Л. Кобылинский - ИММОРТЕЛИ

• Название: ИММОРТЕЛИ
• Автор: Л. Кобылинский
• Жанр: Поэзия

---

   Быть любимой желанье, и вновь

   Крылья в сердце ее расправляет

   Как и прежде, любовь...

   Это вечное к свету стремленье,

   Это вечное к тьме возвращенье!..

Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,

Там высокие волны качаются вдоль берегов,

Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает

        Тот же рев!..

   В сердце юноши снова проснулась

   Грез, мечтаний былых череда...

   Я люблю, я любила всегда!..

   Но лобзанье его не коснулось,

   Не коснется ее никогда...

Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,

Там высокие волны качаются вдоль берегов,

Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает

        Тот же рев!..

   Вот печально оркестр замолкает,

   Гаснет люстр, всюду сумрак ночной,

   Зеркала оросились слезой,

   Вот и пары, кружась, исчезают,

   Исчезают одна за другой...

Сердце горы далекой Бретани опять вспоминает,

Там высокие волны качаются вдоль берегов,

Вечно те же высокие волны, и вечно рыдает

        Тот же рев...

ДАНАИДЫ

Каллида, Агавэ, Амимона, Теано,

Рабыни жалкие тяжелого труда,

Амфоры на плечах, спешите вы всегда

К волнам источника в работе неустанной;

Увы! слабеет длань под ношей безотрадной,

И нежное плечо амфоры ранит край!

«О бездна алчная! о, сжалься, отвечай.

Когда насытится твой зев бездонно-жадный?!.»

Вот падают они под тяжестью амфор...

Но вдруг развеет их тяжелую тревогу

Песнь самой радостной и юной меж сестер...

И вот они опять пускаются в дорогу...

Так оживают вновь мечты в душе моей.

Когда надежда им шепнет: «Вперед, смелей!»

СФИНКС

Ночной порой мой сон смущается виденьем,—

Из мрака страшный сфинкс взирает на меня,

Призвав его, в тоске, терзаемый сомненьем,

Я, полный ужаса, гоню его, кляня...

Безмолвный взор вперив, он мертвыми очами

Мне душу леденит, как властный чародей,

И каждый раз мой дух бессонными ночами

Ведет борьбу с врагом, но каждый раз слабей...

Вдруг — шепот, надо мной склоняясь с лаской нежной

Стоит в тревоге мать, свечою мне светя,

«Ты все не спишь еще, о бедное дитя!»

Прижав ладонь ко лбу и ко груди мятежной,

Я отвечаю ей, потоки слез лия:

«Родная, эту ночь боролся с Богом я!»

ОБЕТ

(Подражание)

Милый малютка, из царства мечты

В жалкий наш мир страсти острое жало

Дух твой бесплотный еще не призвало,—

В мире возможностей странствуешь ты!..

Радостный, чистый, как ангел, беспечный

Ты от страстей и пороков далек...

О, если б мог не рождаться ты вечно!

О, если б страсти иссякнул поток!

В мертвое море пороков и прозы

Страшно клялся я не бросить тебя...

Пусть истерзаю ее и себя!..

Я проклинаю любовные грезы.

Пусть никогда вновь не явится в свете

Мрачное, скорбное сердце мое.

Пусть перед милой я буду в ответе,—

Я навсегда покидаю ее!..

Пусть никогда ее чистые ласки

Бедную грудь не согреют мою,

Нет!.. я не сброшу язвительной маски

И никогда не шепну ей влюблю!

Если б ты с жалобным криком проснулся

Здесь, где так тесен пирующих круг,

Милый малютка, и ты б поперхнулся

Хлебом из черствых мозолистых рук!

ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ

(Терцины)

За все. страданья высшая награда —

В Ee[1] очах увидеть вечный свет!..

Ты знал ее, певец суровый ада!..

Как Вечный Жид, скитаясь много лет,

Друзьями брошен и гоним врагами,

Ты весь изныл под тяжкой ношей бед,

Кропил чело свое кровавыми слезами.

С усмешкой гордою на стиснутых устах.

С горящими враждой и гневными очами

Ты брел один на людных площадях,

Средь шумных улиц Пизы, Лукки, Сьены,

Один молчал угрюмо на пирах...

Перед тобой дворцов тянулись стены —

Цепь мраморов немых, повсюду за тобой,

Как призрак, несся клич проклятья и измены...

Ты, как пророк, взывал, и грозный голос твой

То звал к спасению, то, полн негодованья,

Гремел Архангела предвестною трубой,

В ответ тебе — угрозы, смех, молчанье!..

И адских призраков ужасные черты

Ты узрел вкруг себя, исполнен содроганья,

И дна отчаянья коснулся грудью ты!..

Тогда, как мощный гимн церковного органа,

Как колокольный звон, гремящий с высоты,

Как ветра грозный вой и ропот океана

Песнь раздалась твоя; как бурные валы

В борьбе земных стихий, в дыханье урагана,

Сшибаясь, бьются в грудь незыблемой скалы,

Помчался строф твоих, кружася, сонм ужасный,—

Рыданья, жалобы, проклятья и хвалы

Чудесно в песни той слилися в хор согласный!..

Но вот затихнул ветр, навес свинцовых туч

Вдруг звездный луч пронзил туман и мрак ненастный,

И Беатриче взор был этот чистый луч!..

Эллис.

КАНЦОНА XXIII

(Из «Vita Nuova»)

В простор небес безбрежный ускользая,

В блаженный край, где ангелы святые

Вкушают мир в долине безмятежной,

Ты вознеслась, навеки покидая

Прекрасных жен, но не беды земные,

Не летний зной, не холод бури снежной

Нас разлучил с твоей душою нежной.

В пределы рая Биче увлекая...

Но сам Творец в безмолвном восхищенье

Призвал свое бессмертное творенье,

К бесплотным сонмам Биче приобщая...

Чтоб нашей жизни горе и волненье

Твоей души безгрешной не коснулись,

Твои глаза последним сном сомкнулись!..

ИЗ «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»

Песнь I. Данте и Вергилий

На половине странствия земного

Я, заблудясь, в дремучий лес[2] вступил,

Но описать, увы, бессильно слово

Весь ужас, что мне душу охватил,

И ныне страшно мне о том воспоминанье,

И, словно смерть, тот лес ужасен был,'

О всем, что видел там, начну повествованье,

Чтобы поведать после и том,

Какие блага я стяжал в своем скитанье...

Мой разум был объят могучим сном,

Не помню я. как в лес вступил ужасный

И как один блуждал в лесу потом,

Но вот, едва, бродя тропой опасной,

К подножию холма я подступил

(Концом долины был тот холм прекрасный),

Я страх в душе мгновенно подавил

И взор вперил в простор вершины горной:

Что первый луч светила озарил

(Оно по всем тропам ведет наш путь упорный),

Вмиг в робком сердце буря улеглась,

Что бушевала этой ночью черной,

И как пловец, с напором волн борясь,

На брег морской выходит, озирая

Пучину вод. что вкруг кипит, ярясь,

Так трепетал я, робкий взор вперяя

В предел таинственный, что никогда

Не смела преступить досель душа живая;

Переведя свой дух, изнывший от труда.

Я дальше в путь по берегу пустился.

Стараясь, чтоб была опорою всегда

Лишь нижняя нога[3]; когда мне холм открылся,

Пантера[4] гибкая явилась предо мной,

И пестрый мех ее весь пятнами отлился,

Ее не устрашил взор напряженный мой,

Она стремительно дорогу преградила,

И много раз хотел я путь избрать иной...

Дышало утро вкруг, и солнце восходило

Средь сонма звезд, которым в первый раз

Его любовь святая окружила,

Когда на них впервые пролилась

И их впервые привела в движенье[5]!..

И вот во мне надежда родилась,

В час утра, в светлый миг природы пробужденья

Роскошной шкурою пантеры завладеть...

Вдруг страшный лев предстал, как грозное виденье,

И снова я от страха стал бледнеть,

Он шел навстречу с пастию раскрытой.

Подняв главу, и страшно стал реветь,

И воздух сотрясал тот рев его сердитый,

За львом волчица[6] шла с ужасной худобой,

С гурьбой желаний в глубине сокрытой,

Заставив многих клясть несчастный жребий свой...

От страха трепеща, с надеждой я простился

Ступить на светлый холм слабеющей стопой,

И как скупец, что всех богатств лишился,

Я вновь в отчаянье впадать душою стал,

Опять, дрожа, с пути прямого сбился

И к той долине мертвой отступал,

Где даже голос солнца замолкает[7],

Вдруг некий муж передо мной предстал,

Ему, казалось, голос изменяет

От долгого молчанья, видел я,

Он путь ко мне спокойно направляет;

Восторженно забилась грудь моя,—

— «Кто б ни был ты, о, сжалься надо мною!..

Ты. человек иль тень земного бытия!»

А он в ответ: «Увы, перед тобою

Не человек, хоть им я прежде был,

Теперь, увы, я — только тень... не скрою,

Мой род из Мантуи, а сам я в Риме жил

При добром Августе, но лживы были боги