Зиновий Юрьев - Финансист на четвереньках (сборник)

• Название: Финансист на четвереньках (сборник)
• Автор: Зиновий Юрьев
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1970

Юрьев З. Финансист на четвереньках: Научно-фантастические повести. / Художник  В. Галацкий. М., Молодая гвардия, 1970. — (Библиотека советской фантастики.). — 284 стр., 36 коп., 100 000 экз.

---

— Гм, ловко у него получилось! Один случай из ста, — сказал врач каким-то удивительно плоским, бесцветным голосом.

Дэвид затруднился бы даже сказать, какой это был голос, высокий или низкий, грубый или мягкий. В голосе была какая-то бесплотность, абстракция, словно это был не голос, а написанная фраза, которую Дэвид видел глазами. Но тем не менее это был голос, и он звучал у него в голове ясно и четко.

— Вы правы, доктор, ловко это получилось! Один случай из ста. Такая авария…

— Да, да, — рассеянно ответил ему врач и вдруг резко повернулся в сторону Дэвида. — Простите, вы о чем?

— Что я сказал? Я ответил, что вы правы, — один случай из ста.

— Я так сказал?

— А что, нет? — Дэвид испуганно приподнял голову с подушки.

Врач успокоенно улыбнулся и мягко толкнул Дэвида в лоб, заставляя его снова опустить голову.

— Все в порядке, молодой человек. Просто мне показалось, что я не сказал «у вас это ловко получилось», а только подумал об этом. Но это бывает. Иногда можно что-нибудь пробормотать, не отдавая себе в этом отчета. А повезти вам действительно повезло. Тот, второй, в «бьюике», погиб. Отец четверых детей… Ну, отдохните еще, завтра мы вас отпустим.

Врач вылетел из палаты так же стремительно, как и вошел. «Значит, тот погиб», — подумал Дэвид и не почувствовал ничего. Он не был ни жестоким, ни сентиментальным, и чужая смерть была для него алгебраически абстрактной, при упоминании которой полагается покачать головой и сочувственно вздохнуть.

Отец четверых детей — вечная американская манера говорить о покойниках с легким неодобрением, словно они из-за какого-то каприза бросили многодетную семью. Отец четверых детей! Можно подумать, что, не будь у этого типа детей, его смерть приобрела бы большую респектабельность.

В палату снова вошла сестра. Увидев, что Дэвид не спит, она слегка улыбнулась ему блеклой, усталой улыбкой и сказала:

— Красивое лицо… Как у Кирка Дугласа…

Вначале Дэвид смутился, хотя смущение не было лишено для него приятности. Но при этом ум его зафиксировал какую-то странность. Удивление медленно проявлялось в его мозгу, и лишь когда оно окончательно созрело, он понял, что именно поразило его. Сестра сказала: «Красивое лицо… Как у Кирка Дугласа…» Слова сами по себе не были какими-то необычными. Он знал, что немножко похож на знаменитого киноактера. То, что произнесла их сестра в лицо человеку, лежащему на кровати, было уже более странным. Но и не это заставило его несколько раз открыть и закрыть глаза. Сестра произнесла слова, не открывая рта! Она произнесла их, он явственно слышал их своими ушами, слышал этот необычный, плоский голос, такой же плоский и бестелесный, как у врача. Он не смог бы даже сказать, какого тембра был голос, но каким-то образом он твердо знал, что исходили эти слова от сестры. Он слышал их!

— Вы так считаете, сестра? — спросил он.

— Что считаю? — спросила сестра, удивленно повернувшись к Дэвиду.

— Что у меня красивое лицо и что я похож на Кирка Дугласа?

Сестра краснела медленно и мучительно. Сначала у нее запылали уши, затем краска пятнами спустилась на щеки, оставив лишь синевато-бледным нос, словно эталон для сравнения.

— С чего вы это взяли? — еле пробормотала она.

— Но вы же это сказали, признайтесь!

— Господи, да что вы от меня хотите?..

Теперь Дэвид слышал два голоса. Один — обычный женский, с чуть слышной хрипотцой, другой — тот, непривычно бесплотный, который уже был ему знаком. Первый смущенно бормотал: «Ничего я не говорила, не выдумывайте, пожалуйста!» Второй испуганно шептал: «Ненормальный какой-то! Мысли он читает, что ли?.. Не успела я это про него подумать, а он уже знает».

— Простите меня, сестра. Я пошутил, — сказал Дэвид.

Сестра — очевидно, для того, чтобы скрыть смущение, — повернулась к нему спиной и принялась что-то переставлять на столике.

«Странный какой-то человек, — снова Дэвид услышал тот, второй, голос без интонаций, — только я подумала, а он тут же и услышал. Или это фокус какой-нибудь?..»

Дэвид поднял руки и заткнул себе уши, изо всех сил надавливая на них указательными пальцами. Но он продолжал слышать! Он слышал еще лучше. Ему казалось, что он воспринимает даже легкий шорох, с которым непроизносимые слава катились одно за другим.

«Надо с ним поосторожнее, — говорила сестра, не двигая губами, — странный какой-то… Какой сегодня день? А, пятница… Надо постирать, пора уже…»

Она вышла, испуганно улыбнувшись Дэвиду, и ему послышалось, как она пробормотала про себя: «Хоть бы быстрее его отпустили…»

Дэвид был репортером и не привык размышлять над проблемами, выходящими за привычный круг его жизни. Он мог думать о том, как дотянуть до очередной получки, как раздобыть какой-нибудь материал для газеты, как уговорить Присиллу быть чуточку более современной в своих взглядах на отношения между мужчиной и женщиной…

Но в течение одного дня он оказался вышвырнутым далеко за канаты своего будничного ринга. Он на секунду увидел приближение небытия, и он… Дэвид заколебался на мгновение, не решаясь назвать сам себе то, что уже понял и во что не мог поверить. Да, он слышит чужие мысли, слышит их так же отчетливо, как голос, даже еще яснее. Он слышит. И тем не менее этого не могло быть. Это было и не могло быть одновременно.

Реальность воспринимается как реальность только тогда, когда она привычна. Стоит сделать реальность непривычной, и мозг охотнее классифицирует ее как химеру, фантазию, фантом.

Человек двадцатого века готов поверить в любое чудо: в «летающие блюдца» с крошечными марсианами или венерианцами, отлично говорящими на земных языках, в любое фантастическое изобретение, открытие или чудодейственное лекарство. Но чудо должно быть санкционировано и подготовлено газетами, радио, телевидением. Чудо должно быть освящено авторитетом и быть массовым.

Дэвид Росс тоже столкнулся с чудом, но это было его собственное, индивидуальное чудо, и он никак не мог решиться поверить в него.

Он, Дэвид Росс, двадцати девяти лет, репортер газеты «Аплейк Кларион» с тиражом в двести сорок тысяч экземпляров в будничные дни и полмиллиона по воскресеньям, он вдруг стал телепатом? Он слышит чужие мысли еще яснее чужих голосов?

Но легкий шелестящий голос, шедший не изо рта, а откуда-то из глубин чужих мыслей, не был его бредом, и Дэвид знал это. Или это особая больница, где весь обслуживающий персонал увлекается чревовещанием, или… Или он слышит чужие мысли, читает их так же отчетливо, как огромные меловые буквы на черной доске.

Он долго лежал, не в состоянии схватить умом того, что случилось. Кто знает, почему и как это произошло… Может быть, толчок, который он испытал во время аварии…

Его новое качество было настолько удивительным, он был настолько не подготовлен к нему, что глубочайшее изумление подавило вначале все его другие чувства. Но постепенно он начал сознавать, что этот нежданный дар означает для него новую жизнь.

Как и всякий обычный человек, который сталкивается с чем-то непривычным и необычным, Дэвид не думал о нем в общих терминах, а мысленно приспосабливал к своей повседневной жизни. Получи он вдруг способность летать, как птица, наверное, первое, о чем бы он подумал, — насколько быстрее он будет добираться до работы.

И все же он знал, что каким-то необъяснимым образом на него в один и тот же день обрушились два чуда: он остался жив, и он слышит чужие мысли. Если бы за эти часы Дэвид не исчерпал всю возможную в его состоянии дневную норму восторга, он бы встал на руки и прошел на них по палате. Но две неслыханных удачи в один день были для него слишком большим грузом, и Росс лишь глуповато хихикал, глядя в белый больничный потолок.

Он даже помотал головой, стараясь привести в порядок разбегавшиеся мысли. Что скажет редактор «Клариона», когда Дэвид Росс начнет приносить в газету новости, о которых другие не могут и мечтать? Что скажет Присилла, когда узнает… А должна ли она узнать?..

Дэвид не был склонен к обобщениям и не говорил себе, что больше всего на свете люди не любят и боятся тех, кто от них отличается умом ли, привычками или цветом кожи. Но подсознательно он уже понимал, что никто не должен знать о его способности. Ему и не пришло на ум проанализировать, откуда появилось желание затаиться: тысячи поколений предков, пугливо озиравшихся и торопливо прятавших найденную кость или монету, молчаливо напоминали ему — спрячь! Он не восставал против инстинктов.

2

Дэвид вышел из больничного подъезда. Привычный гул улицы — шум машин, шорох тысяч шагов, заставил его на мгновение забыть о своей необычной способности. Чудо всегда боится будничности, и мигавшая напротив неоновая реклама зубной пасты «Крест» на минуту водворила Дэвида в его былую жизнь.