Валентин Толстых - Сократ и Мы

• Название: Сократ и Мы
• Автор: Валентин Толстых
• Жанр: Философия

---

Драма Иртенева.

Неужели одно лишь наваждение?

…Любовь есть некое неистовство.

Платон

Я не могу любовь определить,

Но это страсть сильнейшая!

М. Ю. Лермонтов

Никто не мог понять и объяснить причины самоубийства Евгения Иртенева. Ни дядюшка его, которому он открылся в своих страданиях за два месяца до случившегося, ни мать, ни жена его, Лиза, никак не могли поверить докторам, утверждавшим, что он был душевнобольной, потому что знали, что он был более здравомыслящ, чем сотни других людей. "И действительно, если Евгений Иртенев был душевнобольной… то все люди такие же душевнобольные, самые же душевнобольные – это, несомненно, те, которые в других людях видят признаки сумасшествия, которых в себе не видят".

Этими словами заканчивается повесть Л. Н. Толстого "Дьявол" [Здесь и далее повесть Л. Н. Толстого "Дьявол" цитируется по: Толстой Л. Н. Собр. соч. В 14-ти т. М., 1953, т. 12.]. Писатель не растолковывает смысл рассказанной истории, не выводит никакой "морали", предоставляя читателю самому делать предположения, выводы. В одном только убежден он сам и уверяет в этом читателей:

герой повести абсолютно нормальный человек, и то, что с ним произошло, может произойти – и происходит – со многими людьми. Что же случилось с Евгением Иртеневым? Напомним рассказанные в повести события.

Двадцатишестилетний Иртенев решил после смерти отца уйти в отставку и поселиться с матерью в поместье, чтобы заняться хозяйством.

Полный физических и духовных сил, он много и успешно работал и, будучи по натуре своей человеком добрым, простым и открытым, пользовался уважением и любовью окружающих.

Единственное, что его несколько тяготило по временам, – это потребность в близости с женщиной. Здесь, в деревне, и в этом отношении все как будто налаживается: он сходится с женой одного крестьянина, работающего в городе, и время от времени встречается с нею в лесу.

Очень скоро обнаруживается, что Степанида, которую вначале он даже толком не разглядел, ему нравится. А между тем пора жениться.

Находится и невеста, по всем видимым признакам достойная своего будущего мужа. Правда, нельзя объяснить, почему Евгений выбрал именно Лизу ("как никогда нельзя объяснить, почему мужчина выбирает ту, а не другую женщину") и почему Лиза влюбилась в Евгения (разве что по причине свойственной ей влюбчивости, на что в повести особо обращается внимание).

Став семьянином и искренне желая быть в браке нравственно чистым, Евгений тем не менее никак не может освободиться от своей прежней "привычки", которая оказалась не просто привычкой. Чем же? С ответа на этот вопрос и начинается то, что можно назвать драмой Иртенева, то есть проблемой, выходящей за рамки чьей-то индивидуальной жизни и судьбы.

По-разному трактуют цель и смысл толстовской повести. Одни говорят о ее дидактическом назначении: показать молодежи, в какое безвыходное положение ставит человека страсть, если он вовремя не обуздает ее в себе [Литературное наследство. М., 1961, т. 69, кп. 2, с. 234 – 235.].

В. Б. Шкловский считает "Дьявола" произведением о лицемерии брака не по любви [Шкловский П. Б. Лев Толстой. М., 1963, с. 359.]. Известно, что сам Толстой видел в повести "тему половой любви", писал ее одновременно и поставил рядом с "Крейцеровой сонатой" и "Отцом Сергием" [Толстой Л. Н. Собр. соч. В 14-ти т., т. 12.]. Все три характеристики близки к содержанию повести, по ни одну из них, на наш взгляд, нельзя принять за окончательную. Разумеется, очень важно знать, что хотел сказать писатель, по еще существеннее понять, воспользуемся добролюбовским оборотом, что сказалось его произведением. Неужели и впрямь такой тонкий психолог, знаток человеческой души, как автор "Войны и мира", "Анны Карениной" и "Воскресения", будет тревожить внимание читателя, даже молодого, довольно-таки прописной истиной, что чувствами, страстями своими надо владеть? И разве не заметно, что тема семейных взаимоотношений, ставшая в "Крейцеровой сонате" предметом специального рассмотрения, здесь, в "Дьяволе", выступает в роли катализатора другой основной темы, получившей в заглавии столь неожиданное выражение?

Поначалу связь со Степанидой была для Иртенева чем-то мимолетным, в духовном отношении явлением незаметным, помещавшимся где-то на обочине его жизни, личности его не затрагивающим. По крайней мере, так она выступала в его сознании, где для Степаниды места не было. Это было отношение с психологической точки зрения "подспудное", всецело погруженное в сферу подсознательного, загнанное в подкорку. По подсознательное у человека, как давно замечено, тоже представляет собой некий душевный аппарат, сплав духовных сил индивида, только до поры до времени (для кого-то, впрочем, никогда) не осознаваемый, для самого человека неведомый. В силу этой сокрытости его называют еще "подпочвенным слоем" личностного сознания и поведения. Выступит ли этот "слой" отношений, связей наружу, станет ли подсознательное фактом сознания, сумеет ли человек с этой стихией совладать, то есть подчинить ее разуму и воле, – зависит от многих обстоятельств, и, разумеется, по в последнюю очередь от общей и нравственной культуры личности, от силы характера, воли.

Чтобы понять то, что случилось с Евгением Иртеневым, надо принять во внимание и следующее немаловажное обстоятельство. Верно, что чувственное влечение еще не любовь, поскольку оно (а это случается часто) не песет в себе устремленности к индивидуальности, личности существа другого пола, что и составляет духовную, нравственную основу любви в человеческом смысле слова. Но в нем выступает и биологически целесообразный источник возникновения и необходимая форма проявления любви [Спиркин А. Г. Любовь. – Философская энциклопедия. М., 1964, т. 3, с. 266.]. Даже платоническая любовь не бесплотна, не бестелесна, и отличается от обычной только приматом духовной близости, своим духовным максимализмом.

Итак, обратим внимание пока на два момента: что без чувственного влечения нет и любви и что чувственное совсем не обязательно тождественно "бездуховному". В этом последнем Евгений Иртенев убедился на собственном опыте.

Человек с развитым чувством совести, стыда и ответственности, он однажды, уже после своей женитьбы, с удивлением, смешанным с ужасом и страхом, почувствовал, что не может отвыкнуть от Степаниды, забыть ее. Он был уверен, что с тех пор, как он женился, прежнее чувство прошло и влечение может быть теперь у пего только к жене. Думая так, он искренне радовался своему освобождению, но по прошествии всего нескольких месяцев после свадьбы понял, что "чувство это живо в нем и что надо стоять настороже против него. В том, что он подавит это чувство, в душе его не было и сомнения". Все силы разума и воли были двинуты, чтобы "прогнать" чувство, которое он сам считал недостойным для себя и оскорбительным для семейной жизни. Знал он и все слова сожаления, предостережения или осуждения, которые могут сказать об этом другие, знал, что испытает жгучий стыд, если об этом узнают близкие – жена, мать, теща, люди… Пробовал забыться в физическом труде, постился, по не мог справиться с нахлынувшим на него наваждением, избавиться от него. "…Живой образ Степаниды преследовал его так, что он редко только забывал про нее" и, несмотря ни на что и ни на кого, был готов отдаться охватившему его чувству, желанию быть вместе с ней.

В странном и противоречивом положении оказался Иртенев. Мечтая о семейной жизни, он хотел жениться честно, по любви. Как будто мечта осуществилась. Во всяком случае, семейный уклад и образ жизни Иртенева, взаимные отношения супругов, между которыми царит понимание и согласие, производят именно такое впечатление. И на самом деле брак Евгения и Лизы не был лицемерием. Здесь любили друг друга. Обнаружилось и сродство душ.

Внимание и участие, проявляемые Евгением по отношению к жене, не только находили ответный отклик, но стали нормой жизни семьи.

В Лизе "было то, что составляет главную прелесть общения с любящей женщиной, в ней было благодаря любви к мужу ясновиденье его души. Она чуяла – ему казалось часто лучше его самого – всякое состояние его души, всякий оттенок его чувства и соответственно этого поступала, стало быть никогда не оскорбляла его чувства, а всегда умеряла тяжелые чувства и усиливала радостные. Но не только чувства, мысли его она понимала. Самые чуждые ей предметы по сельскому хозяйству, по заводу, по оценке людей она сразу понимала и не только могла быть ему собеседником, но часто, как он сам говорил ей, полезным, незаменимым советчиком. На вещи, людей, на все в мире она смотрела только его глазами. Она любила свою мать, но, увидав, что Евгению бывало неприятно вмешательство в их жизнь тещи, она сразу стала на сторону мужа и с такой решительностью, что он должен был укрощать ее". Если к этому добавить прирожденный вкус, такт и способность Лизы во все вносить порядок, изящество и, наконец, совершенно необходимую в семейном быту тишину, то станет понятным то чувство искренней благодарности, с каким Евгений относился к своей жене, считая, что ему очень повезло в жизни.