Н Дубинин - Разведчик Четвертого прапора

• Название: Разведчик Четвертого прапора
• Автор: Н Дубинин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

За рекой был Турбов.

Когда садилось солнце, Вася вошел в родной двор. И первый, кого он увидел, был отец.

Еще весной сорок четвертого, когда Советская Армия освободила Турбов, старый Безвершук посадил в огороде новые вишни. В этот вечер оп, как всегда, копался в саду. Смотрел, как растут вишни, хорошо ли подвязаны к колышкам, не нужно ли где подрезать лишнюю ветвь или потравить гусениц. Силы старика были уже не те. Работа подвигалась медленно.

Скрип калитки отвлек его от дела. Худой высокий парень, одетый не так, как одеваются в Турбове и с рукой на повязке, остановился перед ним.

Григорий Филиппович сначала удивился. Потом встревожился. Наконец он узнал сына, хотел броситься к нему. Но старые ноги не шли...

- Ты, Василий?

- Я, папа.

И старик заплакал.

Вася бережно обнял его здоровой рукой. И заплакал тоже. Вышла из кладовой тетка Фросына. Она хлопнула себя по бедрам и закричала:

- Люди добрые! Глядить! Та це ж наш Васыль.

- Живой! Слава тебе, хос-споди! От радость так радость!..

Слепой Иван оказался жив, тоже был дома. Когда Вася шагнул на порог, Иван, расставив руки, крутился посередине комнаты, ища дверь.

Братья крепко обнялись.

- Мы тебя уже и ждать перестали, - говорил Иван.

Радостные крики тетки Фросыны услышали в ближайших дворах. Тут же прибежал один сосед - узнать, правда ли, что Вася жив. Потом прибежал второй. Потом люди шли и шли без конца - соседи, родственники. Поздравляли Васю с возвращением. Плакали по близким, которые уже никогда не вернутся. Расспрашивали, где был, что видел. Рассказывали про свое житье-бытье...

- А Николай Волошин? А Петро Порейко? - спрашивал Василий.

До петухов хватило разговоров и радости. Но так и не переговорили всего - столько было пройдено и пережито всеми.

И когда лег наконец Василий спать - дома, рядом с братом - он был самым счастливым человеком.

40

Сейчас, много лет спустя, Василия Безвершука можно встретить на путях станции Свердловск-Пассажирский. Это у нее название такое. На самом же деле она не только пассажирская, но, как говорят железнодорожники, и грузовая. Через нее связаны с миром многие свердловские заводы, в том числе и гигант Уралмаш.

Дел у работников станции много. За дежурство они подают на подъездные пути заводов под погрузку а выгрузку сотни вагонов. Потом собирают их оттуда, формируют составы и отправляют во все концы страны. Выполняет эту работу маневровый тепловоз. День я ночь хлопотливо бегает он по станционным путям. "Комсомольский" - гласит надпись на корпусе. Управляют тепловозом действительно комсомольцы. Но часто в окне можно увидеть и крепкого, спокойного человека с седеющими висками. Это машинист-наставник Василий Григорьевич Безвершук. Трудно узнать в нем семнадцатилетнего парнишку с рукой на повязке, вернувшегося из Чехословакии осенью сорок пятого года.

Недолго пробыл он тогда дома. Разруха. Бедность. Есть нечего... Отдохнул неделю - пошел на курсы шоферов. Закончил - стал работать на каолиновом заводе.

Пока учился на курсах - правая рука вроде зажила. Пошел работать трудно! Покрутит смену баранку - болит рука. Да и левую тоже ломит.

Перешел Василий в дежурные слесари. Но перебитые руки плохо служили и там.

От этого ли или от всего пережитого напала на него тоска. Придет после работы с больными руками домой, а там все-таки не мать родная.

Мать погрела бы его руки в горячей воде, растерла бы чем-нибудь, травки дала бы попить какой-нибудь. От боли. Тетка же Фросына не понимала, почему парень ходит хмурый, укорять стала за малый заработок.

Осенью достал Василий мешочек, с которым вернулся из Чехословакии, положил в него бельишка пару, полотенце, краюху хлеба и пошел в Винницу. Искать другую работу.

На вокзале попалось на глаза объявление о наборе рабочих. Василий пошел. Проверили врачи зрение, слух.

- Годен!

И поехал "вербованный по оргнабору" Василий Безвершук на Урал.

В Свердловске его направили в депо кочегаром паровоза. Поработал месяц - командировали на курсы помощников машиниста. Кончил курсы, поездил, как говорят железнодорожники, "за левым крылом паровоза" - послали в школу машинистов...

Теперь уже не сосчитать, сколько за эти почти сорок лет провел он грузовых и пассажирских поездов. Руки? Побаливают и сейчас, но работать можно. Тем более что на транспорт давно уже пришли новые локомотивы, управлять которыми легче, чем паровозом. Сдал в последние годы только глаз, рассеченный немецкой плетью. Потому и перевела администрация опытного машиниста - кстати, не имеющего за всю трудовую деятельность ни одного замечания - с поездной работы на маневровую. Пусть учит молодежь!

Самому Безвершуку учиться было нелегко. Вечернюю школу закончил уже тридцатилетним - в 1958 году. А теперь Василий Григорьевич уже дедушка: оба сына стали взрослыми людьми, работают и растят детей.

Но как бы ни складывалась жизнь, какие бы новые дела и заботы ни волновали Безвершука на работе и дома, - не мог он забыть лесистые чешские горы, друзей из Четвертого прапора. Как они там сейчас? Как живет новая Чехословакия?

Несколько раз решал написать письмо, потом откладывал: а вдруг забыли его... И все же написал. Друзья быстро откликнулись.

В 1960 году поехали они с женой в Чехословакию по туристским путевкам. И едва сказал Безвершук в Праге переводчице о своем желании повидаться с кем-нибудь из партизан Четвертого прапора Луже, как взволнованная девушка засыпала его вопросами. В самом деле он партизанил в Четвертом прапоре? Знает героев минувших сражений?

Через пятнадцать минут о приезде русского бойца партизанского полка стало известно министру иностранных дел и советскому посольству. Менее чем через дна часа за Безвершуком приехала быстроходная "татра" Лужского городского комитета партии. За ее рулем сидел бывший партизан, пожелавший первым увидеть русского Василя.

Следующие три дня описать трудно. Нет, не забыли чешские побратимы расстрелянного немцами разведчика Четвертого прапора. Объятья и добрые застолья следовали одно за другим. В городах Луже, Скутеч, Високе Мито, в деревнях Бела, Глубоке свердловского машиниста передавали друг другу, как эстафету. Расспрашивали, как он живет, как идут дела в Советском Союзе. И вспоминали, вспоминали...

В школе деревни Бела теперь снова сидели за партами дети. Вместо погибшего Ироушека ею заведовала та самая женщина с добрым лицом по фамилии Сламова, которой так поверил на речке пленный русский мальчишка. Как радостно пожали они сейчас друг другу руки!

Класс, в котором Безвершук беседовал с детьми, был переполнен. Позади ученических парт стояли учителя и жители деревни.

В больнице города Високе Мито первыми узнали его две медицинские сестры. Одна из них была женой рентгенолога Конецкого. Узнали и заплакали, вспомнив, каким привезли его тогда после расстрела. Так и прошла эта встреча - в слезах от того страшного, что сохранила память, и в радости, что те тяжкие годы уже позади.

Дом Кучеровых в деревне Глубоке осел и покосился. Уже мало кто из жителей знал, какой это был замечательный наблюдательный пункт. Старик Кучеров умер. Умерла и одна из сестер. Старая хозяйка дома Анна Кучерова удивилась, когда к ней вдруг пришло много людей. Не сразу узнала она гостя: высокий крепкий незнакомец мало напоминал юного партизанского разведчика, к которому Кучеровы так привязались.

Безвершук назвал себя.

Старая женщина вспомнила, растерялась, заплакала... С грустью покидал Василий Григорьевич этот крестьянский дом, который ему никогда не забыть.

Было и самое волнующее - посещение карьера, где расстреляли разведчиков. Там все изменилось. Тополек, за который держался тогда истекающий кровью Вася, пытаясь подняться на ноги, вырос и окреп. Высоко поднялись и другие деревья, почти сомкнувшись с лесом, куда так и не смогли прорваться партизаны... Местные жители поставили у карьера обелиск. Гость из России положил у его подножья венок.

...В ту первую поездку, возвращаясь домой, Безвершук с женой остановились в Праге, в гостинице Флора на Винограды. Была уже ночь. Обитатели гостиницы укладывались спать. Только с лестницы, неподалеку от номера Безвершуков, доносились шум и грохот. Василий Григорьевич вышел посмотреть, что происходит.

Развлекались туристы из Западной Германии. Оп видел их за ужином в ресторане.

Здоровые, подвыпившие дяди с лысинами, животиками и волосатыми ногами, в таких же желтых шортах, в каких первый эсэсовский отряд въехал в Турбов, толкаясь и хохоча, взбегали по лестнице, садились верхом на перила и, болтая руками и ногами, с криком и свистом мчались вниз.

Нет, это были не те немцы, что работают на заводах, на фабриках, в поле. Не немецкие железнодорожники. Руки этих туристов были в перстнях, фигуры округлены жирком. А в глазах - высокомерие и сознание вседозволенности.

Туристы веселились, а русский машинист, сложив на груди свои сильные рабочие руки, стоял на верхней площадке и наблюдал. И думал, что эти веселые туристы, если судить по их возрасту, в войну не сидели дома...