Николай Лесков - Том 1

• Название: Том 1
• Автор: Николай Лесков
• Издательство: Москва, Художественная литература, 1956-1958
• Жанр: Русская классическая проза

Великий русский писатель Н. С. Лесков стремился в своем творчестве постигнуть жизнь разных классов, социальных групп, сословий России, создать многокрасочный, сложный, во многом еще не изученный образ всей страны в один из самых трудных периодов ее существования.

В первый том вошли произведения: "Разбойник", "Язвительный", "Овцебык", "Воительница", "Расточитель" и др.

http://rulitera.narod.ru

---

— Некогда, дядя! — и Костик дернул лошадей.

— Слушай-кась! Постой! — крикнул Прокудин.

— Чего?

— Да вот что! Ты побывай ко мне.

— Ладно.

— Нет, исправда побывай.

— За коим лядом?

— Дело есть.

— Полно шутки шутить!

— Нет, право-слово, дело есть.

— А дело есть, так говори.

— Что тут за разговор на улице.

— Пойдем в избу.

— Бревен там лишних много, в вашей избе-то. Побывай ко мне сегодня. А то, малый, жалеть опосля будешь.

— Да какое там дело?

— Ну, какое дело! Приходи, так узнаешь.

Костик ничего не ответил и повел лошадей; Прокудин тоже хлопнул вожжой и поехал ко двору.

Поужинал Костик, надел тулуп и пошел к Прокудину. Все уж спали; он стукнул в окно масляницы; Прокудин ему отпер. Костик, не поздоровавшись, сел и спросил:

— Ну, какое там дело?

— Погоди, прыток больно. Вот выпьем да капусткой закусим, тогда и дело будет.

Выпили и закусили.

— У меня, брат, нынче все как-то живот болит, — сказал Прокудин.

— Ты говори, дело-то у тебя какое до меня? — отвечал Костик.

— Такое дело, что жаль мне тебя, старого друга: вот какое дело!

— Благодарим, — отвечал Костик совершенно серьезно.

— Право.

— Да я ж тебя и благодарю.

— Хоть мне и не надобен твой капитал и не под руку он мне, — сла-ть господи, свой достаток есть, — ну, одначе, вижу, что надо тебя приютить в товарищи.

Костик молчал. Он смекал, что Прокудин что-то надумал.

— Выпьем-ка по другому, — сказал Прокудин.

Выпили.

— Еще одну.

И еще по одной выпили.

— Только вот что, — сказал Прокудин.

— Что?

— У меня есть до тебя просьба. Да вряд, парень, сослужишь.

— Говори, какая такая просьба?

— А если как сослужишь, то не то, что то есть вот эта конпания, — это: тьфу! (Прокудин плюнул), — а по гроб жизни тебя не забуду. Что хочешь, во всем тебе не откажу.

— Да говори, говори.

— Словом скажу: считаться не будем, как услужишь.

— Да полно калякать-то: говори, в чем дело.

Прокудин воззрился в Костика, помолчал и потом тихонько сказал:

— Парня хочу женить.

— Ну.

— Невесту надоть достать.

— Что ж, есть на примете, что ли?

— Есть.

— Девка?

— Знамо, девка.

— Знамо! А может, вдова.

— Девка.

— За чем же дело стало?

— Да за тобой.

— Как за мной?

— Гришутка парень смирный да непоказной. Из наших ему невест не выберешь: всё сорви-головы девки.

— Стало, из чужих насмотрел?

— Из чужих.

— Дальняя, откуда?

— Нет, сблизу. Да не в том штука. А тебя надо просить: ты парень ловкой; без тебя этого дела не обделаешь.

— Да чия ж такая будет эта девка?

— А вот выпьем, да и скажу.

Выпили по четвертому стакану. В голове у Костика заходило. Он закурил трубку и спросил:

— Ну, чья?

— Да что, брат! не знаю, и говорить ли? И тебе, должно, этому делу не помочь. А уж уважал бы я тебя; то есть вот как бы уважал, что на век бы ты пошел. Только что нет, не сдействуешь ты, — говорил Прокудин, выгадывая время, чтобы Костика покрепче разобрало вино и жадность. — А ты ловок, шельма, на эти дела!

— Да говори! — крикнул Костик. — Знаю я эту девку, что ли?

— Знаешь, — отвечал, прищуривая глаза и улыбаясь, Прокудин.

— Кто ж она такая?

— Честная девка.

— Честная! да откуда?

— Из хорошей семьи, из разумной.

— Как ее звать?

— Настасьею. Догадался, что ли? А по батюшке Борисовной, коли уж ты нонеча недогадлив стал.

Костик захохотал.

— Это-то дело! — вскрикнул он. — Ну, дело! Это дело все равно что сделано.

— Ой?

— Разумеется.

— Не врешь, парень? — проговорил Прокудин, улыбаясь и наклоняясь к Костику.

— Разводи толковище-то!

Они поцеловались, и еще по стакану выпили, и еще, и еще, и так весь штоф высушили. Не мог Костик нарадоваться, что этим дело разъяснилось. Он все думал, что не имеет ли Прокудин какого умысла принять его не в половину, а на малую часть или не загадает ли ему какого дела опасного. С радости все целовался пьяный брат, продавши родную сестру за корысть, за прибытки.

III

Костик недолго собирался. На другой же день он вызвал сестру в чулан и объявил ей свою волю. Девка так и ахнула,

— Это за гугнявого-то? — спросила она. — Что это вы, братец! шутите?

— Не шучу, а ты пойдешь за него замуж. Сегодня Прокудин господам деньги взнесет.

— Я не пойду, братец, — тихо отвечала робкая Настя; а сама как полотно белая стала.

— Что-о? — спросил Костик и заскрипел зубами. — Не пойдешь?

— Не могу, братец, — отвечала Настя, не поднимая глаз на брата.

— С чего это не могу? — опять спросил Костик, передразнивая сестру на слове «не могу».

Настя молчала.

— Говори, черт тебя абдери! — крикнул Костик.

Настя все молчала.

— Стой же, девка, я знаю, что с тобой делать!

— Не сердитесь, братец.

— Говори: отчего не пойдешь за Григория?

— Противен он мне; смерть как противен!

— Н-да! Вот оно штука-то! Ну, это вздор, брат. С лица-то не воду пить. Это не мадель — баловаться.

— Братец! Голубчик мой! Вы мне наместо отца родного! — крикнула Настя и, зарыдав, бросилась брату в ноги. — Не губите вы меня! Зреть я его не могу: как мне с ним жить?..

— Молчать! — крикнул Костик и, оттолкнув сестру ногою в угол чулана, вышел вон. А Настя, как толкнул ее брат, так и осталась на том месте, оперлася рукой о кадушечку с мукой и все плакала и плакала; даже глаза у нее покраснели.

— Что тебе, Настюша? — спросила ее Алена.

— Ох, невестушка милая! что они со мной хотят делать: за Гришку за Прокудина хотят меня выдать; а он мне все равно что вон наш кобель рябый. Зреть я его не могу; как я с ним жить стану? Помоги ты мне, родная ты моя Аленушка! Наставь ты меня: что мне делать, горькой? — говорила Настя, плачучи.

Стала Алена и руки опустила. Смерть ей жаль было Насти, а пособить она ей ничем не придумала; она и сама была такая же горькая, и себе рады никакой дать не умела. Села только да голову Настину себе в колена положила, и плакали вдвоем. А в чулане холод, и слезы как падают, так смерзнут.

Костик тем временем переговорил с матерью и с барыней. Мать только спросила: «Каков парень-то, Костюша?» Костик расхвалил Гришку; сказал, что и непитущий и смиренник. «Ну и с богом; что ж косою-то трепать в девках!» — отвечала Петровна. Ей и в ум не пришло, что Настя этого гугнивого и лопоухого смиренника «зреть не может»; что он ей «все равно что рябый кобель», который по двору бегал. Как ее выдавали замуж, так и она выдавала дочь. Только бы «благословить под святой венец». А барыня и еще меньше толковала. Запросила она за девку шестьдесят пять рублей, а сошлись на сорока, и тем дело покончили, и рукобитье было, и запои, — и девки на девичник собрались. Свадьба должна была быть сейчас после крещенья. Недели с три всего оставалось Насте прожить своим житьем девичьим.

Всегда Настя была добрая и кроткая, а тут, в эти три недели, совсем точно ангел небесный стала. И жалкая она такая была, что смотреть на нее никак нельзя: словно тень ее ходит, а ее самой как нет, будто душечка ее отлетела. Лицо стало такое длинное да бледное, как воск, а черные волосы еще более увеличивали эту бледность. Только материнские агатовые глаза горели скрытым внутренним огнем и выражали ту страшную задавленность, которая не давала Насте силы встать за самое себя. По ночам она все не спала, все ей что-то чудилось. То, бывало, побежит к матери, то бросится в господскую детскую. Там две барышни маленькие спали: одна из них, Машенька (царство ей небесное, умерла уже она), была любимица Настина. Ей всего шестой годочек шел, да понятливая была девочка и чувствительная. Бывало, если отец на кого крикнет или вздумает кого розгами наказывать, по тогдашним порядкам, так она, как ястребок маленький, так перед отцом и толчется: «Плясти, папа! плясти для меня! Я плакать буду, плясти, папочка!» А сама уж в пять ручьев плачет. Так, бывало, и отмолит от наказанья. Все ее люди любили в дворе: «Это наша застоя!» — говорили, бывало. Всякий ее на руки хотел взять, подержать, поцеловать ее маленькую лапку. Всё ей за князя пророчили выйти, а она вышла за еловую домовинку. Настя больше всех, кажется, любила маленькую барышню, и Маша ее любила без памяти. С тех пор как Костик женился на Алене и занял Петровнин чулан, Настя стала спать на войлочке возле Машиной кроватки. Ночью, бывало, и то у них дружба идет. Проснется Маша, сейчас шепотом Настю зовет или сама соскочит в рубашоночке с кроватки да прямо и юркнет к Насте под одеяло, и целуются, целуются, словно любовники молодые или как голуби. Так и заснут, уста к устам прижавши. Настя Машу обнимает, а та ее обхватит своею ручонкою за шею, и спят так, как два ангела божьи. Не раз их так заставала барыня, и доставалось за это на орехи и Насте и барышне, но разнять их никак не могли. Днем тоже Маша вертелась все возле Насти. Зимой Настя тальки по уроку пряла. Две тальки в неделю, по сорока па́сом, в каждом пасме по сорок ниток, и чтобы свернутая талька* в барынино венчальное кольцо проходила. Это очень трудная работа, но Настя была первая мастерица прясть. Случился у Насти двугривенный, и купила она за него на ярмарке для Маши маленький гребень с донцем. Такая была радость ребенку! С тех пор она все с этим снарядом в ногах у Насти на скамеечке мостилась и пряла хлопки. Шутя, шутя выучила ее Настя прясть, и сама, бывало, засмотрится, как та одною лапкою намычку* из гребня щепет, а другою ведет нитку да веретенцем маленьким посукает. «Погоди, — говорила Маша, — погоди, Настя, выучусь хорошенько прясть, я тебе стану помогать». Настя схватит ее, целует, целует, та только лепечет: «М-м, задусис, задусис», а сама все терпит и губенками к Настиным губам, как пчелка маленькая, льнет. Отличное дитя было!