Афонсо Шмидт - Поход

• Название: Поход
• Автор: Афонсо Шмидт
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1958

«Поход» – историческое повествование из времен освобождения бразильских негров от рабства (80-е годы XIX столетия).

Роман, удостоенный в 1942 году премии Бразильской академии словесности, воскрешает одну из славных страниц в истории бразильского народа – заключительный этап длительной борьбы за освобождение негров, завершившейся в 1888 году отменой рабства.

---

– Я должен его освободить, но вместе с остальными рабами, не так ли, Лу?

Послышался голос того, кто раньше назвал Лаэрте желторотым:

– Ого, уже пять часов, светает.

– Ну как, пойдем? – обратился к Лаэрте огорченный приятель-студент.

– Не пойду.

– А мне пора.

– Иди, а я останусь здесь с компанией…

– Ну, так я ухожу.

Студент распрощался с друзьями и ушел. В этой среде не было принято провожать до дома подвыпивших приятелей.

Лаэрте попросил себе еще кружку пива, но никто его не услышал. Он потребовал вторично, но результат был тот же… Недовольный, он нахлобучил шляпу, повертел тростью и, ворча, вышел из пивной. Его проводили насмешливыми улыбками. Только Вейга Кабрал встревожился:

– Как же так? Он уходит один? Доберется ли до дому?

– Пусть идет. Не заблудится, – успокоил его судебный чиновник.

– Нет. Так не годится.

– Кто же его отведет домой?

– Мой секретарь.

Кабрал подошел к двери, несколько раз продолжительно свистнул и снова уселся.

Не прошло и двух минут, как дверь открылась, – в своем длиннополом пиджаке и шапочке из газетного листа появился Калунга. Обведя взглядом собравшихся и увидев Вейгу Кабрала, Калунга направился к нему.

– Я здесь.

– Ты встретил на улице подвыпившего малого?

– Даже не одного, а четверых!

– Я говорю о парне, который вышел отсюда последним.

– А… знаю. Он живет на улице Табатингуэра.

– Этот самый. Проводи его. Помоги открыть дверь и, если начнут расспрашивать, придумай объяснение получше.

– Будет исполнено.

И Калунга помчался вдогонку. Вскоре он увидел Лаэрте: тот стоял, прислонившись к стене какого-то дома, пот лил с него ручьем. Он, видимо, потерял всякое представление о том, кто он и где он. Калунга взял его за руку и повел, как ребенка; юноша не сопротивлялся. Подойдя к дому Нунеса, они остановились перед дверью. Поиски ключа были мучительно долгими. С большим трудом Калунга нашел его у Лаэрте в кармане жилета, открыл дверь, заставил студента войти и стал всовывать ключ в замочную скважину с внутренней стороны, чтобы Лаэрте мог потом запереть дверь, когда к ним подошел кто-то в домашних туфлях.

– Кто там?

– Это я.

– Кто я?

– Калунга.

У застекленной двери появился старик в халате и с подсвечником в руке.

– Я привел молодого человека.

– Хорошо. Спасибо, парень.

Калунга исчез в мелком, моросящем дожде. Хозяин запер дверь на ключ. И уже при утреннем свете, проникавшем сквозь окна, произошел короткий диалог между дядей и племянником. Сеньор Алвес растерянно мигал:

– Что же это с тобой, мальчик?

И Лаэрте со шляпой на затылке, с галстуком, вылезшим из жилета, опираясь на трость, ответил:

– Ничего, дядюшка. Я нашел свою дорогу. Я еще совершу в жизни великие дела. Вот увидите…

VI Каиафы

На окраине Сан-Пауло процветал постоялый двор «Метрополитано». Переднюю часть дома занимала лавка – в ней были выставлены связки лука, табачные жгуты, куски сушеного мяса, груды сандалий на деревянной подошве, квинты вина и водки. Позади лавки находился зал. Там стоял большой стол, застланный грязной скатертью сплошь в пятнах от вина, оливкового масла и жира, а по обеим сторонам его – скамейки. За домом была дощатая пристройка, крытая железом и разделенная на комнатушки. Во дворе густо разрослись сорняки. У кирпичной стены приютилось засохшее сливовое дерево, годное лишь на то, чтобы развешивать на нем белье, и виноградная лоза, которая больше походила на сушеного осьминога, вцепившегося в камень…

Здесь останавливались погонщики и гуртовщики, гнавшие скот в Сан-Пауло. Перед домом всегда были привязаны животные, ожидавшие своих хозяев. Скотоводы в палах,[34] широкополых шляпах и высоких нечищеных сапогах расхаживали взад и вперед, чиркая по земле колесиками шпор.

И вот в один прекрасный день «Метрополитано», несмотря на свою скромную репутацию, удостоился высокой чести привлечь к себе внимание паулистов.

Это было в январе 1888 года. С утра стлался туман, ветер раскачивал развешанные у дверей лавок товары. В городе чувствовалась какая-то напряженность: из уст в уста передавалась новость, которая очень скоро стала достоянием всех обитателей предместья. Некий лесной капитан прибыл из глубины провинции с пойманными им беглыми неграми и вместе с пленниками остановился на ночлег в «Метрополитано», чтобы на следующий день погнать их дальше для сдачи своему хозяину. Узнав об этом, народ возмутился… Студенты, извозчики, печатники, приказчики и мелкие торговцы, принадлежащие к каиафам Антонио Бенто, начали собираться возле постоялого двора. Шли часы, число собравшихся увеличивалось; группы людей появились и на прилегающих к постоялому двору улицах. Во второй половине дня владелец «Метрополитано» отправился в полицию и пожаловался комиссару. Но тот, по-видимому, не был склонен принимать меры к охране постоялого двора и его хозяина. Что он мог поделать против большинства населения?

Когда зажглись фонари, каиафы окружили постоялый двор. Из толпы слышались выкрики с требованием освободить пленников. Хозяин «Метрополитано», бледный, с растрепанной бородой, метался из стороны в сторону. Наконец, очевидно, по его совету, невольники появились в дверях. Толпа встретила их приветственными возгласами. Полдюжины юношей проводили беглых негров в дом одного из каиаф, где их по-братски встретили и приютили.

Но народ этим не удовлетворился. Слышались угрожающие выкрики:

– Лесного капитана!

– Вон отсюда, лягавый!

Толпа по-прежнему теснилась перед «Метрополитано». Немного погодя вышел хозяин, еще более бледный и с еще более растрепанной бородой. Он закричал на всю улицу:

– Не ищите лесного капитана; он перемахнул через ограду скотного двора и удрал. Сейчас он уже, наверное, далеко…

И тогда произошло то, о чем на следующий день сообщили все газеты: народ устроил в «Метрополитано» погром. Постоялый двор забросали камнями, толпа ворвалась внутрь и все перебила. В этой расправе приняло участие более тысячи человек, руководимых каиафами.

Но кто же в конце концов были эти дьяволы – каиафы?

* * *

Со смертью Луиса Гамы, в 1882 году, аболиционисты, привыкшие повиноваться ему, оказались без вождя. Во всяком случае, никто не решался заменить этого выдающегося борца. Тогда было создано нечто вроде руководящего комитета из лиц, пользовавшихся у аболиционистов наибольшим авторитетом. Председателем его избрали Антонио Бенто.

Считая, что одной кампании в печати недостаточно, Бенто начал вести пропаганду непосредственно в народе. В Церкви богородицы-целительницы, где он был старостой, у Бенто среди прихожан, живших в соседних кварталах, насчитывалось много сторонников. «То, что Луис Гама осуществлял под сенью масонства в ложе „Америка“, Антонио Бенто проводил теперь в приходе Церкви богородицы целительницы под сенью покрова пресвятой богородицы», – писал Иполито да Силва.

Вскоре аболиционистам удалось завербовать в свои ряды много новых приверженцев. Комитет перестал коллективно решать вопросы, а руководствовался смелыми практическими решениями Антонио Бенто, которого к тому времени все аболиционисты признали своим верховным вождем. Храбрых, бесстрашных приверженцев этого движения, способных на самые опасные предприятия, не останавливающихся, если это нужно, и перед применением силы, он назвал каиафами.

– Почему каиафы? – спросил его однажды Иполито да Силва.

На это Антонио ответил:

– Неужели ты не сообразил, почему? Рабовладельцы держат у себя на службе лесных капитанов, которых можно назвать «иудеями»: ведь они расправляются с неграми.[35] А у нас есть «каиафы» – верховные судьи над этими «иудеями».[36] Называть их капангами? Это слово совсем не подходит к нашей деятельности и унизительно для наших борцов… «Каиафа» – наиболее подходящее слово!

Вскоре каиафы оказались повсюду: в государственных учреждениях, в армии, в школах, в редакциях и типографиях газет… Почти все студенты, все печатники, все извозчики были каиафами. То же было и в Сантосе и в других городах провинции. Одно слово, один жест, одно подмигивание – и в нужный момент появлялись десятки этих каиаф. Они были всегда готовы вступить в драку, укрыть беглого раба, обмануть лесного капитана или содействовать побегу негра…

* * *

Однажды в воскресенье…

Это было очень ясное воскресенье. Площадь Сан-Гон-сало с продавцами сластей, детьми, играющими в петеку, и шарабанами перед театром Сан-Жозе представляла собой яркое, веселое зрелище. Слышался перезвон колоколов. Летали вспугнутые белые голуби. Только что в Церкви богородицы целительницы закончилась месса. Оттуда выходили верующие; они собирались группами на углах площади или растекались по близлежащим улицам.

Эта церковь возникла на склоне холма как скромная часовня, воздвигнутая преступными руками. Да, руками преступника, который в день своего раскаяния проявил благочестие.