Не было среди них ни одного, с чьим именем не связывалась какая-нибудь полулегенда. Начальник Школы Александр Лазаревич Семенов, грузный, лысый и короткопалый, первый исследователь лун Урана, участник прославленной экспедиции на Каллисто. Заместитель начальника Чэнь Кунь, слывший среди межпланетников под прозвищем «Железный Чэнь», великий мастер «прямой космогации» и создатель теории Зоны Абсолютно Свободного Полета. Курс космогации на трансмарсианских трассах читал Василий Петрович Ляхов, испытатель первых фотонных ракет и командир первого фотонного прямоточника «Хиус-Молния». Он выхлопотал для нас четырехмесячные курсы теории аннигиляционного привода, и мы летали на «Спу-20 Звезду», где шла окончательная доводка «Молнии» перед межзвездной экспедицией. На «Звезде» было очень интересно. Там проводились эксперименты по использованию прямоточных фотонных двигателей, там было много замечательных капитанов и инженеров. Там мы увидели Краюхина — он совершил свой последний внеземной перелет, чтобы увидеть «Молнию». Он подошел ко мне (мы не виделись уже три года) и сказал: «На таких кораблях ты будешь летать, Николай, как мы и не мечтали. Если бы видел отец…», и заковылял дальше, широкий, сутулый, угрюмый. Все останавливались и прижимались к стенам, давая ему дорогу. Он так рано состарился — ведь ему не было и шестидесяти пяти. Когда отец погиб на Венере, мне было двенадцать. Краюхин вызвал меня к себе и сказал: «Твой отец не вернется, Коля. Он остался там». Он больше не сказал ничего, взял меня за плечо и, тяжело опираясь на меня, пошел по широким коридорам Комитета в гараж, взял свой вертолет, и мы с ним летали весь день над Москвой, не говоря ни слова, и он несколько раз передавал мне управление. Может быть, он ждал, что я буду плакать, и хотел помешать этому, но я не плакал. Я плакал накануне, когда прочитал письмо отца, оставленное перед отлетом. На конверте было сказано, когда его вскрыть…

— Коля, — сказал Жилин. — Ты что, Коля?

Николай глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу.

— Ничего, — сказал он. — Так, вспомнилось…

— Может быть, — сказал Жилин, — сходим в обсерваторию?

— Хорошо, — сказал Николай.

На «Звезде» вообще было очень интересно. Однажды Ляхов привел нас в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону ДСП в качестве лота-разведчика. Танкер удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Это было огромное неуклюжее сооружение, и всех нас сразу поразил его цвет — бирюзово-зеленый. Обшивка отваливалась кусками, стоило прикоснуться ладонью. Она просто крошилась, как сухой хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из двадцати, запущенных в зону АСП. Мы спросили Ляхова, что произошло.