Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

• Название: Испытание добром (сборник)
• Автор: Александр Тесленко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1984

Главная тема научно-фантастических рассказов молодого украинского писателя Александра Тесленко — биоконструирование, отношения человека с удивительным миром, созданным его умом и талантом. Сюжеты рассказов вытекают из устремлений нашего современника, из его интенсивного научного поиска, из его чувства высокой ответственности за жизнь человека, за судьбы мира.

---

— Сегодня у Татьянки день рождения…

— Я помню это. Что тебе нужно?

Он не хотел замечать унизительность создавшейся ситуации, пытался сделать вид, что не слышит, не понимает ни ее слов, ни ее взгляда… Из комнаты донесся приглушенный мужской голос… Или, может, это лишь показалось?

— Таня дома?

Людмила с притворным спокойствием зевнула:

— А почему это тебя интересует?

В комнате включили музыку на полную громкость, запись оркестра Кемпферта, пластинку, подаренную кем-то из однокурсников Андриану в день рождения,

— Я хочу повидаться с дочкой…

— За семь лет не насмотрелся? — Сказано это было спокойно, выразительно, без малейшего волнения в голосе.

— Не насмотрелся… — Андриан попытался улыбнуться.

— Зачем ты приехал?

Он протянул Людмиле сверток (в нем было пальто для Татьянки), она взяла его и с безразличным видом положила позади себя. Не поблагодарила, вообще ничего не сказала.

Андриан стоял и смотрел на женщину, с которой прожил восемь лет и которую по-настоящему любил… Любил? Да, прежде было…

Почувствовал, как последняя натянутая струна оборвалась в нем. Взялся рукой за дверную ручку… Людмиле показалось, что он вздумал все-таки войти, вся напряглась… Но Андриан просто оттолкнул ее грубо внутрь квартиры и захлопнул дверь. Долго стоял на полутемной площадке, приходя в себя. И потом пошел вниз…

— Почему не знаешь? — спросил Чародей. — Оттого что не хочешь знать?

— Оттого что не хочу знать… — выдавил наконец из себя.

Объектив телекамеры не сводил с него взгляда.

— Ты так ничего и не понял? — с удивлением спросил Чародей.

— Что я должен понять? — бросил Андриан раздраженно.

— Ты хочешь все забыть, стать равнодушным… Но еще не забыл и не охладел, хотя и стараешься уже несколько лет… Равнодушие — действительно надежная защита для некоторых, но для окружающих — сильнейший яд… Профессор, которого вы только что видели на экране, тоже стал равнодушным… Тебе известно, почему умерла Надя Стригаль? — спросил Чародей так, будто Надя была не его собственной выдумкой, а настоящим живым человеком.

— Она умерла? — воскликнул Андриан.

— Ты все еще никак не желаешь понять… И в то же время хочешь изменить природу человека к лучшему, мечтаешь вмешаться в генотип… Собственную болезнь стремишься лечить у вполне здоровых… Извини за откровенность… Но должен заверить, что равнодушие не является чертой характера или наследственным комплексом. Это одна из реакций самозащиты от утомления или от сложности проблем… Поверьте, даже я чувствую, как вы становитесь мне все более безразличны, и даже ты, Михаил… Вы ворвались ко мне среди ночи и изматываете меня, требуете ответа на такие сложные вопросы… Но я докончу… Равнодушие — это защита себя за счет других. Можешь, Андриан, воспользоваться мыслью о преимуществах людей, которые не рубят сплеча, которые каждый свой шаг подчиняют требованиям среды. Можешь оставить эту мысль как своеобразную программу для внутреннего пользования…

Мало того, могу с уверенностью утверждать, что этот тип людей лучше эгоцентристов… Но, уважаемый Андриан, ты сам к этому типу людей не принадлежишь…

Ты точь-в-точь такой же, как тот профессор, которого вы только что видели на экране. Но, знаешь ли, Андриан, чем ты пока отличаешься от него? Ты еще переживаешь, ты еще не стал равнодушным, а он уже защитился панцирем от всех трагедий даже близких для него людей… Тебя, Андриан, в последнее время что-то мучит. Не так ли? Это растет панцирь равнодушия. Ты становишься черепахой, Андриан. Это черствеет твоя душа, я пользуюсь привычными для вас словосочетаниями, а то я сказал бы иначе. Точнее говоря — ты накапливаешь заряд на бета-клеммах, спроси Михаила, он тебе объяснит, что это означает… И решай сам — хорошо это или плохо. Вообще можешь утешать себя тем, что черепахи долго живут, и тем, что вскоре ты сможешь искренне смеяться даже тогда, когда перед глазами твоими будет трагедия… Больше ничего не могу сказать… Я совершенно истощился… Оставьте меня… Надолго оставьте… Эти сутки я не буду работать, Михаил…

За окнами занимался серый рассвет.

— И не забудь купить яйца, — громко добавил после паузы. — Жена просила напомнить тебе.

Я В СЕРДЦЕ НЕ ДЕРЖАЛ ОБИДЫ[12]

Небольшой старинный колокол над входной дверью басовито и протяжно подал голос. Раз, потом еще второй.

Худощавый, средних лет мужчина сидел в мягком розовом кресле гостиничного номера и отрешенно-задумчивым взглядом наблюдал с высоты сорок второго этажа панораму города. Колокол пропел в третий раз, и мужчина, очнувшись, громко крикнул:

— Входите! Открыто!

Он продолжал смотреть в окно, пока не послышался позади него хриплый и взволнованный голос:

— День добрый. Вы — Самуил Борунь? Я не ошибаюсь?

— Да, — ответил мужчина и повернул к незнакомцу продолговатое морщинистое лицо. — Действительно, я Самуил Борунь.

— Простите за вторжение. Я журналист. Прошу вашего разрешения на короткую беседу, — он привычным движением, не глядя, достал из кармана фонограф, но садиться не спешил и не раздевался: на плечах его коричневой кожаной куртки и на пушистой шапке, которую он держал в руке, искрился снег.

— Садитесь. Что привело вас именно ко мне?

Журналист торопливо разделся.

— Вы прилетели сегодня с Инканы по приглашению Земного совета?

— Да, прилетел на торжественную церемонию десятой годовщины…

Наступило длительное молчание.

Журналист от волнения никак не мог найти нужных слов, наконец сказал:

— Зима, — и посмотрел в окно.

Мужчина в тон ему продолжил:

— Да, зима… И я снова на Земле… Но снега сейчас куда меньше, чем в том году…

Казалось, Самуила Боруня вполне удовлетворяет разговор о снеге, о погоде, он ни единым словом, ни жестом не проявлял любопытства. Смотрел на высоченные дома, белевшие за окном, на темную полоску далекого леса, на то, как струятся по магистралям пестрые реки геликомобилей.

— Расскажите, пожалуйста, о тех событиях… — решился наконец журналист. — Вы поняли меня?

— Я не писатель и никудышный рассказчик.

— Пожалуйста, припомните, что сможете, и расскажите, это очень важно для меня…

— Важно для вас лично? Простите, не знаю вашего имени. — Борунь улыбнулся, на лице его появилась заинтересованность. — Мне действительно хотелось написать книгу. Те события, как вы говорите, ни на минуту не оставляли в покое мою память. А теперь тем более все припоминается особенно остро.

— Рассказывайте, прошу вас, — взволнованно попросил журналист, положив на колени включенный фонограф.

— Рассказывать?..

— Да, да, все с самого начала.

— Ну что ж, попробую… Десять лет назад наш трансангуляр особого назначения «Инкана» произвел посадку в североамериканском космоцентре. — Самуил Борунь на минуту умолк.

Журналист тем временем не сводил с него напряженного взгляда, всем видом своим поощрял, упрашивал продолжать.

— Нам запретили посадку на территории Европы, хотя оттуда рукой подать до Нойвида. Нам предоставили еще один час и семнадцать минут, чтобы мы — уже на Земле — еще раз могли взвесить и осознать всю глубину риска и нашей ответственности… Вам интересно? Я плохой рассказчик, знаю. Я обычный рабочий…

— Рассказывайте, рассказывайте.

— В космоцентре нас встретил председатель Земного совета Иван Моревиль. Он заметно волновался, но держал себя в руках. Его волнение передалось и нам.

Он начал так: «Ребята, надеюсь, вам понятно, почему Земля вызвала именно вас…» Наша бригада специального назначения считалась самой лучшей. Этой славы мы удостоились после работы на 142-м искусственном звездном метакаскаде астероидного пояса. И каждый чувствовал: все прежнее — игрушки, по сравнению с тем, что ожидает нас сейчас на Земле. «Так вот, ребята, шесть миллионов населения Нойвида эвакуированы вчера. Мы понимаем, что на случай любой ошибки или фатальной случайности следовало подумать об эвакуации всех землян, но у нас нет ни времени прежде всего, ни такого количества транспортных кораблей… А поскольку на некоторых контейнерах повреждены защитные рифы жесткости… Каждую минуту может произойти…» — закончил Моревиль. Мы пошли с ним к красному шарообразному геликомобилю. Тогда я в первый раз посетил Землю. Я родился на орбитроне «Земля-8», мои родители и сейчас работают там… В тот день каждый из нас впервые видел снег. Не просто замерзшие капли воды, не обындевевшие арматурные сети, а настоящий пушистый снег, медленно и плавно круживший снег в объемной глубине неба, как в кинофильмах. Большие искристые снежинки опускались на наши плечи, на когераты, висящие за спинами, и долго-долго не таяли. А одна еще и в салоне геликомобиля поблескивала несколько минут на отвороте моего комбинезона, прекрасная, как сооружение современного орбитрона, когда на него смотришь издалека. Но вскоре растаяла…