Иржи Ганзелка - Там, за рекою, — Аргентина

• Название: Там, за рекою, — Аргентина
• Автор: Иржи Ганзелка
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1959

Авторы — известные чехословацкие путешественники — делятся своими впечатлениями от поездки по Южной Америке. Настоящая книга рассказывает о двух крупнейших странах материка — об Аргентине и Бразилии, о быте и нравах жителей, о национальных особенностях и достопримечательностях, об истории испанской колонизации.

---

Мы уже оставили за собой значительно более 2 тысяч километров утомительного пути по южноамериканской Месопотамии, когда на горизонте, словно фата-моргана, появился конусообразный холм, этакий южноамериканский Ржип[35]. Он как бы подавал нам руку помощи, притягивал, будто магнит, приближался, рос. Он вдруг придал краю движение, освобождая нас от гнетущего плена равнин Серро-Ламбаре. Метров на сто возвышался он над камышом, окаймляющим правый берег реки Пилькомайо у впадения ее в Парагвай. Но он уже не принадлежал Аргентине. Это был зеленый, поросший лесом маяк Парагвая.

Парагвай — это водная крепость, средневековый замок, обнесенный природными валами и непреодолимой полосой воды. Всю юго-западную границу с Аргентиной образует Пилькомайо, продолжением которого служит течение Парагвая. Юго-восточная граница выкована из еще более могучего течения Параны, которая охраняет его не только от Аргентины, но и от Бразилии. На севере снова вода. Лишь незначительный участок северной границы между Параной и истоками реки Апы образовали гребни нагорья Амамбай и Мбаракайю. И только чакская война увеличила площадь Парагвая на обширную территорию в северо-западной части, прочертив прямо, как по линейке, новую границу с Боливией поперек Чако бореал.

Но на всем протяжении водных границ нет ни единого моста. Кто видел широкое течение Парагвая или Параны и знает, на что способны эти реки, когда в Андах начинают таять снега, поймет сразу, что это значит. Единственная железная дорога, связывающая Парагвай с миром, на линия Асунсьон — Буэнос-Айрес доходит лишь до Энкарнасьона. Чтобы попасть на противоположную сторону Параны, в аргентинский Посадас, пассажиры должны переправиться на судне и продолжать путь в других вагонах.

Пограничные формальности в Пуэрто Пилькомайо закончились в несколько минут. Выездная печать в карнет, обед на последние аргентинские песо в трактирчике, расположенном в садике, где два полицейских дружно ругали Перона и политику его правительства. А после задним ходом, медленно, осторожно въезжаем по приставным мосткам на речное судно, чтобы оттуда можно было въехать в Парагвай, как и полагается автомобилистам — передними колесами. Вместе с нами на пароходике едут босые женщины-метиски с детьми на спине, с толстыми мундштуками во рту и с корзинками овощей на голове. На мужчинах широкополые соломенные шляпы и альпаргаты — сандалии аргентинского производства. Люди совершенно не похожи на тех, которых мы видели в Чако и в Формосе.

Пароходик медленно бороздит воды Парагвая, притягивая к себе противоположный берег и Серро-Ламбаре. После получасового плавания он причаливает в маленьком селении Ита Энрамада. Выезжаем на сушу, но ни здания таможни, ни полицейской префектуры нигде и в помине нет.

Но вот к нам подбегает смуглый молодой человек в военном мундире и ведет нас к двум деревьям. Под ними трижды в день принимают пассажиров таможенник и иммиграционный офицер, когда пароход выгрузит прибывших с противоположного берега и… когда нет дождя. Привычно перелистав документы, мы уже отыскали парагвайские визы, но чиновник только рукой махнул. Он бегло посмотрел на титульные странички паспортов, списал их номера и оторвал листок из блокнота: одно гуарани за служебные формальности. Затем официальные представители исполнительной власти коротко посовещались, решая, что делать с нашим карнетом. Хлоп, и вот уже в нем стоит печать. Готово! Мы вспомнили приезд в Буэнос-Айрес, кучу формальностей, печатей, анкет, осмотров и пломб. И, наконец, третий официальный акт, по всему видно — самый важный: совместное фотографирование перед машиной. Очищенные от пыли военные ботинки, улыбки, счастливые лица.

Так нас приняли в стране революций и вечных беспорядков. Вместо карабинов — улыбки, вместо таможенных и полицейских осмотров — совместное фотографирование, вместо головорезов — доброжелательные люди, которые с улыбкой приветствуют гостя, входящего в их дом.

После бури

Была суббота. Улицы Асунсьона словно вымерли. Ветви манговых деревьев били щедрыми фонтанами зелени через изгороди садов и гнулись под тяжестью золотящихся плодов. Стены пригородных домиков, возле которых то здесь, то там играли чумазые ребятишки, дышали полуденным зноем. По тротуару прошел прохожий, на перекрестке звонко прогромыхал неуклюжий трамвай. И снова мертво. Обстановка, напоминающая тягостное затишье перед бурей.

Но в Асунсьоне буря уже прошла. В центре города на перекрестках стояли полицейские с оружием и проверяли у водителей документы. Мы миновали угловой дом с отбитой пулями штукатуркой и выбитыми стеклами витрин, затем какое-то общественное здание, прошитое пулеметной очередью, обгорелый дом.

У почты навстречу нам выбежал охранник с винтовкой наперевес, штык ее сверкнул перед опущенным окошком «татры». Отрывистое: «Qué quieren?» — «Что вам нужно?»

Достаем паспорта и поясняем, что мы всего полчаса находимся на территории Парагвая и направляемся получить почту. Человек беспомощно пожал плечами и махнул рукой.

Мы переходим от окошка к окошку, от чиновника к чиновнику, от одного начальника к другому.

— Для нас должно быть здесь несколько десятков писем, они ждут нас уже больше месяца.

За окошком, перелистывают списки, бросают исподлобья на нас недоуменные взгляды.

— Lamento mucho, seсores, весьма сожалею; отметка о том, что письма поступили, имеется. Но… у нас здесь была революция, сами понимаете…

Напрасны были все попытки отыскать следы корреспонденции, которую мы много недель с нетерпением ожидали. После двухдневных стараний нам все же удалось установить в отделе заказной корреспонденции, куда и откуда поступили письма. Регистрационные списки повстанцы уничтожить не успели. Они лишь ограбили посылочное отделение и сожгли всю корреспонденцию.

Итак, прием оказался несколько своеобразным. Развороченные стойки, разбитые окошки, вырванные решетки. И смущенные извинения:

— Здесь была революция…

Ретивый маршал

Парагвай несколько моложе, чем история открытия новых земель и Нового Света.

Исконными жителями здесь были индейцы-гуарани. По сей день Парагвай — единственная страна Латинской Америки, где, кроме испанского, существует второй равноправный государственный язык— гуарани. Он пустил глубокие корни в здешний испанский, который поэтому имеет целый ряд форм, совершенно чуждых подлинно испанскому языку. На языке гуарани говорят все министры.

Считается, что на территории теперешнего Парагвая до того, как сюда пришел первый белый, проживало более миллиона индейцев. Но португальский искатель приключений Алехо Гарсия, попытавшийся в 1525 году проникнуть от побережья Бразилии до нынешнего Перу, недолго наслаждался видами вновь открытой страны. Когда он возвращался, чтобы сообщить португальскому королю о богатстве этой страны, индейцы убили его во владениях вождя Гуакани. Через двенадцать лет после этого Хуан-де-Саласар-и-Эспиноса достиг слияния Парагвая и Пилькомайо и 15 августа 1537 года, в день вознесения, основал здесь селение, которое назвал «Nuestra Señora Santa Maria de la Asunción». В отличие от лаплатского «Хорошего Воздуха» Парагваю из витиеватого титула девы Марии осталось только «Вознесение».

Сейчас Парагвай, не считая Боливии, единственное южноамериканское государство, не имеющее непосредственного выхода к морю. Так было не всегда. До самого 1617 года Парагвай составлял единое целое с современной Аргентиной и назывался вице-королевством Рио-де-ла-Плата. До 1580 года Асунсьон был даже столицей всей управляемой территории. Сейчас в Буэнос-Айресе около 4 миллионов жителей, в Асунсьоне — около 100 тысяч.

Вступление Жозефа Бонапарта на испанский престол было той искрой, которая упала на сухой порох недовольства в американских колониях испанской короны. Уже через год после изгнания испанского вице-короля из Ла-Платы Парагвай без кровопролития получил самостоятельность. Но до вечного мира между молодыми южноамериканскими республиками было еще слишком далеко.

Маршал Франциско Солано Лопес считается национальным героем Парагвая. Нация воздвигает ему памятники, его именем называет улицы, площади, военные ордена. Его портрет до сих пор можно видеть на парагвайских почтовых марках: круглое бородатое лицо с опущенными вниз усами, как у русских царей. И тем не менее в то время, когда он умер, страна находилась в самом плачевном состоянии. Она была истощена, обескровлена. Число жителей уменьшилось наполовину в сравнении с тем, когда Лопес пришел к власти.

В 1865 году Бразилия попыталась свергнуть новое правительство в Уругвае, с которым Парагвай имел союзнический пакт. Ретивый Лопес, как истинный испанский кабальеро считавший, что споры нужно решать на дуэли, захватил в знак протеста бразильский корабль, плывший как раз по парагвайским водам в Мату-Гросу. В ответ на это Бразилия немедленно объявила Парагваю войну. Вслед за нею то же самое сделала Аргентина, на территорию которой Лопес вступил, чтобы добраться до бразильцев. Однако этим дело не кончилось. В Уругвае тем временем образовалось правительство, благожелательно расположенное к Бразилии, и объявило войну тому самому Парагваю, который вступился за Уругвай. Так началась пресловутая война Южноамериканского тройственного союза против Парагвая Лопеса, длившаяся целых пять лет. Лопес выиграл несколько сражений у противника, обладавшего неизмеримым превосходством в силах. Больше того: у него еще хватило времени построить в Асунсьоне правительственный дворец, Пантеон героев, и вдобавок он начал строить театр. Но народ был уже на грани полного истощения и вымирания. На войну должен был идти каждый мужчина, были даже сформированы целые батальоны из детей в возрасте от 12 до 15 лет. Остатки его обескровленной армии пробивались через парагвайские дремучие леса, и ее постигла та же участь, что и армию Наполеона, бежавшего из Москвы. Всего около 500 солдат осталось у маршала к тому моменту, когда в 1870 году недалеко от Серро-Кора его убил бразильский солдат.