Игорь Гергенрёдер - Тень и источник

• Название: Тень и источник
• Автор: Игорь Гергенрёдер
• Жанр: Политический детектив

Главный герой повести в студенческую пору, в семидесятые годы, страстно желал уехать на Запад. И «засветился». КГБ занялся им, и он сделался осведомителем. С развалом СССР связь с органами прервалась. Он перебрался в ФРГ. И в один прекрасный день российская спецслужба напомнила ему о себе. Вновь став осведомителем, он передаёт информацию о знакомом журналисте и писателе, занятом пикантной загадкой. Загадкой карьеры Путина...

---

– Пожалуйста, пожалуйтесь ему, что у вас неважно с творческим настроением и вам необходимы его моральная поддержка, советы... Пусть потом на себя он сам переключится...

– Постараюсь исполнить, – с иронией ответил Вячеслав Никитич, добавив мысленно: «Поучи ещё меня нос вытирать!»

Спутник показал, что тон Слотова его не обидел.

– Я перечитываю ваши произведения и убеждаюсь: вы – литератор большого таланта! – прочувствованно произнёс молодой человек, и Вячеслав Никитич взял вид кроткого достоинства, притворившись, будто принял похвалу за чистую монету.

Бортников продолжил:

– У вас не может быть творческих неуспехов, но я... – он выразил неловкость голосом и робкой улыбкой, – ради дела прошу вас наговорить на себя...

– Опасаетесь – мне самолюбие помешает? – бросил Вячеслав Никитич и как бы не удержал хохотка.

Оба рассмеялись, словно преисполненные тепла друг к другу. Николай Сергеевич поднял крышку кейса, извлёк из него небольшой пластиковый пакет, из которого, в свою очередь, вынул продолговатую коробочку из пластмассы и металла – MP3 player по виду.

– Похолодания не обещают – значит, вы будете без пиджака. Кладёте в карман брюк...

Слотов взял прибор и, вспоминая, проговорил с выражением приятного раздумья: никаких проводов, карманы дырявить не надо... Хотелось поболтать о первом деле (объяснимая возрастом сентиментальность?) Поведал о средстве, каковым его когда-то снарядил Борис Андреевич. Возня с проводами... «Но это было для того времени высокое достижение, – поддержал спутник беседу и показал профессиональную эрудицию, – резьбовое крепление разъёмов, провода подсоединялись надёжно!» Слотов, точно приветствуя услышанное, кивнул и добавил: ленты хватало на пять часов... Бортников поправил: в том-то и новшество было, что запись шла уже не на ленту, а на специальную очень тонкую проволоку. «Вы изучали историю предмета, а мне никто не объяснял», – в искренности вздохнул Вячеслав Никитич. Он питал обоснованное любопытство к технике подобного рода и, благодаря литературе, отчасти удовлетворял его. Держа прибор в руке, спросил: «Здесь запись на микрочип?» Собеседник не возразил.

– Перед встречей включите – и говорите хоть до утра.

Слотов, в такт обоюдно свойскому настрою, позволил себе сказать с несерьёзным видом: он слышал, средства нынче таковы, что служба может выйти на мобильник, который имеет при себе объект, и разговоры будут передаваться... Николай Сергеевич растянул губы в улыбке, но она не тронула глаз.

– Фантастичность техники порой заменяет жизнь фантастикой, – произнёс он.

У Слотова невольно вырвалось:

– Это... ваше изречение?

– У кого-то прочитал. Я думал, вы знаете.

Вячеславу Никитичу пришлось как бы не услышать. Представления о молодом человеке несколько изменились в пользу последнего. Тот вновь открыл кейс, из которого на сей раз были извлечены лист бумаги и синий незаклеенный конверт, откуда Бортников вынул, а затем вложил обратно две купюры достоинством в десять и в двадцать евро. Слотов, освежая традицию, что прервалась полтора десятка лет назад, написал расписку. Николай Сергеевич приступил к инструктажу:

– Пригласите его в бар или в кафе... Нужно, чтобы он как можно больше сказал: к кому обращался в связи с этой самой своей работой, кому её показывал, кому о ней говорил. Где планирует опубликовать? Проявлен ли интерес германских издателей? Кто в немецком театре задействован?

Слушая, Вячеслав Никитич приберегал задумку: как встретиться с Тиком, не наводя его на подозрения. Бортников любезно подвёз домой. Уединившись в спальне, Слотов сел в кресло и взял телефонную трубку. Разговор с Вольфгангом начал с извинений. В голосе было замешательство: «У меня нечто такого характера... очень личное...» Тик спросил, может ли он чем-то помочь. «Можешь!» – с надеждой выдохнул Вячеслав Никитич.

Они договорились увидеться завтра вечером в Английском саду у озера, неподалёку от Академии искусств.

* * *

Ему захотелось свернуть с дорожки и подойти к озеру по подстриженной траве; несколько уток, подплыв, взошли на берег: не угостишь? С ветви голубой ели, росшей на островке, наблюдала ворона. У другого берега пышно зеленел камыш, на пологом склоне полулежала, куря сигарету, женщина в брюках, подальше молодая мама склонилась над детской коляской. Пора было обернуться. Долговязая фигура Вольфганга показалась на дорожке позади прогуливающейся пожилой пары.

Встретив Тика взглядом, выражавшим симпатию и просьбу, Слотов сказал грубо-искренне:

– Забрало меня не на шутку! Я... с Ульяной...

Приятель дружелюбно молчал, будто говоря: «Бывает». Чуть сутуловатый, он был выше Слотова.

– Каюсь, но как бы я мог ей не сказать: у тебя искра Божья! дебют что надо... – возбуждённо оправдывался Вячеслав Никитич.

– Итак, мы во власти... – благодушно промолвил Тик. – Думаешь, для меня это оставалось тайной, когда ты мне дал её текст и потом звонил?

Слотов поглядел себе под ноги, вскинул голову и измотанно попросил:

– Пойдём обостримся...

Оба бывали в кафе Академии искусств и теперь направились туда. Вячеслав Никитич довершил признание: он не заблуждается насчёт творческого дара Ульяны. Но что до того, коли... – и смолк, словно предлагая приятелю ухмыльнуться. Тот ограничился оттенком усмешки:

– Когда заправляешь обществом «Беседа» и писатели – свои люди, – естественно, проймёт искушение и самой побаловаться.

Они тропкой вышли из Английского сада: перед ними за деревьями поднималось острым углом одно из строений комплекса, в котором располагалась Академия искусств. Вокруг было тихо: лужайка вблизи, дома среди зелени. Приятели, перемывая косточки знакомым графоманам, обогнули здание и уселись за столом на воздухе у входа в кафе, где широкий выбор заокеанских вин намекал на дух снобизма. Слотов спросил, что Вольфгангу больше по вкусу: продукт Калифорнии, Аргентины или Австралии? Услышал: решай сам.

Ассоциация русских литераторов вновь стала темой разговора, но Вячеслав Никитич внёс в него доброжелательность, щедро раздавал похвалы, называя одного, другого, третьего автора... После того как кельнер принёс бутылку красного австралийского и было сделано по паре глотков, Слотов в настроении чуткой мягкости произнёс имя Ульяны.

– Она прямо как ребёнок, который о чём-то возмечтал, и если не получит... трагедия для него! – отчаянно-горестно глядя на Тика, он долил вина ему и себе. – Понимаешь, я её уверил: у неё отлично получилось и об этом не один я заявлю на обсуждении...

– У тебя с ней уже?.. – Вольфганг оказался не лишён известного любопытства.

«Да», – взглядом ответил Вячеслав Никитич и произнёс страдальчески: она ждёт радости, и если не... Замерев на вдохе, прочёл в глазах Тика, заинтригованно блеснувших: «То не даст больше?»

Выпили, и Вольфганг, словно глубоко задумываясь, сказал: похоже на кабернэ... Слотов как человек, движимый одной заботой, гнул своё, не отвлекаясь: ты знаешь, что на неё набросятся... Она будет травмирована, я безнадёжно проиграю в её мнении.

Тик съел ломтик баранины, поджаренной на гриле.

– Написала-то она серятину.

В лице, голосе приятеля отобразился нахлёст переживания: ты же не в печати выступишь, это реально не скажется на твоём авторитете, останется лишь впечатление твоей рыцарской галантности!.. Вольфганг взглянул из-под набрякших век. У него, пробормотал, есть какое-то самоуважение, в конце концов. «Тогда мне хоть из Берлина беги... на обсуждение, уж конечно, не пойду...» – беспомощно-тоскливо вымолвил Слотов. Тик принял вид усталости и иронического смирения. Ну-с, что требуется от него?

Коллега, казалось, сейчас протянет к нему руки:

– Сказать лишь, что у вещи – свои достоинства, дарование налицо! поздравить с успехом...

– Хватит! Я не собираюсь представать трепачом, – обидчиво заметил Вольфганг.

Приятель, словно в радости единодушия, воскликнул: никаких пустых похвал! скажи только то, что я привёл для примера, и больше ничего не нужно, твоё слово достаточно много значит... до чего же я тебе обязан! – Слотов, как бы снимая патетику и в облегчении шутя, выразительно перевёл дух. – Спасибо тебе! – поднял рюмку и побудил к тому Тика.

Затем настал черёд подготовленного манёвра. Вячеслав Никитич извинился: ему надо отлучиться. Он не желал, чтобы его излияния об Ульяне были увековечены, и лишь сейчас, посетив туалет, включил запись. Вернувшись за столик, воодушевлённо изображал признательность Тику за помощь, будто уже ставшую фактом.

* * *

В небе ещё разливается свет, но воздух над лужайкой, которая видна с площадки перед кафе, уже по-вечернему голубоват. За столиком двое, мужчина, чьи длинные волосы собраны на затылке в пучок, скучновато внимает собеседнику. Тот в пылу благодарности словно бы ищет, чем обласкать слух приятеля.