Лев Толстой - Том 22. Избранные дневники 1895-1910

• Название: Том 22. Избранные дневники 1895-1910
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: Москва, Художественная литература, 1978-1985
• Жанр: Русская классическая проза

В том включены избранные Дневники Толстого за 1895-1910 гг.

http://rulitera.narod.ru

---

9 июня 1907. Ясная Поляна. Нынче пробудился. Хорошо на душе. Вспомнил о том, что Николаев в своей книге высказывает мои мысли о том, что человек есть отделенное духовное существо, сознающее свою отделенность пространством и временем, и мне сделалось неприятно*. И опять точно так же, как от письма Андрея, когда я прикинул этот вопрос к делу жизни, к отношению к богу, сейчас не только прошло, но из тяжелого, неприятного чувства перешло в радостное, высокое. […]

10 июня 1907. Ясная Поляна. Физически слаб. На душе хорошо. Любовное отношение становится привычкой. Ах, коли бы с детства приобреталась эта привычка! Возможно ли это? Я думаю: да. Записать кое-что:

1) Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты; и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни. […]

16 июня 1907. Ясная Поляна. Чертковы приезжают. Очень меня радует. Мало пишу, мало думаю. Был в очень дурном духе дня два тому назад. Более или менее держался. Кажется, опять простудился. Записать надо кое-что из книжечки. Теперь записываю кое-что прямо:

[…] 3) Самоуверенные и потому ничтожные люди всегда импонируют скромным и потому достойным, умным, нравственным людям именно потому, что скромный человек, судя по себе, никак не может себе представить, чтобы плохой человек так уважал себя и с такой самоуверенностью говорил о том, чего не знает.

4) В человеке сердце и разум: то есть желания и способность находить средства их удовлетворения. Но это не весь человек. Человек вполне — это еще способность сознавать себя (вне времени): свои желания и свой разум. […]

27 июня 1907. Ясная Поляна. Приехали Чертковы, прожили у нас три дня. Очень было радостно. Живет Нестеров — приятный*. Был Сергеенко. Вчера были восемьсот детей*. Душевное состояние хорошо.

[…] 1) Так ясно почувствовал преимущество косца работника в росистом лугу рано утром, пускай и в жар полдня, и бедственность его хозяина за раздражающей его газетой и кофеем, с озлоблением, тоской и геморроем.

[…] 5) Есть нечто непреходящее, неизменяющееся, короче: непространственное, невременное, и не частичное, а цельное. Я знаю, что оно есть, сознаю себя в нем, но вижу себя ограниченным телом в пространстве и движением во времени. Мне представляется, что были за тысячу веков мои предки люди и до них их предки животные и предки животных — все это было и будет в бесконечном времени. Представляется тоже, что я моим телом занимаю одно определенное место среди бесконечного пространства и сознаю не только то, что все это было и будет, но что все это и в бесконечном пространстве, и в бесконечном времени все это я же.

В этом кажущееся сначала странным, но, в сущности, самое простое понимание человеком своей жизни: я есмь проявление всего в пространстве и во времени. Все, что есть, все это — я же, только ограниченное пространством и временем. То, что мы называем любовью, есть только проявление этого сознания. Проявление это естественно более живо по отношению более близких, по пространству и времени, существ.

6) Живо думал о том, чтобы правдиво написать всю свою мерзость, ничтожество, не прошедшие только, а теперешние.

[…] 8) Одни люди поднимаются в обществе людей, другие спускаются.

[…] 10) Все страсти — только преувеличение естественных влечений — законных: 1) тщеславие — желание знать, чего хотят от нас люди; 2) скупость — бережливость чужих трудов; 3) любострастие — исполнение закона продолжения рода; 4) [гордость — ] сознание своей божественности; 5) злоба, ненависть к людям — ненависть к злу.

[…] 12) Как легка и радостна становится жизнь, освобожденная от страстей, в особенности от славы людской. […]

1 июля 1907. Ясная Поляна. Все слабею. Ничего не могу работать. Кое-что делал для «Круга чтения». С детьми два дня не занимаюсь. Многое задумываю, но сил нет. На душе очень хорошо. […]

20 июля 1907. Ясная Поляна. Сто лет не писал, то есть больше месяца. За это время много было внешних событий: дети, убийство звегинцевских людей*, главное, Чертковы. Радостное общение с ними, и бездна посетителей. Детские уроки сошли «на нет». Приезд Тани с мужем, приезд Андрюши: хороший.

[…] За это время здоровье порядочно, «по грехам нашим» слишком хорошо. Оставил «Круг чтения» и по случаю заключения в тюрьму Фельтена писал брошюру «Не убий никого»*. Вчера, хотя и не кончил, прочел ее Черткову и другим. Теперь хочется написать письмо Столыпину* и «Руки вверх»*, пришедшее мне в голову во время игры Гольденвейзера. Очень уже что-то последнее время мной занимаются, и это очень вредит мне. Ищу в газете своего имени. Очень, очень затемняет, скрывает жизнь. Надо бороться. Записать надо:

1) Как хорошо быть виноватым, униженным и уметь не огорчаться. Это можно. И как это нужно. И как дурно считать себя правым, возвышенным перед людьми и радоваться этому! Очень дурно, и я испытываю это. Это губительно для истинной жизни.

[…] 4) Любовь нечего вызывать; только устрани то, что мешает проявлению ее, т. е. себя, истинного себя.

5) Старость уже тем хороша, что уничтожает заботу о будущем. Для старика будущего нет, и потому вся забота, все усилия переносятся в настоящее, т. е. в истинную жизнь.

6) Мы все оправдываем себя, а нам, напротив, для души нужно быть, чувствовать себя виноватым. Надо приучать себя к этому. А чтобы было возможно приучить, надо радоваться случаю, когда можешь признать себя виноватым. А только поищи, и случай этот всегда найдется.

[…] 10) Нравственность не может быть ни на чем ином основана, кроме как на сознании себя духовным существом, единым со всеми другими существами и со всем. Если человек не духовное, а телесное существо, он неизбежно живет только для себя, а жизнь для себя и нравственность несовместимы.

[…] 12) Не успел оглянуться, как соблазнился, стал приписывать себе особенное значение: основателя философско-религиозной школы, стал приписывать этому важность, желал, чтобы это было, как будто это имеет какое-нибудь значение для моей жизни. Все это имеет значение не для, а против моей жизни, заглушая, извращая ее. […]

6 августа 1907. Ясная Поляна. Сто лет не писал. Нынче отдал Черткову «Не убий никого» и надеюсь, что кончил*, и не дурно. Сейчас взялся за детский «Круг чтения» для Ивана Ивановича*. Много что есть записать и о жизни, и из книжечек. […]

Нынче 8 августа 1907. Ясная Поляна. Чувствую значительное ослабление всего, особенно памяти, но на душе очень, очень хорошо. Кончил статью и теперь займусь, кроме писем и дневника, детским «Кругом чтения». Общение с Чертковым очень радостное. Нынче очень хорошо думал.

[…] 3) Дело жизни, кроме внутреннего, есть только одно: увеличивать в людях любовь делами и словами, убеждением.

4) Странник мне говорил: жить нельзя стало. Помещики совсем сдавили народ. Деваться некуда. И попы. Они как живут. Сироту, вдову обдирают — последнюю копейку. А кто за правду, за народ идет, тех хватают. Сколько хорошего народа перевешали.

Ходит он — и тысячи ему подобных, чтобы кормиться, а это — самое сильное средство пропаганды.

[…] 6) Молодое поколение теперь не только не верит ни в какую религию, но верит, именно верит, что всякая религия — вздор, чепуха.

[…] 9) Ум возникает только из смирения. Глупость же — только из самомнения. Как бы сильны ни были умственные способности, смиренный человек всегда недоволен — ищет; самоуверенный думает, что все знает, и не углубляется.

10) В телесном своем состоянии — хочется есть, спать, весело, скучно — человек один; в поступках, общении с людьми ты соединяешься с немногими существами; в мыслях ты соединяешься со всеми людьми прошедшего и будущего.

[…] 15) Кант считается отвлеченным философом, а он — великий религиозный учитель.

[…] 19) Дама с ужасом говорит, содрогается от мысли об убийстве, а сама требует поддержания той жизни, которая невозможна без убийства. […]

22 августа 1907. Ясная Поляна. Не скажу, чтобы был в слабом душевном состоянии, скорее напротив, но очень слаб нервами, слезлив. Сейчас приезжает Таня. Вчера простился с Малеванным, и он и его спутники — и Дудченко и Граубергер — не скажу, чтобы дурное произвели на меня впечатление, но не нужное. Нынче хорошо обдумал последовательность «Круга чтения». Может быть, еще изменю, но и это хорошо. Все больше и больше освобождаюсь от заботы о мнении людском. Какая это свобода, радость, сила! Помоги бог совсем освободиться.

Сейчас читал газету об убийствах и грабежах с угрозой убийств. Убийства и жестокость все усиливаются и усиливаются. Как же быть? Как остановить? Запирают, ссылают на каторгу, казнят. Злодейства не уменьшаются, напротив. Что же делать? Одно и одно: самому каждому все силы положить на то, чтоб жить по-божьи, и умолять их, убийц грабителей, жить по-божьи. Они будут бить, грабить. А я с поднятыми по их приказанию кверху руками, буду умолять их перестать жить дурно. «Они не послушают, будут делать все то же». Что же делать? Мне-то больше нечего делать. Да, надобно бы хорошенько сказать об этом. Записать: