Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #4

• Название: Журнал Наш Современник 2001 #4
• Автор: Журнал Современник
• Жанр: Публицистика

---

В 1963 году Павел Кудинов написал Шолохову еще одно письмо — с просьбой о помощи. Они хранится в архиве Государственного музея-заповедника М. А. Шолохова в Вешенской. С годами язык Кудинова становится все более витиеватым и слог его, из-за влияния болгарского языка и недостаточной грамотности в русском, совсем неуклюжим.

“Глубокоуважаемый Михаил Александрович, здравствуйте! Прошло 8 лет как вернулся домой из далекой Сибири, где я в неволе тяжкой провел одиннадцать лет в дремучей тайге... В этом 1963 году, утративши физическую трудоспособность, я встретил 71 год и колхозный труд оставлен, стал я так называемый безработный! Условия жизни в таком возрасте трудно выносимы! И в эти безысходные дни жизни я перемыслил историю первой войны, пролистал-воскресил историю своих георгиевских действий с врагом родины, за что награжден: Георгиевскими крестами 4, 3, 2, 1 степени, Станислава 3 степени с мечами и бантом, т. е. полный бант!”

Достигнув 70-летнего возраста и оставшись без пенсии, Кудинов решил просить Советское правительство назначить ему пенсию как Георгиевскому кавалеру 4-х степеней. “Я очень прошу вас оказать мне содействие относительно полагаемой мне помощи, причитанной пенсии, которой я смог бы питаться хоть крохами, падающими со стола сильных”, — писал он Шолохову.

В пространном изложении этой просьбы состояла первая часть письма. Нам неизвестно, как ответил Шолохов Кудинову, но совершенно ясно, что даже Шолохов, в ситуации, в которой находился Кудинов, не мог выхлопотать ему государственной пенсии.

Вторая часть письма посвящена “Тихому Дону”. “Книгу вашего великого творчества — “Тихий Дон” — имею, — писал Кудинов. — Подробно ознакомившись с содержанием истории восстания в Донском округе, я установил, что в истории этого легендарного исторического события, продолжавшегося 6 месяцев, оперативная часть действий совершенно отсутствует. Все оперативные действия от первого дня тревоги до первого дня соединения с Донской армией написаны и хранятся до сегодняшнего дня. К содержанию истории приложены два экземпляра карты, о расположении двух сражающихся армий, с обозначением частей советской армии и армии восставших. Я очень сожалею, о том, что вы, будучи в Чехии, не использовали ценный момент приобрести этот ценный написанный (типографский) материал”.

Высоко оценивая “Тихий Дон” как “книгу вашего (то есть М. А. Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества”, Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, — отсутствие полной оперативной картины Вешенского восстания, поскольку роман писался, фактически, на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым.

Кудинов сожалеет, что Шолохов не знаком с “написанными (типографскими) материалами” об оперативном действии армии повстанцев, что он не смог его “приобрести” во время поездки в Чехословакию. Вне всякого сомнения, речь идет об “Историческом очерке” Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, Кудинов из цензурных соображений не называет свой очерк, напечатанный в эмигрантском журнале “Вольное казачество”. Ясно также, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев.

Далее Кудинов рассказывает в своем письме Шолохову, что “будучи в Сибири... был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас...”. А заключительную часть письма Кудинов посвящает К. Прийме: “Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо, известным всем) журналистом Прийма Константином Ивановичем. “Полгода вас искал”, — писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова... Я, будучи великодушным, на многие его вопросы из содержания “Тихого Дона” отвечал так, как оно было. Но он... написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете”.

Что же это за “провокация” К. Приймы, которая так задела Кудинова? Откуда такое неприязненное отношение П. Кудинова к человеку, который первым, благодаря Шолохову, установил, что руководитель Вешенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?

В своей статье “Вешенские встречи”, опубликованной в майской книге журнала “Подъем” за 1962 год и в сокращенном виде в “Литературной газете”, а позже опубликованной в болгарской печати, Прийма привел слова вешенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали выше, о жизни Кудинова в Болгарии: “Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует, русскому языку учит болгарских детишек”.

Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в “княгиню Севскую”, одному Богу известно. Следом за рассказом казака Лапченкова К. Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловского стопанства (колхоза. — Ф. К.) Ненчо Найденова, который также называет жену Кудинова “Севской”: “Ваш донской из Вешек казак — полковник Павел Лазарьевич Кудинов живьет у нас и робит у нас добре. Робит в садах огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а пока падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его — учителька Севская — до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передах...”.

Возможно, ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: “княгиня Севская”.

Эта ошибка К. Прийме дорого обошлась. Павел Кудинов прервал с ним всякие отношения.

Заключил Кудинов свое письмо Шолохову пожеланием “здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон”.

Письмо Кудинова Шолохову помогает понять некоторые нюансы отношения Кудинова к писателю, проявившиеся в его переписке с Г. Ю. Набойщиковым. Советской пенсии, как Георгиевский кавалер всех четырех степеней, Кудинов так и не получил, а потому — обижался на Шолохова, что тот не помог.

“В своем письме даете совет обратиться за помощью к Шолохову, — пишет Кудинов Набойщикову. — Напрасный совет! Новые паны крошки хлеба не дадут!”. И — далее, развивая ту же тему в следующем письме: “Обратиться за помощью к Шолохову? Григорий Юрьевич, бедняк материально не друг богачу. С сильным не борись, с богатым не судись! Если бы не бедняк Павел Кудинов, то и Михаил Александрович Шолохов не был бы богачом, да еще каким!” — пишет Кудинов, имея в виду, что Вешенское восстание и его деятельность в качестве руководителя восстания составили основу “Тихого Дона”.

Судя по письмам Г. Ю. Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. “Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться с Сибирью, — пишет он своему корреспонденту. — В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал не находя вины судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет”. И далее: “Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге... Вот жизнь пелигримма (здесь и далее сохраняется орфография подлинника)”. Бедность его доходила до такой степени, что иногда ему было не на что послать письмо: “Перешлю после, т. е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет”.

Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарьевич Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу. “Григорий Юрьевич! — обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. Не думайте, что П. Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ...”

С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: “Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками” (это слово для Кудинова производное не столько от слова “скит”, сколько от слова “скитаться”), но — “глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!” Чувство тоски Кудинова по Дону, по Родине остро проявилось в тех строках его писем, где он просит своего корреспондента достать и прислать ему с Дона “рыбы-копченки”, “тараньки”, — “копченую рыбу, если бы достать рукою, я бы купил 100 килограмм и ел бы только копченую рыбу. Ведь здесь, в Болгарии, такой прелести нет!”