Газета Завтра - Газета Завтра 799 (63 2009)

• Название: Газета Завтра 799 (63 2009)
• Автор: Газета Завтра
• Жанр: Публицистика

---

"И, пурпур, кровавый плевок, смех прекрасных губ

В гневе или искупительном опьянении…"

Первые два кватрена завершают круг чисто человеческий: от мух до прекрасных губ. Турбуленции инсектов, кровавые плевки, гнев или пьяное покаяние — всё позади.

Стихотворение идет по восходящему кругу. Этот круг расширяется, исчезает в безбрежности, взгляд, теряя точку зрения, постепенно расплывается в мирном горизонте:

"У, циклы, божественная вибрация зеленых морей,

Мир пастбищ, усеянных животными, мир морщин,

Которые алхимия кладет на высокие ученые лбы…"

До сих пор мы имели дело с миром земным. Но завершение, гласная "О", начинает новый, небесный цикл, доступный только алхимикам:

"О, высшая труба, звучащая пронзительными откровениями,

Молчание, пересеченное мирами и ангелами:

О — Омега, фиолетовая лучезарность Её Очей!"

В этом новом цикле глаза теряют ориентиры, пристальное внимание. Глаза обретают равнодушное спокойствие благодаря необычайной красочности мира, помня, что он неизбежно изменится, пропадет, замененный совершенно иной конфигурацией. Даже если аннигилировать мытарства, присущие миру сему, линии, нарисованные на крыльях его бабочки, напряженно исказятся, а затем застынут в конфигурации нелепых пятен или в сплошной белизне.

Этот мир, скользящий, блуждающий, неопределенный, — напоминает Алмею из стихотворения Рембо (Алмеей в Индии или Египте называют танцовщицу, скрытую от публики полупрозрачным занавесом, либо сновидение, пропадающее из открытых глаз). Алмеей равно называют душу. Так что многообразие трактовок очевидно и, как часто у Рембо, ни одна из них не имеет превалирующего смысла. Мы безвольно отдаемся стихотворению, плаваем в его непонятной красоте:

"Алмея ли она? В первые голубые часы

Сгорит ли она, словно огненные цветы…"

Исчезнет ли этот призрак, видение, женщина? В нашей памяти никогда, потому что нас пленяет неопределенная красота её имени, а не значение в энциклопедии. Мы не знаем ее внешности и не хотим знать. Преходящая внешность зависит от десятков внешних и внутренних причин — от возраста, одежды, окружения, настроения, атмосферы… Сфера её влияния очень невелика и во многом реагирует на наш темперамент. Тогда как имя в его бесконечных ассоциациях остается навсегда — то ли полузабытым воспоминанием, то ли яркой жизненной звездой, то ли дразняще неопределенным, но мучительным капризом. Судьба Алмеи не имеет значения:

"Сгорит ли она, словно огненные цветы?

Перед этой роскошной необъятностью, где чувствуется

Дыхание безмерно расцветающего города!"

Может, этот город имеет название, скорей всего, нет. Неудержимость амбиций Рембо часто перехлестывает это мир:

"Это слишком прекрасно! Это слишком прекрасно!"

Но здесь насущная необходимость в понимании поэта. Для кого, для чего? Необходимо для грешницы или песни корсара. И еще. Чтобы последние маски верили в праздники ночи на светлом море! Таково понимание необходимости в мировоззрении поэта. Явление Алмеи дает стройную композицию ирреальному и неведомому пейзажу.

Стихотворение непонятно, однако удивительно лирично для чуждого и враждебного Рембо. Вообще, лиризм для него — один из холодных стилистических приемов. Он не любит людей и, за редким исключением, чуждается какой бы то ни было близости. "Любовь надо изобрести заново", — одно из классических его выражений. Во фрагменте из "Озарений" под названием "Н" — один из примеров подобной любви ( "Н" — не произносимо по-французски ).

"Все формы монструозности терзают горькие жесты Ортанз. Ее одиночество — механическая эротика, ее утомление — динамическая любовь. Под охраной детства она была в многочисленные эпохи пылающей гигиеной рас. Ее дверь открыта нищете. Там мораль современных существ распадается в ее страсти или в ее акции. О ужасное дрожание новых любовников на окровавленной почве, затянутой белым водородом! Ищите Ортанз". Сказать, что это таинственно, загадочно, сверхнепонятно, мистериально — ничего не сказать. Подобная поэзия даже не для поэтов — неизвестно для кого.

Борис Белокуров ЦЕМЕНТНЫЙ САД

"Про мушкетёров смотрел серию? Ну, историю этого алмаза дурацкого? Там, короче, Д’Артаньян ради карьеры у Паскаля невесту увёл, потом шпагой его проткнул и весёлую песню спел. Тьфу ты! "Что за рыцарь без удачи?!"

Владимир Шинкарёв. "Папуас из Гондураса"

Рельсы взорваны, баталии прерваны. Дебатов на тему "Какой из кинофильмов достоин носить звание худшего?" больше не будет. Прежде досужие умы подходили к этой теме с пылким азартом, рубили с плеча, невзирая на жанры и лавры. Козлами отпущения объявлялись Эд Вуд (нормальная научная фантастика), бразилец Хосе Можика Маринш (по-бунюэлевски ехидные аллегории на тему грехопадения), Расс Мейер (невинная пляжная ерунда). Всех этих достойных людей обвиняли в дурновкусии, зауми, неумении правильно снимать. Ножницы голливудских монтажников-высотников отшинковали "Потерянный горизонт" (1938) Фрэнка Капры — дескать, фильм "непонятен" до такой степени, что и теперь никто не разберёт, в чём там дело. Множество лент наших соотечественников устало ложилось на полку под предлогом "технического брака", хотя они им и не являлись, ну и так далее. Всё это было давно.

И вот экраны заполонила картина, являющаяся золотым эталоном и дурновкусия, и брака, и бессвязного бреда. Так что просим почтенную публику больше не ломать понапрасну копья и прекратить обижать погорелую армию честных, хотя и не слишком талантливых киношников: хуже, чем Юнгвальд — язык сломаешь, пока выговоришь — Хилькевич, что-либо "создать" или "воплотить" не сможет никто. (Только если он сам переснимет свои "Опасные гастроли", взяв Никиту Джигурду на роль Высоцкого — а такой возможности нельзя исключить!)

"Герои Дюма жили славно, платили налоги исправно, стреляли из пыльных мушкетов и жили в цементном саду", — так подошёл к творчеству Дюма-отца Алексей Фомин, один из немногих оставшихся у нас внятных поэтов, в своём опусе "20 лет спустя". Когда я впервые услышал эти строчки, мне показалось, что в основном всё правильно — налоги платили, жили славно, но с "цементным садом" автор, конечно же, переборщил. Ну при чём здесь книга фаворита смазливой "Афиши" Иэна Макьюэна (её ещё экранизировал Эндрю Биркин, сын красивой певуньи Джейн) — роман о реальности томительной, затхлой, вязкой, как болото или тот же цемент? После просмотра "Сокровищ кардинала Мазарини" тайное стало явным.

Анна Австрийская (Фрейндлих), фамильярно — словно в волшебной сказке — названная в титрах словом "Королева", мечется по дворцу предтечею седой апоплексии. Тоном вздорной пенсионерки затевает скандал: "Кольбер (Ширвиндт), почему вы не оплатили мои счета?" В самом деле, почему? Да просто кардинал Мазарини (Равикович), взял да и похитил все (!) сокровища Франции. Теперь богатство хранится в шкатулке, "в Англии, в какой-то таверне, где хозяин — брат Мазарини". Дело плохо, и надо снова отправлять туда мушкетёров. Но королевские мушкетёры (Смехов, Смирнитский, Старыгин, Боярский) — как назло! — хоть и жили долго, взяли и умерли в один день. И теперь обретаются абы где.

Неприятное это место — что странно! — не похоже на распалённый ад Можики Маришна и на мейеровскую "долину Супермегер". Это просто подземный постоялый двор с повышенной реверберацией, он отделен от проезжей колеи жизни решёткой, вроде как в зоопарке. Именно так и выглядит цементный сад, о котором с такой силой художественного пророчества спел Фомин. Дождь там нейдёт, бургундское не катит, общаться приходится с некстати задушенным Мазарини, с мёртвым де Жюссаком (Балон). Нет слов, персонажи классика не были великими праведниками. Но всё-таки становится как-то обидно за их посмертную участь. А более всего — за судьбу актёров нашего детства, вполне живых, хотя и сильно поеденных молью: один Портос-Смирнитский сохранил былую мощь и стать загульного кашалота. Обидно за подлое время, заставившее всех их зарабатывать себе на корку чёрствого хлеба и бутылку дрянного виски столь нерыцарским способом. И за Александра Дюма.

Видеосалонов на том свете не держат, цирк не приезжает. Развлечение здесь одно: сиди и наблюдай сквозь мутное стекло за оставшейся позади земной жизнью. Впрочем, у мушкетёров к ней свой, не остывший интерес. Люди, повторюсь, грешные, они успели наплодить немало потомков, которые подросли и теперь знай себе скачут и прут напролом, поминутно рискуя присоединиться к отцам. Среди них наибольшего внимания заслуживает помешанная на ветчине монашка Ирина Пегова, толстуха Анжелика Дю Валлон — привет вам от Анн Голон! Но пристальнее всех щурится на Землю старый гасконец, маршал Франции. Он надеется разглядеть там свою дочь, Софи Марсо. Зря надеется, да супруг Жулавский и не отпустил бы ту сниматься у Хилькевича. Вместо Марсо перед нами мельтешит оголтелый "юноша" Жак (Грыу), она же — Жаклин д’Артаньян; в таком ключе ребёнка воспитал папа. Моральные приоритеты, которые почерпнул у родителя этот золотой сон человечества, заключаются в намерении при первой возможности отрезать кому-нибудь уши. Конечно, именно эта четвёрка, возглавляемая бешеным андрогином в парике, и поедет в Британию спасать достояние монархии.