Станислав Дыгат - Диснейленд

• Название: Диснейленд
• Автор: Станислав Дыгат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

Действительность в прозе Дыгата обычно передается через восприятие героя – повествователя. На первый план выступают заботы, стремления и надежды «заурядных», обыкновенных людей, обладающих, однако, незаурядной наблюдательностью и чувством юмора. Писатель вкладывает в уста героев многие свои размышления и наблюдения, как правило, окрашенные иронией. Это создает своеобразный, неповторимый сплав лиризма, иронии и самоиронии, который является отличительной чертой стиля писателя.

---

– Хелена, – сказал Ксенжак, – ты в самом деле ведешь себя сегодня глупо. Ты, наверно, больна. В чем, собственно, дело? Впрочем, не важно. Марека это не интересует. Будь добра, не мешай нам, пожалуйста. Послушай, Марек, ты прекрасно знаешь, что я еду в Варшаву и по твоему делу. И тебе известно, что необходимо наконец…

– Эдвард, я вел и продолжаю себя вести глупо по отношению к тебе, – сказал я, – прошу, не сердись на меня. Но давай не будем больше говорить об этом. Я не буду участвовать в мемориале.

– Марек, одно слово…

– В мемориале я участвовать не буду и, как только развяжусь со своими клубными обязательствами, вообще оставлю спорт.

– Бросить спорт?! Да ты что! Ведь это – основа твоей жизни.

– Именно поэтому. И еще потому, что я никому не хочу быть обязанным.

– А перед кем ты чувствуешь себя обязанным?

– Не будем говорить об этом.

Ксенжак, подавленный, замолчал. У меня было скверно на душе, но я ничего не мог поделать с собой. Хелена что-то недовольно бубнила себе под нос.

Такси свернуло на улицу Святого Яна и подъехало к дому Артура. Мы с Хеленой вышли, а Ксенжак, который ехал на вокзал, неожиданно повеселел, поддавшись порыву здорового оптимизма.

– А я уверен, – сказал он, садясь рядом с шофером, – что ты будешь стартовать в мемориале. Мне известно, какое у тебя переменчивое настроение. Любая мелочь повергает тебя в уныние и расхолаживает. Ты – мимоза. Нежнейшая мимоза на свете. Не спорт ты не бросишь и будешь стартовать в мемориале. Хелена! Ну, Хелена, хочешь, поспорим, что Марек будет стартовать в мемориале?

– Да оставь ты меня в покое! – воскликнула Хелена и, схватившись обеими руками за голову, вбежала в подъезд.

Такси с повеселевшим Ксенжаком укатило. Я поплелся к дому, приготовившись к новой тягостной сцене. На этот раз с Хеленой, которая явно вышла из себя. Однако с женщинами никогда не знаешь ничего заранее. Когда я входил в подъезд, Хелена с озорным криком выскочила из-за двери, словно желая меня напугать. Она прыгнула мне навстречу и прижалась к моей груди, держась за лацканы. В темноте поблескивали ее веселые глаза.

– Наконец-то мы одни, – сказала она и рассмеялась. – Мужья ужасные зануды!

– Хелена, ты заметила, что Агнешка обо всем догадывается? Я уверен, она что-то замышляет.

– Тебе кажется, дорогой. А потом, что она может замышлять? Мне не хочется сегодня ни думать об этом, ни говорить. Хорошо, что мы вместе, мне хочется повеселиться, выпить и потанцевать. С тобой. Мне страшно хочется танцевать с тобой.

– А я тебе говорю, Агнешка что-то замышляет. Я ее знаю.

– Ну, пусть себе замышляет, а мы будем веселиться.

Она взяла меня под руку, и по длинному, темному переходу мы направились к деревянной лестнице. Возле лестницы Хелена остановилась. И снова самую малость прижалась ко мне. Мы еще никогда не стояли так близко друг к другу. Меня начала бить дрожь, но я еще пытался овладеть собой. Никого и ничего в жизни я не жаждал так, как Хелены.

– В чем, собственно, дело? – вызывающе спросила Хелена. – Ну, в чем? Какое Агнешка имеет право что-то замышлять против нас или подозревать нас? И вообще, кто может нас в чем-нибудь упрекнуть? Разве двум людям – мужчине и женщине – нельзя встречаться друг с другом в этом проклятом Кракове, если они чувствуют взаимную симпатию? Мы не сделали ничего дурного, а в твоем отношении ко мне и вовсе нет ничего предосудительного. За исключением того, что ты схватил меня за шиворот и вышвырнул из своего дома.

– Я не хватал тебя за шиворот. Что ты болтаешь? И не выталкивал из дому. Ты прекрасно знаешь, это неправда. Как и все остальное, о чем ты говорила минуту назад. И правда и неправда…

Я стоял, прислонившись к стене, вернее, к выступу стены или колонне. И вдруг почувствовал, что говорю ерунду, не имеющую никакого значения, так как сейчас значение имела только близость Хелены. Я сделал неопределенный жест, однако со стороны он должен был выглядеть вполне определенно, потому что Хелена отпрянула и скрылась за выступом стены. Через минуту она высунула голову и посмотрела на меня из темноты.

– Нет, нет! – быстро заговорила она, словно боясь чего-то. – Нет, нет! Прошу тебя. Я не хочу. Умоляю тебя. Я не хочу изменять Эдварду. Я ему ни разу не изменила и не хочу изменять. Умоляю тебя, уходи. Оставь меня здесь и уходи поскорей, ведь ты знаешь, как и я, что… Ну, скорей, скорей!..

Она замолчала, но в следующее мгновение – это произошло само собой и в этом не было ни ее вины, ни моей, – в следующее мгновение наши уста слились с силой и стремительностью расщепленного атома, который, словно заключенный в бутылку джинн, ждал этого несколько десятков или сотен, а, возможно, миллионов или даже миллиардов лет. Сколько – не знаю и не верю тем, которые утверждают, будто им это известно.

И тут за спиной послышался шорох. Кто-то вошел в подъезд и остановился на пороге. Я съежился и хотел укрыться за выступом стены, но, прежде чем успел это сделать, на меня упал луч карманного фонаря. Он вспыхнул и тотчас погас. Хелена еще не пришла в себя, она млела на моем плече – голова откинута, рот полуоткрыт, глаза сомкнуты – и не знала, что происходит вокруг. Я посмотрел на входную дверь. Там стояла Агнешка. Стояла, слегка расставив ноги, держа в руке потухший карманный фонарик. Этот фонарик я подарил ей на день рождения. Отличный аккумуляторный фонарик фирмы «Симменс», крохотный и плоский, он стоил в комиссионке четыреста пятьдесят злотых.

Агнешка сказала: «Марек». Сказала так тихо, что я подумал, может, мне показалось, и выбежала на улицу.

Хелена пришла в себя и выпрямилась.

– Что случилось? – спросила она, потирая рукой лоб, как человек, пробудившийся после глубокого сна. – Кто светил фонариком?

– Ничего не случилось. Просто в подъезд вошла Агнешка и осветила нас…

– Не может быть!

– Почему же. Это вполне возможно. Именно так оно и было.

Хелена ничего не сказала. Наклонив голову, он. г гладила себя по волосам с безразличием мартышки, забавляющейся зеркальцем. Она слегка покачивалась. Наконец Хелена повернулась и стала подниматься по лестнице.

Я плелся за нею на некотором расстоянии и ни о чем не думал. Хелена подошла к дверям Артура, позвонила, а потом, обернувшись, сказала:

– Ты круглый идиот. Абсолютный идиот.

Двери распахнулись, прежде чем я поднялся на лестничную площадку. Хелена вошла в квартиру. А я повернулся и сбежал вниз.

Собственно говоря, мне было хорошо. Положив голову на бедро или точнее, куда-то возле бедра, полусонный, освещаемый желтым светом лампы, я чувствовал себя словно в безопасном убежище.

– Спишь?

– Нет. Не нервничай. Я сейчас погашу лампу.

– Можешь не гасить.

– С чего это ты вдруг стал таким вежливым. Только что скандалил из-за света и вдруг подобрел.

– Знаешь, мне с тобой очень хорошо. Я должен засвидетельствовать в третьем часу утра, что мне с тобой хорошо.

– Подумаешь! Мне с тобой всегда хорошо.

– Может, нам пожениться?

– Ты что, в ненастный день в Висле у Вавеля искупался?

– Откуда ты выкапываешь такие выражения?

– Откуда? Сама выдумываю. А что? Думаешь, я идиотка и неспособна ничего такого придумать? Ты ведь считаешь меня законченной идиоткой, ну, признайся?

– Конечно, дорогая. Но тем не менее я хочу на тебе жениться. Я сейчас позвоню твоей маме и попрошу твоей руки.

Я схватил телефон и сделал вид, будто собираюсь набрать номер.

– Ты спятил? В такое время звонить маме? Завтра позвонишь. Ну, перестань! Перестань, слышишь! Прошу тебя. Завтра позвонишь и попросишь моей руки. Впрочем, мама все равно не согласится. Мама сказала, что только через ее труп я выйду замуж за спортсмена. Прошу тебя, прекрати!

Мы начали возиться. Дорота хихикала, я тоже смеялся.

Телефон упал на пол, и Дорота сказала:

– Перестань. Хватит. Чего тебя вдруг так разобрало? Было – кончилось. Ну, правда, перестань. Мне надоело.

Я поднял с пола телефон, лег спокойно и подложил руки под голову.

– Значит, ты говоришь, мама не позволит тебе выйти за меня замуж?

– Конечно, нет.

– А ты так уж во всем слушаешься маму?

– Ты что, в пустыне Сахаре голову в костер сунул? Совсем не слушаюсь.

– Ну так в чем же дело?

– Ни в чем.

– Дорота, скажи, ты меня любишь?

Дорота наморщила лоб.

– Конечно, не люблю. То есть не люблю в том смысле, в каком ты сейчас спрашиваешь. Тебя интересует, люблю ли я тебя, как любят в кино. Что? Ну, так я тебя, пожалуй, не люблю. Но если бы ты умер, я дня три ничего бы не ела. Ну, что?

– Ничего.

– Тогда молчи в тряпочку. А мне дай спокойно читать. Вот добью книгу, и порядок! Дай мне яблоко. Хотя нет. Я сама возьму. Жалко заставлять тебя вставать.

– Почему?

– Не знаю. Просто почему-то невольно хочется тебя пожалеть. Ну, как это говорится? Я забыла. Ребята в клубе друг к другу так обращаются. Брат или что-то вроде этого. Ну, напомни мне. Я тебе тоже принесу яблоко. Хочешь? Но сначала напомни, как это говорится.