Николай Дубов - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Николай Дубов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- А как надо держаться по-императорски?

- Я там в точности не знаю, сам в императорах никогда не был, осклабился в своей сдвоенной улыбке Алексей. - Ну, все-таки... Вот придумал он такую забаву:

приедет к кому-нибудь в гости из своих компанов, ну, ясное дело, напьются, а потом всей оравой вывалят в парк или там на лужайку, прыгают на одной ножке и норовят коленкой дружка дружке под задницу поддать, чтобы с ног сбить... Это что же, императорская забава?

- Да, - улыбнулся Сен-Жермен, - развлечение действительно не самое изысканное. Но я не знаю, намного ли оно хуже, чем нашумевшая в свое время свадьба шутов в Ледяном доме при императрице Анне. Во всяком случае, оно стоит дешевле... И это все?

- Неужели мало?

- Скажите, Грегуар, вы близки ко двору? Часто там бываете?

- Не так уж...

- Молодой император вас самого чем-то оскорбил, обидел? Или ваших братьев, близких?

- Нет.

- В таком случае нам следует оставить этот разговор.

- Но почему же?

- Вы хотите, чтобы я помог вам в случившейся беде.

Однако тут же говорите, что беда случилась не с вами, а с Россией. Вместо объяснения вы, простите меня, пересказываете лакейские сплетни об императоре, перечисляете его действительные и мнимые недостатки и пороки, до которых цальмейстеру Григорию Орлову нет никакого дела, они ему не мешают и мешать не могут. Поступки императора не мешают и не вредят России, а идут ей только на пользу. И у меня такое впечатление, что все ваши доводы - не ваши, а чьи-то злые и глупые выдумки.

Очевидно, за вашей тревогой стоит что-то серьезное, но вы не находите возможным рассказать истинные причины.

Я не хочу требовать от вас откровенности, если вы считаете ее невозможной. Но я не гадалка и не могу давать советов в деле, сущность которого от меня скрывают.

Григорий перевел взгляд на Алексея. Тот махнул рукой.

- Что уж, братушка, в прятки играть? Семь бед - один ответ.

Григорий кивнул, соглашаясь.

- От вас, саго padre, мне таить нечего. Я не хотел об этом говорить, потому как это не мой секрет. Не только мой...

- Здесь замешана женщина? - спросил Сен-Жермен.

- Да.

- Императрица?

- Да...

- Вы что?.. Неужели вы близки с ней?

- Уж куда ближе...

- Ну-ну... - покачал головой Сен-Жермен.

- Наш пострел везде поспел! - сказал Алексей и захохотал.

- Да будет тебе! Какой тут смех?! - рассердился Григорий.

- Да, неосмотрительно... - помолчав, сказал СенЖермен.

Григорий стесненно развел руками.

У Григория Орлова было доброе сердце. Ко всем.

Но особенно к женщинам. Ему было их жалко. Он жалел их за то, что они слабы и хрупки, за то, что так легко ранимы, так часто и походя их обижают, терзают и мучают, за то, что мечты их столь часто оказываются обманчивыми, а надежды призрачными, за то, что так мало радости и так много горя выпадает им на долю, за то, что так зависят они от воли родных и от воли мужей, жалел за постылое одиночество и неприкаянность, за то, что муж изменяет или может изменить в будущем, за то, что некрасивы и потому незадачливы, за то, что красивы и так легко гибнут в погоне за мимолетным счастьем, за то, что бедны и ничего не могут, и за то, что богаты и потому не знают, что с собой делать, за то, что вянут и чахнут в безвестности, и за то, что, как Куракина, слишком на виду и не могут себе ничего позволить, за то, что муж жил слишком мало или живет слишком долго, стар и просто недостоин, за то, что возлюбленного нет, или он есть, но подлец... Словом, причины и поводы сочувствовать, жалеть и желать помочь находились всегда. Однако чем он мог помочь? Не вельможа и не богач зауряд-офицер, жил жалованьем, а больше долгами и надеждами. Он располагал только одним - добрым сердцем и уж его не щадил. Если можно так выразиться, он совал его кому попало, направо и налево, случалось, иногда двоим, а то и троим зараз, считая, что от него не убудет, а им - утеха и радость... Узнав об этом, женщины не могли его понять, обижались, ревновали, требовали верности, хотели владеть им единолично, но при всей своей мягкости и доброте он на то не соглашался. Не мог же он отдать себя целиком одной-единственной, а всех остальных оставить обездоленными?..

Кого жалеть, утешать и любить, выбирал всегда он сам. На этот раз выбрали его.

Потом, когда все уже произошло, Григорий не раз пытался проследить, восстановить в памяти, как это случилось, как зародилось то, что не могло померещиться даже в пьяном бреду, и все-таки возникло, развилось и произошло. Из таких попыток ничего не получалось. Все оказывалось сотканным из каких-то мимолетностей, неопределенных, шатких и как бы вовсе не обязательных случайностей. Ни об одной из них нельзя было с уверенностью сказать - вот с этого все началось, но каждая из них и все вместе исподволь, но неуклонно вели к тому, что должно было произойти и в конце концов произошло.

Бравый воин и бесшабашный гуляка, Григорий в свои двадцать пять лет повидал немало, вовсе не был похож на библейского Иосифа, и жене Потифара не пришлось бы его долго уламывать. Он немало наслушался историй о том, как Фортуна внезапно опрокидывала свой рог на какого-нибудь до тех пор ничем не примечательного человека, даже простого офицера, тот попадал "в случай"

при дворе, и у него начиналась совершенно сказочная жизнь. Подобного рода истории особенно действовали на юношеское воображение Григория в бытность его кадетом Санкт-Петербургского Шляхетского корпуса. С редкими оказиями из дома отец посылал свое родительское благословение, многочисленные поклоны родственников, скудные деревенские харчи, которые мы бы назвали сухим пайком, и меньше всего - целковых, которые требовались более всего, но кои и у самого родителя тоже водились не часто. В силу этого Григорию случалось подкармливаться у чужого котла и подголодовывать, а голодное воображение представляет себе сказочное изобилие и роскошь неизмеримо ярче, чем тупое воображение пресыщенных. Однажды это произошло даже на его глазах.

Григорию было шестнадцать лет, когда восемнадцатилетний кадет Бекетов оказался "в случае"... Случай был скоропалительный и почти столь же краткий, но шляхетский корпус еще долго лихорадило. В потаенных, с глазу на глаз, разговорах, а главным образом в воспаленных ночных мечтаниях, чуть ли не каждый сравнивал себя с Бекетовым, видел в себе достоинств значительно больше, чем в нем, и возносился в заоблачные выси несбыточных надежд...

Из Григория Орлова всю эту дурь очень быстро и без остатка вышибла служба в линейном полку. А война, во время которой Григорию довелось не раз заглянуть в бездонные, пустые глазницы Смерти, выработала у него нехитрую, вполне трезвую философию: больше жизни не проживешь, выше себя не прыгнешь. Так как в запасе второй жизни нет, эту надо прожить так, чтобы, по возможности, получать от нее удовольствия, а не неприятности. Не зря сказано - однова живем! Поэтому хрип без нужды надрывать незачем, заноситься в мечтаниях - зря теребить дущу, а копить деньги, дрожать над целковым - распоследнее дело: на тот свет ничего не унесешь.

Так он и жил. Добрый, общительный, веселый, он располагал к себе всех, с кем сталкивался. Не было денег - не горевал, были - спускал их без сожаления. За это его особенно ценили мужчины, а так как ко всему он был еще и богатырской стати красавцем, женщины ценили его еще больше. Службу он нес исправно, но был с ленцой, из кожи вон не лез, за чинами не гнался и усердием своим начальству не надоедал, поэтому карьер его складывался как бы сам собой. В азарт он впадал единственно, если дело шло о каком-нибудь молодечестве, а тут уж соперников у него было немного.

Назначению сопровождать Шверина в Санкт-Петербург Григорий обрадовался. В столице к тому времени собрались все его братья - Иван, Алексей и Федор служили, а Владимир еще учился. Там осталось немало однокашников по шляхетскому корпусу, а скудноватые годы юношества, проведенные в корпусе, теперь, по прошествии времени, казались самыми счастливыми в жизни. Императрица при представлении сказала Орлову и Зиновьеву несколько одобрительных слов и поручила их попечению графа Петра Ивановича Шувалова. Фельдмаршал, генерал-фельдцехмейстер, то есть начальник всей артиллерии, изобретатель "шуваловской гаубицы", которая на полях сражения пользы принесла немного, зато изобретателю принесла немалые куши, так как на шуваловских гороблагодатских заводах их и отливали, откупщик и бессовестный хапуга, знатный вельможа и самодур взял Григория Орлова к себе адъютантом. Потом последовало представление великому князю и его супруге. Петр Федорович, когда Шверин сказал, что Орлов и Зиновьев были, в сущности, не стражами его, а друзьями, небрежно похвалил поручиков, подхватил Шверина под руку и отвел в сторону, чтобы без помех поговорить об обожаемом Фридрихе.

А далее произошел конфуз. Оставшись с глазу на глаз с великой княгиней, Григорий надеялся, что она столь же поспешно покинет его, но Екатерина Алексеевна не торопилась. Слегка улыбаясь, она рассматривала красавца поручика, потом сказала, что ей рассказывали о чудесах храбрости, проявленной Григорием во время войны.