Валентин Пикуль - Ступай и не греши

• Название: Ступай и не греши
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза

«Ступай и не греши» — короткий роман, в основу которого положено нашумевшее дело об убийстве симферопольской мещанкой Ольгой Палем любовника.

---

— Верю, — тихо отозвалась Ольга, заплакав.

— Бросай ты этого полудохлого мерина и поживи, как живут все молодые чудачки. На что этот Вася-Вася, который нужен тебе — словно слепой поводырь зрячему?

— Он меня не отпустит, — призадумалась Ольга.

Колемин трахнул кулаком по столу:

— А пусть только попробует не отпустить! Или ты веревкой к нему привязана? Не спорю, что Вася-Вася честный человек, но он же свихнулся на старости лет. Всю жизнь прожил со своей грымзой, а теперь ему, видите ли, свежатинки захотелось!

Ольга Палем вытерла слезы, спросила:

— Уйду! А вот на что я жить стану?

— Наймись.

— Куда? Меня же никто не возьмет, я белоручка, ничего не умею делать, метлы в руках не держала…

— Ах ты, господи! — сокрушенно вздыхал Колемин. — Ладно, — рассудил он потом, — я сам поговорю с Васей-Васей, чтобы кончал дурака валять, чтобы своих седин не позорил и чтобы тебя не позорил перед всем светом…

Этот разговор, судя по всему, происходил летом 1889 года. Кандинский, подводя баланс своим амурным делам, откровенно признался другу, что изнурен до крайности:

— У меня после общения с Мариам стало вот тут побаливать. Раньше не болело, а теперь болит. И сам вижу, что ради соблюдения благопристойности нам лучше расстаться. Не только она со мною измучилась, но и мне стало труднее высиживать дни в конторе. Мариам очень скоро вошла во вкус и теперь требует от меня такой прыткости, будто я только вчера закончил гимназию… Так и быть. Расстанемся по-хорошему.

— Что ты называешь хорошим? — спросил Колемин.

— Хорошо — это когда без скандала…

Ольга Васильевна стала укладывать вещи в саквояж.

— Ну, я пойду, — сказала она. — За хлеб-соль спасибо. Чужого мне не надобно. Прощайте.

— Стой! — заорал полковник как бешеный. — Куда пойдешь? До первого фонаря на углу? Там тебя адмирал Зеленый возьмет на цугундер, потом не отбрыкаешься… Думать надо!

— Я думать не умею, — созналась Ольга.

— Так я стану за тебя думать. Садись!

Ольга Палем присела между пожилыми мужчинами.

— Так дела не делаются, — строжайше выговорил полковник Кандинскому. — Если ты, сукин сын, обесчестил Ольгу Васильевну ее стыдным положением, так будь любезен раскошелиться, чтобы она не побиралась. Ничего! Ты не обеднеешь, а душу спасешь. Согрешил — так давай расплачивайся.

Кандинский, не прекословя, выложил на стол три тысячи, просил Ольгу Палем заверить полученную сумму подписью в особой квитанции, припасенной для финала беседы заранее:

— Этот расход я должен внести в конторские книги, дабы бухгалтер подвел баланс тютелька в тютельку… Ну что ж, — обвел он глазами комнату, — мебель очень хорошая. Я, конечно, сожалею, что все получилось кувырком, но… За мебель держаться не стану. Пусть Ольга Васильевна забирает все.

— Заберет, не сомневайся, — утешил его Колемин. — А ты, — повернулся он к Ольге Палем, — не сиди, как разиня деревенская. Говори сразу, что тебе еще от этого Ротшильда надобно?

Ольга, смущаясь, разглядывала свои ногти:

— Да ничего мне больше не требуется…

Бравый полковник поводил перед самым носом Кандинского громадным пальцем, багровым от возмущения.

— Нет уж, — гневно прошипел он. — Ты у меня, Вася-Вася, мебелью да посудой от девки не отвинтишься. Иначе я тебе, дурню старому, и руки впредь не подам… Понял?

— Разве я спорю? — отозвался Кандинский, следя за движением пальца. — Я ведь не враг Оленьки, почему бы и не выручить ее… только бы не забывала она расписываться в квитанциях!..

Ольга Палем вышла на улицу, уселась в пролетку.

— Илья, — сказала она, — ты одессит старый, все тут давно знаешь, поехали искать новую квартиру.

— Да есть тут одна вроде бы… Нно-о, помчались!

Он задержал бег рысака возле обширного дома Вагнера на Дерибасовской. Лопоухий гимназист, увидев богатую даму, перестал ковырять в носу. Ольга Палем поправила на нем фуражку.

— Не знаешь ли, сдает ли хозяин квартиру?

— Ага. На втором этаже. Вон шесть окон. А вы кто будете?

— Твоя будущая соседка… Тебя как зовут?

— Мама! — что есть мочи завопил гимназист. — Тут спрашивают, как меня зовут. Отвечать или сама поговоришь?

— Без меня ничего не говори, — послышалось из окон. — Я сейчас выйду сама и скажу, что тебя зовут Вивочкой…

…Странно, что в окружении Кандинского я встретил и некоего Малевича. Но в какой степени родства они были с известными абстракционистами — этого я, простите, не выяснил. Просто мне было некогда залезать в генеалогические дебри.

Сейчас у меня и у вас, читатель, есть дела поважнее!

4. ПОМОГИ ЕЙ, ГОСПОДИ!

По утрам, коленопреклоненная, Ольга Палем молилась:

— Боженька ласковый, помоги мне, бедненькой….

Залитый солнцем город, почти воздушный, если глянуть на него с моря, синеватый отблеск базальтовых мостовых, белый слепящий камень дворцов богачей и негоциантов, бурные всплески полосатых тентов, растянутых над верандами и балконами. До глубокой ночи шумели рестораны Робини и Фанкони, в которых навзрыд играли румынские скрипки, а таборные цыганки сулили разлуку в степных раздольях. Дельцы, жулики и пройдохи с утра занимали столики в приморских кафе, спекулируя меж собой чуть ли не воздухом. В публичных садах звончато гремели струи фонтанов, оркестры выдували в небо разнузданные мотивы из оперетт Оффенбаха, оживленная публика слонялась по бульварам, юные жуиры и стареющие бонвиваны с торопливой угодливостью раскланивались перед дамами, приятными во всех отношениях. На каждом углу продавали цветы, все благоухало морем, дынями, акациями, вином, дамскими духами от Ралле и Броккара, и все вокруг, кажется, звучало — музыкой, плеском воды, говором, призывами, откликами, смехом…

Тут и не захочешь, да поневоле взмолишься:

— Вразуми меня, Господи, и не дай пропасть…

Только теперь, вырвавшись из клетки, обильно позлащенной Кандинским, Ольга Палем взмыла ввысь как вольная птица, и с трагической высоты своего одинокого полета она, казалось, увидела сама себя — свободной, прекрасной, счастливой.

Не сердитесь, если я снова сошлюсь на слова Н. П. Карабчевского: «Она вращалась теперь в обществе молодых студентов и офицеров, юнкеров и гимназистов. Они устраивали для нее кавалькады, сопровождали верхами в загородных прогулках, вводили Ольгу Палем в свои студенческие вечеринки и танцевальные вечера; в обществе молодой и красивой женщины всегда было шумно, весело, молодо, непринужденно…»

— Господи, не оставь меня! — молилась Ольга Палем, обуянная тихим ужасом перед приманками жизни, столь щедро разбросанными на путях ее жизни.

Да, слишком уж много соблазнов окружало ее, все ухаживали за ней, влюблялись в нее, недоступную никому, и она, как и всякая женщина, ощутившая власть своей красоты, становилась излишне гордой, презрительно-равнодушной, все отвергающая, выдумывающая о себе даже то, чего никогда не было.

— Почему я сегодня Палем, а завтра опять Попова? — говорила она своим поклонникам. — О-о, это ужасная история… Моя мать, красивая княжна из рода крымских Гиреев, была женою какого-то богача Палема, но покинула его ради страстной любви к одному аристократу… Потому и называю себя как хочу!

Но свои выдумки она вышивала по черному белыми нитками. Если ее улавливали на лжи, Ольга Палем обижалась:

— Это не ложь, а лишь маленькое преувеличение…

Среди молодежи, окружавшей ее, оказался и титулованный студент барон Сталь-фон-Гольштейн, который открыто выражал сомнение в ее «недоступности».

— Бросьте, господа! — авторитетно заявил он однажды. — Палем или Попова, называйте ее как угодно, самая обычная «прости господи». Разве неизвестно, что она уже побывала в сарданапаловых объятиях старого паука, известного одесского гобсека? А где река текла, там всегда мокро будет…

— Чем докажете это, барон? — возмутился курносый юнкер Сережа Лукьянов, тайный обожатель красавицы-амазонки.

— Чем? — усмехнулся Сталь. — Согласен на пари. Через неделю она станет моей… Вы, юнкер, не верите?

— Не верю.

— Тогда договоримся: если Ольга Палем устоит передо мною, я, как благородный человек, признаю свое поражение, так и быть — ставлю на всех ящик шампанского.

Через неделю барон честно расплатился за проигрыш.

— Черт бы ее побрал, эту недотрогу! — сказал он при этом. — Ведь я всегда был неотразимым мужчиной, но эта язва и впрямь оказалась неприступнее Карфагена… Может, теперь попытаете счастье именно вы, юнкер Лукьянов?

— Зачем? — понуро отвечал тот. — Зачем мешать Аристиду Зарифи, в которого влюблена госпожа Палем? Вы же видите, как волшебно сияют ее глаза, когда она встречает его…

Кажется, Ольга Палем действительно влюбилась в очень красивого грека, сына богатого негоцианта, но Зарифи лишь загадочно улыбался, когда его спрашивали о результатах романа. Да, возникли и сплетни о том, что Аристид хорошо заплатил Ольге Палем, но красавец сразу же отверг эти слухи.