Ян Кеффелек - Варварские свадьбы

• Название: Варварские свадьбы
• Автор: Ян Кеффелек
• Издательство: МАКБЕЛ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 985-6347-34-3

Психологический роман, рассказывающий о страшной судьбе мальчика по имени Людовик, не знавшего никогда отца и отверженного своей матерью. С невероятным эмоциональным накалом и талантливостью писатель проникает в душу героя и показывает, как варварские предрассудки, царящие в провинциальной среде, приводят к трагедии.

---

— Ты приехала за мной? — осторожно спросил он.

Она удивленно взглянула на него.

— Ну да, а откуда ты знаешь?.. Впрочем, не беспокойся, все пройдет как нельзя лучше…

— Тебе идут длинные волосы, — произнес он хриплым голосом после минутной паузы.

В этот момент он встретился взглядом с Николь и вызванная солнцем иллюзия рассеялась. То был недобрый взгляд, безжалостный и равнодушный, прячущийся за слишком сильно накрашенными ресницами. И таким же был ее голос, обладавший тысячей неуловимых оттенков, черпающий горечь из того же источника; под слоем пудры мелкие морщинки испещряли кожу вокруг губ.

— Ты совсем не изменился, — сказала она. — Уже на чердаке ты мне устраивал цирк — пялился своими зелеными глазищами с таким глупым видом, будто не знал, на каком свете живешь. Помнишь?.. И слова из тебя было не вытянуть. Молчишь и пялишься, как морж. Или крутишься вокруг — специально, чтобы вывести меня из себя… В общем…

Она сделала шаг в его сторону. Теперь она стояла прямо перед иллюминатором и красное солнце горело в ее волосах. Красных волосах. А она с хмурым видом продолжала говорить. О Пейлаке, Бюиссоне, о том, какой это крест — иметь не просто слабоумного ребенка, а еще и скрытного, неспособного проявить чуткость по отношению к матери, доставлявшего одни неприятности… В ее тоне звучала досада, губы кривились в усмешке, но звук ее голоса убаюкивал Людо, не слушавшего того, о чем она говорила. Невыразимая грусть овладела им. Глядя на свою мать, он чувствовал, что вот–вот с его губ сорвется сокровенное слово, которого он еще и сам не знал, однако не сомневался, что должен произнести его именно здесь, на этом хрупком суденышке, где Николь неожиданно и впервые сделала шаг ему навстречу.

— Почему ты не приехала, — спросил он вдруг, — почему ты не приехала на Рождество?

Николь, казалось, остолбенела.

— На Рождество?.. Ничего себе!.. Представь себе, у меня были другие заботы!.. Но ты, разумеется, как всегда, думал только о себе!.. Ну ладно, хватит болтать, я пришла поговорить с тобой… это для твоего же блага…

— Это правда, что мы с тобой уедем? — тихо спросил он.

— Конечно, конечно… Подожди секунду!..

Ее теперь раздражало каждое слово, она разглядывала стены — все эти бесчисленные руки, эти женщины, лиц которых не было видно, — решительно, то были рисунки сумасшедшего.

— Хоть ты и отравил мне жизнь, настало время нам с тобой помириться…

Но в ее взгляде не было и намека на мир, ни тени прощения, и хотя она старалась придать голосу материнские нотки, взгляд не оставлял никакой надежды.

— Вспомни, с каким мрачным видом ты приходил будить меня по утрам. Я всегда боялась, что ты замышляешь что–то недоброе. Ты не отвечал на вопросы, изображал из себя неизвестно что… Подумай только, ты ведь ни разу не назвал меня мамой… И еще хотел, чтобы я отвечала на твои письма?.. Ну уж нет!

Завтраки в Бюиссоне. Кресло–качалка. Николь с ее дразнящими томными позами, черными чулками и неизменной, полной яда фразой: «Скажи мама, Людо»… Он и вправду никогда на нее не отвечал.

— Даже в Центре Сен–Поль ты умудрялся портить мне жизнь, — продолжала Николь. — Ты никогда по–настоящему не хотел измениться. Никогда даже и не пытался. Может быть, ты бы и выздоровел, если бы немного приложил для этого усилий. Как подумаю, сколько денег было выброшено на ветер!.. Не говоря уже об этой дикой истории с пожаром, которая нам так дорого обошлась…

— А ты, — прошептал он, умоляюще глядя ей в глаза, — ты ни разу меня не поцеловала, ни разу не приласкала, ни разу не прикоснулась ко мне, никогда не любила…

— Что ты несешь, Людовик?.. Только, пожалуйста, не бормочи себе под нос, из–за твоей жуткой бороды и так ничего не разберешь… Нет, но какая бестолочь!.. Да, это была не жизнь с таким ребенком в доме. Я даже не знаю, понимаешь ли ты, что из–за тебя мне пришлось выйти замуж за старика. О. я знаю, ты его любил, и он тебя тоже, но это старый эгоист, и, если хочешь знать, мы разводимся. Впрочем, это тебя не касается. А знаешь, мадемуазель Ракофф к тебе очень привязалась. Она сильно переживала, когда ты убежал. Она очень добрая и согласна взять тебя назад, дать тебе еще один шанс. Поэтому, пожалуйста, без глупостей. Я уверена, что в душе ты даже рад этому. Не будешь же ты вечно жить здесь, как какой–то цыган…

Людо вздрогнул.

— Но почему… — произнес он потерянным голосом.

Глядя ему прямо в глаза, Николь взяла его за руку и медленно приложила к своей щеке. На ее лице появилось подобие улыбки.

— Ну же, — проговорила она, понизив голос до шепота, — давай забудем прошлое, а?.. Я… мне пришлось много страдать из–за тебя… но теперь все будет по–другому… я снова выйду замуж… Отныне мы друзья. Скажи «МАМА». Людо…

И тут, все еще прижимая дрожащую руку к лицу Николь, он услышал, как его собственный голос совсем тихо произнес: «Мама». Рыдание сдавило ему горло, и он повторил громче: «Мама». Она закрыла глаза. Людо смотрел, как его рука гладит щеки, губы и лоб той, кто всегда отказывала ему в малейшей ласке, в малейшем проявлении любви. И это. ни разу не произнесенное слово, сокровенное слово, крик души, никогда не вырывавшийся наружу, пробудили в нем дремавшие силы, которые ослепили его, кровь ударила ему в голову, и он, словно в состоянии сильнейшего опьянения, принялся кричать все громче и громче: «Мама, мама». Николь испугалась.

— Отпусти меня, — нервно повторяла она, — да ты и в самом деле сумасшедший, Людо, сумасшедший, как твой отец, настоящий псих.

Но он продолжал кричать «мама», словно зовя на помощь, и, похоже, уже не мог остановиться.

Николь царапалась и кричала, тогда он оттолкнул ее к стенке, с которой смотрели его рисунки. Навалившись на нее, он видел, как его пальцы сжимают ее лицо, видел между своими пальцами ее вытаращенные от ужаса глаза, красные в свете заката волосы и продолжал выкрикивать «мама, мама», ударяя ее головой о стальную переборку. И так как Николь все еще сопротивлялась, его рука, как маска, соскользнула к ее шее, и он в изумлении увидел лицо, преследовавшее его с самого детства; тогда, не помня себя от радости, он начал сжимать ее шею. сжимать изо всех сил. Наконец ее тело забилось в конвульсиях и она выскользнула из рук Людо.

Он в изумлении смотрел на лежавший у его ног труп — труп его матери, — на сбившееся платье, разметавшиеся волосы, широко раскрытые глаза. Охваченный паникой, Людо опустился на колени. Он задыхался. Они наверняка должны скоро прийти, они снова отнимут у него мать, а его схватят, запрут навсегда как психа, и он ее больше никогда не увидит. Надо было поторопиться. Людо взял Николь на руки и, прижимая к себе, спустился в машинное отделение. Он судорожно покрывал ее волосы легкими поцелуями. Не выпуская тела матери из рук, он, шатаясь, добрался до выхода, посмотрел на волны, плавно ударявшиеся о корму, и вместе со своей ношей рухнул в море. Освободив правую руку, чтобы грести ею, он крепко удерживал тело другой рукой, чувствуя, как длинные волосы Николь, разметавшиеся по поверхности воды, ласкают его губы. Он торопливо направлялся в открытое море, будто у него там была назначена встреча, и страстно шептал нежные слова. В воздухе, над совершенно гладким морем, разлилось тяжелое томление. Сиреневая полоса все еще окрашивала горизонт. На севере виднелся красный огонек буя, его жалобный призыв то и дело внезапно перекрывался глухими ударами бурунов. Людо обернулся. Берег удалялся, утопая в опускавшихся сумерках, очертания «Санаги» постепенно размывались на фоне темной полоски сосен. Николь лежала у него на руке. Скоро они уснут, убаюканные морем и солнцем, и жизнь больше никогда их не разлучит. Однако, хотя им удалось убежать от преследования, хотя он и знал, что теперь уже никогда не попадет к психам, хотя они оба были спасены, печаль, которая на какое–то время покинула его, снова зарождалась в его душе. Его начало подташнивать, все тело болело, дышать становилось все труднее, и он дрожал от страха при виде кипящих валов, расцвечивающих перед ним темную бездну белой пеной. «Мне страшно», — прошептал он, обхватив мать обеими руками, а затем, не сопротивляясь, понесся, увлекаемый течением, прямо навстречу бушующей волне.

Примечания

1

День взятия Бастилии — национальный праздник Франции.

2

Давай сюда, парни, она готова (англ.).

3

Совсем как футбол (англ.).

4

Чудно (англ.).

5

Сюда (англ.).

6

Так, давай, деваха, давай (англ.).

7

Как сэндвич (англ.).

8

Спи, бэби, мы устали (англ.).