Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский

• Название: Виновны в защите Родины, или Русский
• Автор: Тимофей Круглов
• Издательство: ИнфоРос
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-903675-05-0

Эта книга о тех, кто, не сходя с собственного дивана, оказался за границей — о 25 миллионах советских русских, брошенных на окраинах бывшей империи. Эта книга о тех, кого Родина не взяла с собой. Эта книга о тех, кого не стали эвакуировать. Эта книга о совести россиян…

Как из советских становятся русскими? Ответ на этот вопрос дала новейшая история. Судьба человека снова становится главной сюжетной линией художественного произведения.

Любовь встречается с ненавистью и смертью, верность присяге — с предательством. В центре повествования Интерфронт Латвии и Рижский ОМОН, впервые описанные изнутри. Друзья и враги, победы над собой и поражение великой империи — случай, выбравший Иванова, становится точкой на графике закономерностей, частью всемирного плана, по которому русский народ стал одним из самых больших разделенных народов в истории.

---

Подходя к КПП, Валерий Алексеевич издали заметил желтое такси с ленинградскими номерами, прижавшееся к обочине перед шлагбаумом. Тут из дежурки показалась мощная фигура Чука, рядом с которым щуплый Леша Украинцев смотрелся подростком, не успевшим закончить восьмилетку. Иванов порадовался, что успел оставить автомат в кубрике и не стал снова переодеваться в камуфляж из цивильного. А вот еще кто-то с ними — Апухтин, что ли? Ну, Ленинградское телевидение в Ригу на такси пожаловало, денег не пожалело — это хорошо!

Лешка даже побежал навстречу Иванову, маша на ходу распростертыми для объятия руками. Обнялись, похлопали друг друга по спинам.

— Ты бы еще слезу пустил, Леша, — почти растроганно шепнул другу на ухо Валерий Алексеевич.

— «Вы когда-нибудь видели плачущего большевика?» — не полез в карман за словом Украинцев. Тут и Апухтин подоспел, корреспондент, с которым Иванов здоровался, бывало, на телецентре, но поближе сойтись не успел.

Пошли гурьбою в кубрик. Мужики во все глаза рассматривали подробности военного быта базы, стараясь все ухватить, запомнить. У Апухтина была с собой камера, но снимать ему Иванов не дал — эти вопросы пусть Млынник или Чехов решают. Зашли в кубрик, сели пить чай. Иванов усадил гостей на свою койку, и тогда Леша тощим задом почувствовал под матрасом что-то жесткое. Пришлось вытащить оттуда автомат и без комментариев просто повесить его за ремень на гвоздик, заменявший собой вешалку.

Посыпались вопросы. Тут, на счастье, появился Мурашов. Валерий Алексеевич познакомил его с гостями, заставил рассказать о захвате МВД и ситуации в городе на сегодня. Толик только что вернулся из Риги, куда выезжал в штатском на простых «Жигулях», чтобы лишний раз не светиться перед ошалевшей после вчерашнего боя латышской милицией. Поэтому журналисты — не раскрыв рот, конечно, все-таки люди бывалые, но внимательно следили за тем, как, делясь новостями, отпуская веселые шуточки-прибауточки, пахнущий морозом и бензином Мурашов переодевается в камуфляж, как снимает пиджак и плечевую кобуру с пистолетом, выкладывает на стол рацию, запасные обоймы, перекладывает удостоверение, сигареты, спички в карманы камуфляжной куртки. Потом Толик расстегнул большую спортивную сумку и вытащил оттуда автомат, гранаты и несколько снаряженных магазинов.

— Вы так в город ездите? С оружием? — не удержался от вопроса Апухтин. Его можно было понять — оружие с правом постоянного ношения в те годы получали лишь в исключительных случаях, о которых только рассказывали да в детективах писали или показывали в кино про шпионов. А тут человек ездил семью проведать на часок, между другими делами — и с таким арсеналом.

Толик разозлился неуместному любопытству и в красках описал, как позавчера изнасиловали жену омоновца. Рассказал про боевиков, про угрозы семьям по телефону. О приказе министра Вазниса стрелять по омоновцам на поражение без всяких предварительных разговоров. Леша торопливо строчил в блокноте, Апухтин, чуть покраснев, внимательно кивал. Тут в дверь постучали и в кубрик ввалился громогласный Трегубов.

— Меня забыли?! Я их самогоном потчую, провожаю на передовые позиции, можно сказать, а они меня бросают в машине и бегут задрав хвост жареные новости собирать, репортеры хреновы! Здорово, Толик! Гони ты их всех! А особенно вот этого жука усатого в галстуке! Пусть едет на Смилшу мозги массам полоскать!

— Да я, Палыч, так и хотел было сделать. Но ведь не уходит! Обвешался оружием, штык-нож в зубы и ходит по базе, как «Рембо — первая кровь». Его все бойцы боятся, говорят, уберите этого монстра, пока он прямо в Ленкомнате не подорвался от ненависти к независимой Латвии.

— Палыч! Да ты никак ревматизм вылечил? Или он у тебя на язык не распространяется? Спина-то не гнется, зато язык без костей, не смотрите, что без пяти минут пенсионер и дважды дедушка! Вот ты сейчас как полетишь кубарем на мороз караул разводить, сразу язык к зубам примерзнет! — Иванов обернулся к весело оскалившемуся Толику — Товарищ лейтенант, я вам разводящего нашел на ночь! Очень приключения любит! Да и службу не испортит, еще в империалистическую казачьим эскадроном командовал. Белым, правда, но это ничего, простим, за давностью лет!

— Ах ты, щусенок! Вот посмотрите, люди добрые, и этот молодой фрукт занимается в Интерфронте идеологией! Да ему бы Петросяна с Райкиным на ЦТ заменить, а тех на его место, так никто бы не заметил! Все! Уношу обратно! — Трегубов подхватил с пола тяжелую авоську и повернулся к выходу.

— Куда?! Николай Павлович, вы лучше нам оставьте, мы ему не отдадим, сами употреблять будем! — отчаянно завопил Леша.

— Ну то-то! Вот ленинградцы — товарищи культурные, понимают толк в напитках, не то что вы, дикие люди из Вецмилгрависа! — Палыч наконец подошел к Иванову и протянул жесткую, лопатой, ладонь. — Поздравляю, юноша, с твоим тридцати. однолетием! Расти большой, красивый и никогда больше с дурными компаниями не связывайся, а то каждый год свои именины будешь в такой обстановке праздновать!

— Так завтра у меня, завтра! — засмущался, аж румянец поплыл во все лицо, Иванов. Но было поздно, все уже обступили его, тянули за уши, поздравляли, трясли обе руки, не забывая от души чувствительно похлопать по всем частям тела.

— Ну, что у тебя там, не томи, — не выдержал Толик и показал глазами на авоську Трегубова.

Тот торжественно вытянул из матерчатой сумки трехлитровую бутыль с тяжело всколыхнувшейся прозрачной жидкостью.

— Шестьдесят градусов! Чистый, как слеза комсомолки! Из елгавского сахара! Все для именинника! Все для победы!

— У-у-у-у-у-у!!! — дружно восхитились все присутствующие. Только у Толика с Ивановым этот крик души потихоньку перешел в скорбное молчание. Сухой закон вряд ли теперь отменят быстро. А нарушать самим — не с руки, в такой обстановке не до выпивки, однозначно.

— Спасибо, дружище! Не забыл тыл фронта! — Валерий Алексеевич обнял седого, жилистого Палыча, усадил за стол, налил чаю. А бутыль с самогоном водрузил обратно в авоську и задвинул поглубже себе под койку — до лучших времен.

Обсудили все вместе положение в стране, поделились новостями, заодно и попрощались сразу с ленинградцами. Мурашов повел их к Чизгинце-ву — снимать сюжет для «Факта». Потом ребята должны были еще заехать к Алексееву, там доснять кусочек об Интерфронте и тут же, на том же ленинградском такси, ехать обратно в Питер. О перегоне материала через вышку Латвийского телевидения нечего было и мечтать.

— А чего ж вы на такси-то? — поинтересовался напоследок Иванов у Леши. — Что, на студии автотранспорт кончился?

— Да пока командировку оформишь, пока деньги получишь, пока водителя найдут. Я с Болгарчуком и Обленовым согласовал на ходу, у Апухтина друг в таксопарке — вот и рванули по горячим следам на тебя посмотреть!

— Леш, ты бы заехал к Алле, раз такое дело. Передай, что все в порядке, сам ведь видел. Сижу, пью чай, устраиваю пресс-конференции. Ну, сам знаешь, что сказать надо. Буду через несколько дней, когда все рассосется. Если что — пусть звонит, телефон она знает. Никак не заставить было ее к теще пока переехать с Ксюшкой вместе, — пожаловался на жену Иванов.

— А Трегубов не зайдет к ней?

— Палыча я здесь оставлю, для него тут тоже дело найдется.

— Ну ладно, сделаю, о чем разговор, Валера? Ты тут поосторожнее. Нам еще в Питере столько водки выпить надо! От Хачика тебе привет, от Тышкевича, Панкова, Жамгаряна, короче, долго перечислять! Держитесь тут! А мы материальчик выпустим завтра в эфир — все как договорились!

Леша махнул рукой на прощание и побежал в темноту ранней январской ночи — догонять Мурашова с Апухтиным. Палыч остался в кубрике. Шумно прихлебывал чай. Потом потребовал сигаретку.

— Ты ж не куришь, Палыч!

— А тебе жалко? — Трегубов сделал несколько затяжек, сморщился и погасил огурок в жестяной банке. — Так что, я на самом деле здесь нужен?

— Тряхни стариной, если можешь урвать хоть пару дней. У меня тут всякие свои дела, а Толян тоже на разрыв, просил помочь присмотреть за нашими ребятами. Мы тут со Свораком решили нескольких гвардейцев обкатать. Пусть вспомнят, что такое оружие, да заодно на постах померзнут вместе с омоновцами, в контакт войдут. И им помощь, все ж меньше людей своих отрывать, и нам польза. Одни они, конечно, не останутся, старшими везде омоновцы будут. Но тут и милиции уже два десятка человек перешли в ОМОН — из курсантов средней школы, из ГАИ, из райотделов… Проверять особо некогда. Так, берут, конечно, только тех, у кого здесь друзья, кто поручиться может. Но все же — новенькие. А тут еще наши гвардейцы… Короче, ты ребят знаешь, вот и покомандуй. С работы сможешь отпроситься?

— С работы не проблема, вот Татьяна… — Палыч осекся. Таня, его вторая жена, была намного моложе Трегубова и, конечно, беспокоилась всегда «за своего старика». Ну а Палычу хоть уже и подкатило к шестидесяти годам, на вид этого не скажешь, если не знаешь. Крепкий мужик — старой школы. Теперь таких уже не делают. — Ладно! Решим вопрос! Я пойду позвоню домой да с Лешкой попрощаюсь. А ты тогда ружжо мне вытребуй, а то как я безоружный воевать буду?