Джейн Грин - Хочу ребенка!

• Название: Хочу ребенка!
• Автор: Джейн Грин
• Издательство: Гелеос, Рипол Классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: -8189-0369-9, 5-7095-3127-Х

О чем мечтает современная молодая женщина? Уж конечно, не о случайной беременности. По закону невезения именно это и случается с одной из героинь романа Джейн Грин. Что делать: искать будущего отца? Да она даже его имени не помнит! Лить слезы? На это просто нет времени. А что, если попробовать стать идеальной матерью? Вот и подружки хором твердят: рождение бэби изменит всю твою жизнь!!!

Удивительная, тонкая, глубоко личная книга от автора бестселлера «Джемайма, или Счастливыми не рождаются» принесет в вашу жизнь то, чего ей, возможно, не хватало – ощущение счастья и острое желание жить!

---

Меня пугает боль в его глазах.

– Она сказала, что я во всем виноват. Что она уже была беременна раньше, и я стреляю вхолостую.

– Боже, – я издаю долгий свист. – Она прямо так и сказала?

– Смысл был такой.

– Жестоко. Марк. – Какое-то время мы сидим в тишине. – Можно тебя еще кое о чем спросить? – он смотрит на меня, и я сомневаюсь, стоит ли говорить то, что я собираюсь сказать, но я не могу не спросить его, это слишком важно. – Ты вообще хочешь детей?

– Да. Конечно. Я обожаю детей. Я всегда хотел иметь ребенка.

– О'кей, давай поставим вопрос по-другому. Ты хочешь иметь детей от Джулии!

Вопрос непростой, и Марк чуть не теряет способность дышать.

– Что ты такое говоришь?

– Я хочу знать, счастлив ли ты с ней. Счастлив ли ты настолько, что готов провести с ней остаток дней? Просыпаться рядом с ней каждое утро, и каждую ночь целовать ее перед тем, как погрузиться в сон. Я хочу знать, Марк, если вам все-таки удастся добиться своего, хочешь ли ты, чтобы Джулия стала матерью твоих детей. Твоей половинкой на оставшуюся жизнь. Вот что я хочу знать. Всего-то.

Опускается долгая тишина. Марк роняет голову на руки. Сначала мне кажется, что он опять плачет, но спустя минуту он поднимает глаза, и слез в них не видно.

– Еще недавно я ответил бы «да». И не сомневался бы. Но сейчас я уже ни в чем не уверен.

13

Обожаю свою маму. Я серьезно: я на самом деле обожаю свою маму. Во всем мире она мой самый лучший друг. Никогда не понимала, почему у моих подруг так много проблем с матерями, ведь что может быть важнее для девушки, чем взаимопонимание с мамой?

Моя нет, все потому, что мои родители в разводе, и у нас с мамой не было никого, кроме друг друга, но в подростковом возрасте, когда все мои подруги раздражались, выходили из себя и твердили, как они ненавидят – родителей и какие они тупые, и хотели переехать к нам, я думала, что моя мама – чудо.

Она стала для меня старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Мы были очень похожи, она выглядела очень молодо – вообще-то, она и по возрасту была совсем молодая, ведь я родилась у нее всего в двадцать лет, так что, когда я была тинейджером, ей было… боже, ей было почти столько же, сколько мне сейчас.

Жуть какая. У меня уже могла бы быть двенадцатилетняя дочь. Я постоянно вижу таких женщин. Женщин моего возраста с неизменно загнанным и из мученным взглядом, которые толкают перед собой коляски, объясняют что-то годовалым малышам, а их раздраженные двенадцатилетние дочки отчаянно же лают вырасти и вырваться на свободу.

Дети всегда были для меня чем-то чуждым. Как только я увижу магазин «Мама и малыш» на той стороне улицы, по которой иду, тут же отвожу глаза. Так называемые «милые» рекламки с младенцами и их попками никогда меня не умиляли, это всего лишь циничная манипуляция эмоциями, и, к счастью, у меня отсутствует врожденный материнский инстинкт.

Меня не интересуют младенцы и разговоры о младенцах. Я могла бы сказать, что дети не имеют никакого отношения к моей жизни, но, к сожалению, мне пришлось с ними столкнуться. Каждый раз, когда мне звонит подруга и сообщает, что беременна, она, очевидно, ожидает, что я запрыгаю от радости, но на самом деле я не понимаю, чему тут радоваться.

Ведь теперь ее можно вычеркнуть из списка друзей, кому посылаешь рождественские открытки. Теперь я точно знаю, что произойдет. Более деликатные подруги во время беременности все еще будут продолжать видеться со мной и даже пытаться поддержать нормальную беседу. Мы будем говорить о работе, друзьях, жизни и мужчинах, хотя необязательно в такой последовательности. Возможно, я спрошу, как они себя чувствуют, они ответят «нормально», и на этом мы остановимся. Но менее чувствительные будут весь вечер сидеть и рассказывать о своих УЗИ, думая, что мне это безумно интересно. Неужели они думают, что меня захватывают истории об утренней тошноте и развлекательные анекдоты об опухших ступнях, которые они придумали, чтобы их вообще можно было слушать? Я буду готова повеситься от рассказов о беременности и младенцах, интерьере детской, и мысленно отсчитывать минуты, и гадать, как скоро можно уйти и не показаться невежливой.

Хотя к тому времени мне уже будет все равно, если меня посчитают грубиянкой.

Но независимо от деликатности подруги финальный исход всегда одинаков. К рождению ребенка вы посылаете непременную открытку и цветы, а потом наносите обязательный визит. Сидите и чуть не рыдаете от скуки, пока молодая мамаша тискает вопящего младенца, и делаете вид, что вам интересно, в то время как она пересказывает впечатления о родах в сотый раз за неделю.

Домой вы возвращаетесь с ощущением утраты, потому что неважно, как близки вы были с подругой, вы понимаете, что больше ее никогда не увидите. Теперь у вас нет ничего общего, поскольку вас не интересуют дети, а подругу с данного момента не интересует на стоящая жизнь.

Я вздрагиваю при одной мысли об этом.

Мои подруги (те, у кого нет детей), изображая из себя психологов, утверждают, что я пытаюсь защититься от боли. Для меня обязательства и дети связаны с моими родителями, а родители ассоциируются с болью, которую я испытала, когда отец нас бросил. Они говорят, что я не хочу выходить замуж и иметь детей, потому что боюсь.

А я говорю, что не хочу иметь детей, потому что у меня есть дела поважнее.

Дело не в том, что у меня было ужасное детство и кошмарные родители, поэтому я не хочу, чтобы с моими детьми случилось то же самое. Конечно, в первый год пришлось несладко. Моя мать была, мягко говоря, опустошена. Когда она плакала, я приносила ей бумажные салфетки и сворачивалась калачиком рядышком, на диване, поглаживая ее по голове, потому что так она делала, когда мне было грустно, а я не знала, как еще ее утешить.

Потом она стала плакать все реже и реже, и вскоре у нее появились друзья, ни один из которых не задерживался надолго, но, по крайней мере, они заставляли ее улыбаться.

– Он тебе не «дядя», – говорила мама, когда я спрашивала, почему подружкам разрешалось называть друзей их мам «дядями», а друг моей мамы был для меня просто Бобом.

Или Майклом. Или Ричардом. Теперь, конечно, я понимаю. Она не хотела замуж. Не хотела серьезных отношений. Все это мы уже проходили, повторяла она с беззаботным смехом. Ей хотелось развлечений. Хотелось ощущать себя красивой, чтобы к ней относились по-человечески. Естественно, секс тоже играл роль, но в основном она жаждала внимания. И когда чувствовала, что внимание мужчины ослабевает, прощалась с ним.

Поэтому слово «дядя» включало в себя близость и постоянство, которого она не хотела и в котором не нуждалась. Близость и постоянство, которым не суждено было появиться, хотя некоторые из ее друзей были очень милыми. Помнится, мне особенно нравился Боб. Очевидно, он полагал, что путь к сердцу матери лежит через ее ребенка, и, благодаря Бобу, у моих кукол было больше кукольной косметики, чем у всех моих подружек, вместе взятых. Более того, это была настоящая косметика, и мы с подружками тоже могли краситься.

Чем старше я становилась, тем крепче росла моя привязанность к матери. Некоторые говорят, что это ненормально, что между родителем и ребенком должны существовать границы, но мне нравилось, что я могу называть ее Вив, и она не против; что она берет мои мини-юбки, а я – ее индийские шаровары; что когда я решила в пятнадцать лет начать принимать противозачаточные таблетки (не потому, что я занималась сексом, а потому, что надеялась заняться им в скором будущем), человеком, который сопровождал меня в клинику планирования семьи, оказалась моя мать.

Я была в восторге оттого, что после свиданий, тем же вечером или наутро, мы садились на диван и обсуждали все в деталях, вместе хихикали, пили водку с тоником, когда нам было хорошо, и съедали по гигантской шоколадке с изюмом и орехами, когда нам было плохо.

Сейчас она живет в Льюисе. Она все еще одна. И иногда мне кажется, что ей пора устроить свою жизнь. Не потому, что она несчастна, а потому, что с возрастом все тяжелее жить в одиночестве, и потому, что она заслуживает быть с человеком, который бы о ней позаботился. Но у нее есть друзья, собака и теперь – партии в бридж, и она утверждает, что больше в жизни ей ничего не нужно. О, и я, конечно, поэтому она и приезжает повидать меня на выходные.

– Выкладывай, партизан, – я устроила Вив экскурсию по квартире в Белсайз-парк (на это ушло пять минут), после чего она утащила меня в центр прошвырнуться по магазинам.

На остановке Свисс-Коттедж мы запрыгнули в автобус и поехали по Веллингтон-Роуд в «Селфриджес», универмаг, более известный как «Мекка», по крайней мере, для моей матери.

– Что выкладывать?

– Я уже видела твою квартиру, поняла, что тебе нравится жить в Лондоне, знаю все о твоей работе, но ты не сказала ни слова о личной жизни.

– Какой личной жизни? – мрачно бормочу я, по тому, что-что, а личная жизнь у меня совсем не ладится.