Евгений Витковский - День пирайи (Павел II, Том 2)

• Название: День пирайи (Павел II, Том 2)
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: АСТ
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 966-03-0744-6

Это было в дни, когда император Павел Второй еще лишь мечтал взойти на российский престол; когда в Староконюшенном переулке был сочинен его коронационный титул на шести страницах; когда памятник дедушке народного вождя был поставлен на дне реки; когда юный Ромео угнал самолет и за это был обвенчан; а между тем президент Республики Сальварсан все катал и катал по столу пятигранное куриное яйцо… Эта книга, как и предыдущая, в качестве учебного пособия никому и никогда рекомендована быть не может.

---

Сытые годы наступили не так давно, тринадцать лет назад наступили эти самые семь тучных лет, окончательно изгладивших всякое воспоминание о семи на самом деле семи — годах тощих, первых годах президентства Романьоса. Тогда, тринадцать лет тому назад, окончательно устав от премудрых экспортно-импортных операций по прокорму дохнущего с голодухи народа, все еще ждавшего исполнения обещаний покойного Брата Народа насчет не только всеобщего братства, но и обильной жратвы, выразил президент желание если не половить рыбу в изумительных по непрозрачности водах горного озера Сан-Хорхе, где все равно ничего не водится, кроме пирайи, очень, впрочем, любимой сальварсанцами, то хотя бы с новыми людьми познакомиться, лучше с иностранцами, и вылетел на пятидесяти армейских вертолетах на трехдневные каникулы, решил разыскать потерянную в горах и ущельях хребта Сьерра-Путана экспедицию принстонских энтомологов, ушедшую в эти края еще при прежнем режиме, точней, в те великие времена, когда двенадцать патриотов Сальварсана, один из них даже его уроженец, как раз ныне покойный Брат Народа, в течение четырех лет удерживали неприступную с десятимиллионным населением провинцию, впоследствии получившую название Санта-Катарина. Покружив день-другой над сельвой, вертолеты, повинуясь малозаметному движению президентского плеча, пошли на посадку в самом центре котловины Педро-ди-Гранде в тот самый исторический миг, когда, казалось бы, уже окончательно заблудшие энтомологи, всех, видимо, достойных бабочек в Сальварсане уже поимевшие, как и президент, тоже коротали часы досуга, и как раз в этот миг закончили бурение скважины, из которой мощным фонтаном ударила очень скоро ставшая всемирно известной сальварсанская нефть, но поскольку скважину пробурили небрежно, по-любительски, — ведь странно было бы, согласитесь, ожидать профессиональных навыков в таком деле от энтомологов, — то не обошлось без несчастья, все пятеро ученых утонули в образовавшемся нефтяном озере, а безуспешно пытавшиеся их спасти гвардейцы из личной охраны Романьоса сумели зато, к счастью, спасти саму бурильную установку. Вскоре в столице появились и скоро снова исчезли несколько очень высоких гринго, на обычных гринго не похожих, говоривших на каком-то щелкающем и харкающем языке, похожем на идиш, но совершенно непонятном даже евреям, видимо, что-то они смерили и что-то исследовали в Сальварсане, но больше не появлялись, а вместо них возник в столице на правах дипломата, но со специальным разрешением открыть в городе свой ресторан и вообще заниматься предпринимательской деятельностью сеньор Доместико Долметчер, официальный и полномочный посол острова Доминика. Вскоре через две соседних страны пролегла трасса нефтепровода, где-то в нелатинских дебрях латиноамериканского материка он уходил с побережья на морское дно и упирался в родной остров Долметчера Доминику, который и стал единственным покупателем и потребителем знаменитой сырой сальварсанской нефти, по качеству даже в неочищенном виде превосходившей лучшие сорта авиационного керосина, желающих купить ее на мировом рынке было не перечесть, но представитель Доминики скромно сообщал, что вся нефть уходит в его стране на энергетические нужды частных лиц, что ее и так не хватает, и закупал миллионы баррелей еще и в Кувейте. Когда же в очередной раз представитель Соединенных Штатов с трудом добился аудиенции в паласьо Де Льюведере и привел несколько сотен неопровержимых аргументов в пользу неизбежного исторически и столь же взаимовыгодного американо-сальварсанского экономического и политического союза и в качестве последнего аргумента выпалил, что в конце-то концов ведь кончится эта самая нефть, что тогда делать будете, господин президент, — хотя данные геологоразведки со спутников ясно показывали, что запасов нефти хватит Сальварсану лет на восемьсот, но президент еще ниже опустил голову, поиграл пальцами над зеркальной поверхностью стола, на другой стороне которого застыл посланник, и тихо-тихо, но очень отчетливо произнес: «Что же… нам придется расконсервировать скважину самородной ртути в скалах Сьерра-Капанга…» — и шевельнул плечом, давая понять, что аудиенция окончена, а потрясенный американец увидел, как, благодаря искусным пассам президентских рук, их отражения в столе обменялись дружеским рукопожатием, хотя сам президент не вставал с места и вообще никогда никому руки, насколько помнится, не подавал.

Малый рост президента ничуть ему в быту не мешал, он попросту приспособил быт к своему росту, и в кабинетах, и в других комнатах паласьо Де Льюведере стояли низенькие пуфы и скамеечки, а то и просто лежали тайваньские циновки, и столы и вся мебель были чуть ли не вдвое ниже обычных, а сам президент решительно никогда не надевал обуви на каблуках, даже несколько горбился, предоставляя окружающим рассматривать сверху его совершенно голый череп, о котором никто не знал точно, лыс президент от природы или специально бреет голову. Личная жизнь его обросла паутиной столь неправдоподобных легенд, что распутать ее никто давно не пробовал, а столь любопытная для страстных сальварсанцев сексуальная сторона этой жизни даже в легендах отсутствовала, ибо никто и никогда не мог с уверенностью сказать, что такую-то ночь Романьос провел с такой-то королевой красоты, или, скажем, с бразильской кинозвездой, чья оливковая кожа пошатнула бы нравственные устои любого расиста, будь он черным или белым, но как-то связано, видимо, было с президентской личностью то, что отчего-то за последние годы многие женщины просили государственного разрешения на перемену имени, и все подряд выбирали для себя вычурное и непривычное для сальварсанского слуха имя Анастезия, даже целый монастырь в дальнем пригороде столицы переименовался, и монашек звали теперь анастезийками, произносилось это слово с уважением, потому что не было в городе и даже в стране более искусных врачей и хожалок, когда требовалось излечить или приготовить к сражению драгоценных бойцовых петухов и даже обычных кур. Ходили слухи, что президент собирает коллекции — старинных открыток с видами Сальварсана, молитвенных зеркал государства Тлён, серебряных монет старинной чеканки, кажется, птичьих чучел, не то чучел яиц, не то просто яиц, не то, может быть, вообще ничего не собирает и к коллекционированию равнодушен, что что-то, конечно же, имело место, потому что не могло же быть так, чтобы не имело места ничего. Так было теперь, в сытые годы, так было и прежде, в голодные, когда только-только захватившие власть повстанцы Брата Народа, потерявшие из-за глупого несчастного случая своего вождя, сделали первым среди наиболее равных над собой вернейшего из соратников Брата Народа, того, кто теперь управлял Республикой Сальварсан, того, кто в первый же год своего правления произвел коммерческое чудо, напитав чуть ли не пятью хлебами и семью рыбами весь народ, впрочем, хлеб в Сальварсане в пищу не шел по традиции, а рыбы не было вообще никакой, кроме пирайи, ибо ни крупных рек, ни выходов к морю Сальварсан не имел. Но Романьос обнаружил, что народу важно не столько качество пищи, сколько ее количество, приказал разморозить армейские запасы первосортной голландской говядины, хранившиеся в неприкосновенности с тридцатых годов, продегустировал их, заморозил снова и по немалой цене сбыл ее через третьи руки в одну родственную страну на другом конце света, на вырученные деньги закупил в пять раз большее количество мяса неустановимого происхождения у дружественного Тайваня, из кожи на государственных фабриках понаделали колбасы, и количество продукта увеличилось еще в пять раз, конечный же результат этого экономического чуда, вареная колбаса «йо-те-кьеро», напитала миллионы сальварсанцев вожделенными калориями, о которых в стране вообще-то уже и думать забыли. Сальварсан имел и тогда свои статьи экспорта, скажем, кофе, довольно хороший, но этот довольно хороший «Сальварсан» опять-таки продавался в Европу, на вырученные деньги закупался даже не низший сорт у великого восточного соседа, нечего укреплять его экономику, а кошмарный тайваньский суррогат, но зато его было вдосталь, и так далее, по всему миру рыскали тогда расторопные агенты Романьоса, где чего тухлого, где чего бросового, где чего несортового отдается за бесценок, мясо ли полевых вредителей, скот ли, палый от моровых поветрий в Арнхемленде, левый ли задний окорок околевшего от неизлечимой рожи в шанхайском зоопарке носорога, остальные окорока сторожа съели, — все эти немыслимые для оголодавшего сальварсанца деликатесы шли нарасхват, после тухлых-то крыс аж по целых пять сентаво за пару, а то и за штуку, что при прежнем режиме жрать приходилось, какой же радостью была вареная колбаса за те же пять сентаво, совсем без тухлого мяса и даже чуть пахнущая мясом, а что сделана была колбаса из тех же самых крыс, только не отечественных, а уругвайских, к примеру, где крысы много дешевле, так интересовало ли это кого?